Марта Кетро - Книга обманов

Примечание 1

Солнце редко заглядывало в деревню Малые Афедроны. Пупыряев смотрел на улицу сквозь немытое оконце и ждал. В два часа вечно пьяненькая Потаповна нетвёрдой походкой пройдёт мимо библиотеки в сторону сельпо — за опохмелом. Жители деревни так обленились, что даже перестали гнать самогон. Через день по чётным Потаповна брала пол-литру «Привета», которой хрупкому бабкиному организму хватало аж на двое суток. Десять раз по пятьдесят, а там и за новой пора.

Пупыряев ждал бабкиного явления просто так, чтобы сверить часы и убедиться, что всё в этом мире идёт своим чередом. И каждый раз он находил в этом некую трагическую усладу: мир катится, как идеальное колесо в вакууме, чудес не происходит, и он, простой русский интеллигент в очках, никогда не сможет ничего изменить. Судьба библиотекаря в крошечной деревне не может быть счастливой: ненужный и непонятый, он сидит среди пыльных книг, которыми интересуются только крысы да бабы, ищущие, чем бы растопить печь, авторитета ноль, будущего нет. Да и прошлого не было, если разобраться. Окончил школу четверть века назад, в армию не попал по слабости здоровья, из Малых Афедронов ни разу не выезжал, не женился, не состоял. Как пристроился к книжкам, так среди них и прожил.

Она лежала на боку, подвернув правую руку, и смотрела в небо, на лице застыло крайнее удивление, пыльный тапок с левой ноги соскочил и валялся поодаль. Пупыряев нагнулся, тронул бабку за плечо — вроде жива.

— Ты жива, Потаповна?

Голубоватые губы шевельнулись.

— Чё? — он нагнулся пониже.

— Ку... кудыть... — прошелестело ему в лицо, и с этим бессмысленным словом душа Потаповны отлетела.

— Товарищи!

— Тамбовский волк тебе... — захихикал дед Семён, разливая.

Пупыряев сбился и начал снова:

— Граждане!

— Да вроде не на зоне, четырёхглазый, — угрожающе прохрипел бывший сиделец Витюша.

Пупыряев струхнул.

— Никчёмный человечишко от нас ушел, вот что.

Жизнь у неё была дурная и грязная. Ни работать она не умела, ни отдохнуть как следует, ничего, кроме пьянки, ей не давалось. Детей родила да не воспитала, сколько было, все сгинули, и к лучшему оно, потому что дураков плодить — только мир пачкать. И так в говне живём, нету просвета и не будет, и дорогу к нам из райцентра не прокладут во веки веков.

Пупыряев лихо выпил водку, но садиться не спешил.

Со всех сторон на него смотрели почти протрезвевшие лица, рюмки одна за другой со стуком опускались на стол полными.

— Ты за базаром-то... — Витюша начал медленно подниматься.

— Не по-люґдски ты это, не по-люґдски... — затянула Евдоха, главная врагиня Потаповны.

Пупыряев постоял, потом безнадёжно махнул рукой и вышел. Стемнело, первые звёзды уже показались, и Пупыряев, вместо того чтобы повернуть к дому, зашагал к околице. Шёл он, задрав голову к небу, разглядывая густые синие бездны, и в ушах у него звенели незнакомые голоса, и что-то низко гудело так громко, что он не слышал топота за спиной, и тяжелый удар по затылку стал для него полной неожиданностью.

Били его долго и молча. Потом устали и разошлись, и только часа через два Пупыряев отнял руки от лица, перевернулся на спину и снова увидел небо, на этот раз совсем тёмное. Поднялся, ощупываясь, сплюнул зуб, оглянулся на спящую деревню и, шатаясь, пошёл в ночь. Где-то в чистом поле миновал перечёркнутый указатель «Малые Афедроны», но не остановился.

Утро застало его в пути, но он и не думал отдыхать, стремясь дойти до большого мира, где будут солнце и другая, прекрасная жизнь. И уже рассвело, и первые лучи прорезали облака, и впереди забелели стены домов, где наверняка жили светлые счастливые люди. Пупыряев прибавил шагу, но силы начали оставлять его, и он едва добрался до ближайшего столба с названием населённого пункта, блаженно привалился к нему: дошел. В глазах его стало темнеть, но он улыбался, потому что до последнего видел над собой надпись, наполняющую сердце ликованием: «Большие Афедроны»!

В моей жизни немалую роль играют призрачные объекты: вещи и существа, которые однажды — как правило, в детстве и ранней юности — встретились, поразили в самое сердце и пропали. Один из первых — кукольный домик, увиденный в евпаторийском магазине игрушек. Мне было пять лет, и дом составлял примерно треть моего роста, он содержал в себе множество мелких предметов и производил невероятное впечатление. От восхищения я заболела на неделю, испортила родителям отпуск, а выздоровев, не нашла не только домика, но и самого магазина. Чуть позже призрачными объектами часто оказывались книги. Например, чтобы достать воздушный шар, надутый в преддверии Первомая и залетевший на огромный одежный шкаф, я придвигала стул, влезала, тянулась, но вместо ниточки нашаривала толстый полурастерзанный том без обложки, в котором успевала прочитать пару страниц, прежде чем в замке поворачивался ключ. Или сестра приносила из библиотеки книжку, которую приходилось выкрадывать из её стола, — потому что я справедливо считалась слишком неаккуратной, и мне не разрешали дотрагиваться до ценных и чужих вещей.

И я торопливо выхватывала какие-то куски, которые воображение потом дополняло причудливыми деталями, и позже,  когда стало можно всё — по крайней мере, прочитать, — я не встречала историй интереснее. Несколько раз удавалось найти «первоисточники», например, безумная книга, где говорящие рыбки убивали себя, прыгнув на горячую сковороду, оказалась вовсе не плодом моей фантазии, а вполне реальным «Орденом Желтого Дятла». Но кое-что так и осталось загадкой, в частности, сказка о лисице в доме с тысячью зеркал.

И далее описывались какие-то приключения не столько женщины, сколько лисьего духа, стремящегося к безупречности, — наверное, чтобы не так страшно было отражаться в тысяче зеркал. Этой книги, как и некоторых других, мне так и не удалось найти. Но если остальные позабылись, история о жене-лисице так и осталась в памяти, время от времени напоминая о себе почти мучительно, будто она — утерянный факт моей личной биографии. И вот теперь я хочу воспользоваться собственной книгой, которую могут прочитать тысячи: вдруг среди них найдётся человек, который держал в руках ту, первую, и если он окажется милосерден, то сообщит, чем всё закончилось? Обрела рыжая душа покой и безупречность или в страхе бежит до сих пор?

Тому, кто даст мне ответ, я буду бесконечно благодарна.

Дама А сняла очки, прикрыла утомлённые глаза рукой плыли фиолетовые пятна.

— Пожалуй, она заслуживает внимания.

Дама В напряжённо молчала, слегка склонив голову, будто на её затылке лежала чья-то холодная тяжёлая ладонь.   

Она знала, что древние портреты Основательниц бесстрастно наблюдают за происходящим. Ледяной бетон стен затянут тёплым бархатистым покрытием, система кондиционирования давно уничтожила затхлый сырой запах, но ощущение глубокого подземелья не исчезало ни на минуту. Здесь располагалось сердце её родного Ордена, но больше часа она не выдерживала, тревога принимала панические формы, приходилось перебираться на более высокие уровни. Эту особенность её психики знали и уважали, а потому дама А была немногословна:

— В её книге я нашла несколько начальных формул. Вряд ли кто-то знающий открыл их случайной девчонке. Значит, сама додумалась. Что ж, напишите ей, посмотрим.

Нет, адрес отправителя оказался незнакомым.

Уважаемая Ольга!

Меня зовут Елизавета Рудина, я Ваша коллега и хотела бы выразить восхищение «Невестой», которую недавно прочитала...

(«Господи! Она! Мне!» Рудина была большим писателем, по-настоящему хорошим и к тому же знаменитым, и Ольга почувствовала себя польщенной.)