Ознакомительная версия.
Мама настаивала на том, что Франциск получил великолепную работу.
— Скажи спасибо! В стране нет работы! Люди годами ищут место — а тебе пошли навстречу! Люди не могут платить за квартиру, а у тебя еще на мелочи будет оставаться!
— Я смотрел новости, там сказали, что в стране вообще нет безработицы, что все страны вокруг нам завидуют, а у германтов, так у тех вообще наркомания!
— Франциск, почему ты хамишь мне?
— Я просто рассказываю то, что видел. Ты говоришь о каком-то кризисе, а по телевизору говорят, что все прекрасно, что лучшего места на земле вообще нет!
— Значит, так и есть! Работай и наслаждайся! Нечего нос задирать! Кто ты такой, чтобы быть недовольным? Радуйся!
И Циск радовался, время от времени предлагая успешным соотечественникам приобрести биде.
— Я что, по-твоему, черножопый? Зачем оно мне?
— Тут дело не столько в религии, сколько в гигиене.
— Ничего! Сорок лет как-то руками подтирал очко — и дальше справлюсь!
— Я нисколько в этом не сомневался, просто…
— То-то же! Нахрена мне это говно?
— Биде. Эта вещь называется биде.
— Да мне похуй!
— В этом я тоже не сомневался. Будем оформлять унитаз?
— Да, пошли, а то мне еще сегодня в церковь надо заехать.
Каждые выходные Циск ездил на кладбище. Сев на маленькую скамейку, которую он сам смастерил, Циск рассказывал бабушке о том, что на этой неделе продал угловую ванную и один, со сколом, подвесной унитаз. Франциску не хотелось возвращаться домой, поэтому он долго и старательно пересказывал бабушке все последние новости:
— Все сейчас только и делают, что говорят о нашумевшей истории с девочкой, которую похитили ее приемные родители. Она жила здесь в детском доме, а летом, как и я, ездила в семью к германтам. Все это продолжалось около пяти лет, но в последний приезд, когда подошло время возвращаться в детский дом, она сказала, что не хочет никуда возвращаться, что здесь ее насилуют и постоянно издеваются. Понятное дело, семья решила не отпускать ее. Налицо похищение. Они спрятали девочку в монастыре. Детский дом послал запрос, и через двадцать дней полиция нашла девочку и специальным рейсом доставила обратно. Сюда. В рай. В детский дом. К чему ей жить в нормальной стране с любящими родителями, если можно кашу геркулесовую наворачивать за счет государства? Вот еще, мы будем нарушать демографическую ситуацию в стране! От нас и так все уезжают! Хоть девочку удержим — пока несовершеннолетняя. Ну вот. Девочку вернули, а германтов приговорили к тюремному заключению. Причем приговорили не только родителей, но и священника, который помогал укрывать девочку. Уже через месяц девочку отдали в нашу приемную семью. Кстати, незадолго до того, как удочерить девочку, новая семья сообщила, что не готова взять ее, мол, некуда, да и желания особого нет, но, видимо, вмешался кто-то влиятельный, и их заставили. Вот в такой семье она теперь живет!
Пересказав бабушке историю зловещего похищения и чудесного удочерения, Франциск возвращался к сантехнике. Внук рассказывал бабушке о преимуществах акрила над санфаянсом. Когда сторож делал последнее предупреждение, Франциск гладил памятник и уходил.
Чтобы приходить домой как можно позже, Франциск выбирал самый длинный из возможных маршрутов. Автобус. Метро. Пересадка. Линия, другая. Каждое воскресенье после кладбища Франциск заезжал в большой супермаркет, чтобы купить продукты на неделю вперед. Циск мог часами разглядывать товары, которых не было в его детстве. Рассматривая сыр, Франциск вспоминал, что в стране его детства, в той самой стране, которая входила в состав огромного государства, в сыре были синие резиновые циферки, и поиски и выковыривание этих самых цифр доставляло гораздо больше удовольствия, чем употребление оного. Франциск вспоминал, что в его детстве консервы стояли точно так же, пирамидами, но хлеб, конечно, никто не заворачивал в пластик, потому в те времена он еще бывал свежим. Зато теперь были йогурты и соки, не такие, как у германтов, но все же. Франциск вспоминал, как когда-то вместе с мамой ездил на футбольный стадион, вокруг которого располагался вещевой рынок. Долгие годы жители столицы одевались преимущественно здесь, но Франциска совсем не интересовала одежда. Он тащил маму к тому месту, где женщина с красным от мороза лицом продавала пирожки с картошкой, жаренные во фритюре. За этими пирожками люди съезжались со всех концов города, и, стоя перед прилавком, Франциск не мог поверить, что вспомнил тот прекрасный, еще до комы забытый вкус…
Следующую неделю, как и любую другую, Франциск проводил на строительном рынке.
— Все его хают, а лично я все равно буду за него голосовать! — начинал коллега Франциска.
— Может потрудишься объяснить, почему?
— А нипочему! Потому что другой альтернативы нет!
— Ты правда полагаешь, что в десятимиллионной стране невозможно найти никого, кто управлял бы страной лучше?
— Ну не находится ведь!
— Это вопрос порядочности и жажды власти, а не управления.
— Я считаю, что он хороший управленец.
— Даже если допустить, что ты прав, — всему есть свой срок! Даже самые лучшие футболисты заканчивают карьеру. Можно играть на высоком уровне десять, максимум пятнадцать лет, но после этого все, точка. Даже самых выдающихся капитанов рано или поздно сажают на лавку. Нельзя жить былыми заслугами!
— Мы говорим про политику, а не про спорт, Франциск! Но даже если пользоваться спортивной терминологией, — ты ведь сам знаешь: «спорт номер один» у нас не футбол. «Спорт номер один» у нас хоккей, а в хоккее карьера бывает и по двадцать лет! К тому же, ты забываешь о том, что после завершения карьеры многие спортсмены переходят на тренерскую работу.
— История показывает, что очень маленький процент великих спортсменов становится великими тренерами.
— История никогда никого ничему не учит! Ни в спорте, ни тем более в политике! А тренировать можно и до восьмидесяти.
— Если команда не дает результат, тренера снимают. Столько лет никто не ждет!
— А какого результата ты ожидаешь? Каких побед тебе не хватает? Перед ним никто высоких задач не ставил. К тому же, он владелец этого клуба, он сам перед собой ставит задачи. Только ему известно, выполнила команда поставленную на сезон задачу или нет.
— В этом-то и есть его главное заблуждение! Однажды ему дали потренировать команду, а он почему-то стал думать, что теперь эта команда принадлежит ему. Но это не так! Команда принадлежит болельщикам.
— Это болельщики так думают, потому что болеют за нее. А он не болеет. Он уже давно над командой. Он не воспринимает ее всерьез, как нечто, что может существовать без него. У него других забот полно. Он управляет, и только ему известно, чего он хочет от этой команды. Олимпийский принцип, он ведь очень про жизнь, Франциск, — главное не победа, главное участие, постоянное…
К счастью или сожалению, иногда заходили клиенты. В этих случаях беседа прерывалась, и внимание Франциска переключалась на женщину с ребенком или мужчину с рулеткой. Мужчины с рулетками приходили чаще. Мужчин с рулетками интересовала работа встроенной системы слива и ее монтажная высота. Мужчины с рулетками все измеряли, и Франциск толкал заученные речи о самонесущих стальных рамах с порошковым напылением и крепежных материалах.
— А какой у них крепежный материал?
— Два болта держателя для унитаза, крепление для керамики, переходник, впускной и смывной гарнитуры, пневматический смывной клапан с тремя режимами смыва.
Клиент уходил без покупки. Коллега с улыбкой хлопал Франциска по плечу.
— Вот видишь, все мы не идеальны! Ты тоже не суперпродавец, но тебя ведь не увольняют!
Рабочий день подходил к концу. Франциск закрывал кассу, магазин, и в это самое время, как правило, звонил Стас.
— Ну как, насрали тебе сегодня в душу? В «Кефир» идем?
Во второй половине лета, в запахе охладевающего воздуха, в повязанном поверх рубашки свитере, Франциск наверстывал упущенное. Не только в работе. Во всем, что проспал. Травка. Вечеринки. Домашние и не очень. Девочки. Дым. Разбавленный дымом алкоголь. Во все горло. Ксении, Ани, Юли. Поцелуи. В маленькой ванной и галерее современного искусства. Ночи напролет. Франциск танцевал, веселился и орал песни. Выпивал и вытирал мокрые губы о губы. Улыбался и от счастья закрывал глаза. Музыка была прекрасной и лица светлыми. Стас хлопал друга по плечу и передавал выпивку. Франциск выпивал. И еще. Какая-то девочка танцевала рядом, и Циск брал ее за талию. Совершенно спокойно. Будто проворачивал этот трюк миллион раз. Она не сопротивлялась, и Циск торжествовал. Он чувствовал себя победителем, будто был здесь самым крутым парнем, прекрасным принцем танцпола, которому ни одна уважающая себя принцесса не могла отказать.
Ознакомительная версия.
