Разместились на наших старых метрах, Паша уже колясочку заготовил, и всё остальное для ребёночка на пару с Есфирью. Приняли с рук на руки, уложили, спеленали, окружили заботливостью, чистотой и сердечностью. Я же через дорогу стала жить — покормлю и назад. Или сцеживаю на потом и им оставляю на бутылочку с соской.
В общем, наладилось.
А Есфиречка эта милая даже успевала между Пашей, грудничком моим, мною самой, когда грудью кормила и сцеживала излишек, и собственной жизнью приходить и к нам, в дом академиков и дипломатов, убираться и готовить съестное для нашей с Лео семьи.
Золотая она, ей-богу, расчудесная. Не знаю, как бы обошлись без её драгоценного соучастия плюс молчания на предмет нашей секретной договорённости. К тому же оказалась учительницей в прошлом русского языка и литературы в средней школе, избравшая стезю домохозяйки по найму после потери супруга. Видишь, как всё просто объяснилось, вся её деликатная аккуратность и культурное немногословие.
Ставлю покамест точку, Шуринька, и высылаю тебе свой поцелуй самой малой скоростью, по родственной воздушке, чтобы растянуть долёт и насладить нас обеих чудесной взаимностью.
Твоя внучка навсегда,
Шуранька Коллонтай.
Сегодня день всенародных знаний, бабушка, и потому собралась и пишу.
Здравствуй, Шуринька моя!
Три года этих пролетели незаметной птицей, как будто бы не шли они и не летели, а просто сходили на короткую прогулку и вернулись, откуда и вышли.
Извини, что меня так долго не было в твоём сегодняшнем бытии, но просто события и факты так темпераментно накапливались по восходящему склону, что не было духа собраться и дать о себе весточку раньше сегодня.
Спросишь, что же нынче такого, что вдруг пишу ни с того ни с сего?
А оно возникло, и довольно неприятным образом, но об этом потом, ближе к концу, чтобы самою себя лишний раз не тревожить в ходе написания этого моего очередного послания.
Начну с текущих событий.
Продолжаю работать, кем и трудилась всю свою жизнь, и по-прежнему не устаю. Даже больше тебе скажу: с годами тело моё не перестаёт удивлять меня же самою и людей, на него смотрящих, свежестью своей формы и неуклонностью стремления к совершенству линий и поверхности кожного покрова.
Смотри — сейчас мне тридцать шесть и чуть-чуть сверху. Казалось бы, о какой такой красоте и гармонии в таком спелом возрасте для женщины, матери и жены может идти речь. Оказывается, может, и даже очень высокого звучания.
Рождение Мишеньки, про которое тебе от меня хорошо известно, не оставило для сотен глаз, отслеживающих мои натурные и физиологические изменения, ни единого негативного последствия в остатках и следах складок на коже или лишних отложений в самых подозрительных женских местах человеческого организма. Я у них и посейчас прохожу по разряду юных девушек для рисунка, лепки и живописки, они говорят, поискать ещё надо среди всего нашего состава натурщиков и натурщиц схожей грации и соизмеримой со мной статности пропорций.
Тазовая зона у меня после Мишеньки не раздалась вообще, как это бывает у большинства женской части населения Советского Союза, бёдра и между ними абсолютно сохранили прежний просвет треугольника, пальцы рук не утратили длинность и рельефную венозность по кистям, что так обожают выделять художники карандашом, а пальчики ног остаются всё теми же конфетными тянучками, которые хочется потрогать рукой и обжать со всех сторон, пробуя их на игрушечность и упругость.
Что ещё на эту тему?
Ещё такое. Мужики так и кружат, всякие художественные, в основном не наши строгановские, а те, что давно отучились, у каких свои мастерские имеются по большей части, и они давно все члены. Некоторые даже больше, чем простые члены, кто-то в правлениях, кто-то в академиях республиканской и большой, а у кого-то уже имеется давнее лауреатство по одной из наших тематик.
Шуринька, я всегда жила в уверенности, что средний женский возраст завершает своё земное существование в разделе мужских интересов и внимания к нему примерно после лет тридцати. Может, с каким-то небольшим довеском — как раз таким, в каком меня заманил к себе в жизнь мой супруг Леонтий Петрович. И я думала, что это уже самый край и что я, слава богу, туда успела. Дальше, как говорится, только всё хуже будет и безнадёжней. Было на моих глазах, правда, исключение, и это моя покойная мать в своём двуединстве с Пашей. Но там было деваться некуда, в основном ему самому, иначе бы остался ни с чем и на краю личного разрушения, при единственной надежде в виде медали за Прагу и крохотного инвалидного содержания от государства. А на деле, как ты помнишь сама, мечталось ему не о маме, а обо мне, и это лишний раз доказывает справедливость моих слов насчёт судьбы и предназначения женских лет.
Так вот, к чему веду.
Мужики эти бесконечные, как завидят меня, что на позе, что после неё, выискивают любой для себя повод зазвать на позирование в свою творческую берлогу. Сначала говорят, потом думают. Что замужем не замужем — этим даже не интересуются, как будто не собираются делать мне различные побочные варианты и предложения лечь к ним в постель вместо или после работы и оплаты. Говорят иногда такое, что уши дыбом встают от удовольствия и бесчисленных комплиментов. Называют кто богиней, кто Афродитой, а кто нимфой, гетерой или валькирией.
Про трёх предпоследних я выяснила и уже знаю, а про валькирию пока не успела, не в курсе значения этого слова. Кто такая, не знаешь, Шуринька? Это хотя бы похвала или поругание из-за моего отказа идти навстречу их зазывам и недвусмысленным намёкам на недопустимые позы лёжа в кровати. Если откровенно, я уже давно наловчилась вычислять, какие у кого из них намерения в отношении работы со мной. По глазам, улыбкам, по робости, по поеданию своим взором моих форм, по жадности самого взгляда, по незаметному тику лица, по лёгкой трясучке руками, по шевелению воздуха ноздрями и заигрыванию голосом. Причём, как ни странно, у многих художественная страсть ко мне запросто соединяется с мужской, похотливой и неистовой.
Один остановил в коридоре недавно, за руку взял, палец к губам своим приставил, и смотрит глазами в глаза, испытывает на проверку меня к нему. Просто жгёт насквозь и шумно так дышит верблюдом, предъявляет мне свою страсть, как игру затеял, высокохудожественную заманку.
Я подождала маленько, тоже без слов со своей стороны, и говорю ему, молчуну усатому-бородатому-бес-в-ребро.
Я:
— Если на девушку долго смотреть, то можно увидеть, как она выйдет замуж.
Он палец вниз ото рта отнял, и рот даже приоткрыл от моей остроумной неожиданности.
А я пошла дальше по коридору, в первый раз довольная, как ловко получилось не поддаться.
Короче, держусь пока. Потому что с Лео жизнь у меня идёт, в общем, без особых уклонов и колебаний. Он как крутился около меня колбасой, так и продолжает лелеять и придыхать вокруг.
Отношения наши постельные, как ни печально мне тебе про это рассказывать, постепенно спали почти что к нулевой отметке. Ему в этом году уже за шестьдесят один, и штык его притупился, думаю, уже бесповоротно. Как мужчина он и раньше особенно не выделялся повышенной силой и неутомимостью, как Пашенька мой бывший, и этот самый штык его больше стал напоминать теперь штырёк, вылепленный из перезрелой арбузной мякоти. Но зато сам он всегда обеспечивал домашнюю красоту и довольствие на самом повышенном уровне нашего быта.
Его пока оставили при должности, советник-посланник называется, и с машиной, и всё такое, но говорит, скоро, не исключено, проводят на заслуженный отдых. У них там, в иностранном ведомстве, такая, говорит, страшенная конкуренция за всякое высокое место, что только держись и не падай.
А сейчас особенно неприглядная картина началась, говорит, из-за событий в дружественной Чехословакии. Из-за танков, которые ввели туда советские войска и подавили восстание предателей и противников жизни при социализме. Многие полетели у них с высотки, с постов своих насиженных, что не углядели, наверно, за безобразиями, творящимися в соцлагере и его округе. Но сыну, говорит, моему пока ничего не грозит, потому что сын его накрепко повязан, как я поняла не из прямых его слов, а по глазам и по намёкам на потустороннее, с органами нашей безопасности, и такие места всегда надёжно охраняются партией и правительством — так что не сдвинуть с насиженных мест никого у них.
Дальше, бабушка, про насущное, про отношения как с супругом.
Пару лет назад, когда у него отступление в физическом отношении началось, я — если только это между нами — попыталась восполнить пробел в удовлетворении мужчиной, через Пашу снова, как ты понимаешь, больше было не через кого пока ещё. Знаешь, ведь как бы там ни было, лучше и сильней ощущений за всё это время не было у меня от никого как от него, несмотря и на ногу с протезом, и на недостаток руки его, и что уже расстались, и что говорить, по крупному счёту, стало больше не о чем, кроме Мишеньки нашего.
