– Видали? – радостно сказал папа. – Сейчас она подойдет к этой… ну, к стойке, и покажет девушке, что у нее горят лампочки, ну, та посмотрит, какой у нее номер, и кто-нибудь проведет их прямо к столу.
В этот момент… совершенно неожиданно… в общем, визг сигнального устройства застал мистера Эймори врасплох.
– Ну, что я говорил? – не унимался папа. – Совсем недолго ждать пришлось. И уж поверьте мне на слово, голодными вы отсюда не уйдете.
Он улыбался всем троим Эймори – всем троим и каждому по очереди.
Миссис Эймори коротко улыбнулась в ответ, но глаза у нее оставались какими-то остекленевшими.
Мистер Эймори в глубине души, наверное, был зол на себя, хотя и старался этого не показывать. Нельзя же в конце концов взрослому человеку так испуганно подпрыгивать только из-за того, что какая-то штуковина у тебя в руках начинает свистеть и мигать красными и желтыми огоньками. Папа Шарлотты просто не мог удержаться от смеха. Мистер Эймори одарил спутника более чем прохладной улыбкой и одним-единственным хмыкающим звуком:
– Уф.
Он направился к стойке, держа устройство двумя пальцами – большим и указательным: так можно нести дохлую птицу, взяв ее за кончик крыла.
Выделенный им столик оказался покрыт скользким желтым виниловым пластиком. В обеденном зале яблоку негде было упасть. В воздухе висел гул от множества ведущихся одновременно энергичных разговоров. По залу то и дело прокатывались волны хихиканья, заливистого смеха или вообще утробного гогота. У официанток с неизменными брошками-сковородочками на блузках в руках были не блокнотики для записи заказов, а какие-то черные пластмассовые штуки, похожие на карманный калькулятор с антенной. Меню в светлых пластиковых обложках были внушительного размера, футов пятнадцать в длину, и содержали те же самые цветные фотографии предлагаемых блюд, что в чудовищно увеличенном масштабе украшали стены зала. Внимательно изучив предложенные картинки, миссис Эймори заказала жареного цыпленка, попросив при этом не слишком передерживать его на сковородке, а самое главное – подать его без этого кошмарного пережаренного лука. Официантка извинилась и сообщила, что, к сожалению, не может ничего изменить в заказываемом блюде, потому что, – с этими словами она потрясла перед носом миссис Эймори своим радиокалькулятором, – в ее обязанности входит только набрать номер блюда на клавиатуре, откуда он и передается на кухню. Мистер и миссис Эймори переглянулись и смиренно приняли этот очередной удар судьбы. Все заказали кто что хотел и посмотрели, как официантка нажимает соответствующие кнопки.
Заказ был выполнен с рекордной скоростью, что позволило папе одарить мистера Эймори широкой, приятельской, если не сказать – покровительственной улыбкой, как бы говорящей: такие места знать надо, со мной, парень, не пропадешь.
Порции были… очень большие.
– Ну что, Джефф, что я тебе говорил! – По такому случаю папа даже решил перейти на «ты», как будто они уже сделались закадычными друзьями.
На каждой тарелке возвышалась целая груда изрядно прожаренной на тех самых скворчащих сковородках еды. Папа с огромным удовольствием вгрызся в свой «Смачный Чиккейс Сэма», утопающий в лаве сметаны. Миссис Эймори осматривала поданного ей цыпленка с таким видом, словно он был живой и в любую минуту мог проснуться и заклевать того, кто неосторожно разбудит в нем дикого зверя. Разговоры за столом окончательно стихли, улыбки погасли.
Наконец мама, судя по всему, все-таки пришедшая в себя после инцидента с сорвавшимся у Беверли «твою мать!», решила нарушить показавшееся ей немного неловким молчание. Она была уверена, что за столом положено вести светскую беседу, а потому обратилась к мистеру Эймори:
– Ну, Джефф, а теперь расскажите нам, что за город ваш Шерборн. Очень уж мне любопытно узнать, как вы там живете.
Усталая смиренная улыбка.
– Это… это на самом деле небольшой поселок, миссис Симмонс. Очень маленький городок. Население всего… точно не припомню… наверное, тысяча человек… или немного больше.
– Да зовите меня просто Лизбет, Джефф. Так это… вы, значит, там и работаете?
Еще одна усталая улыбка, сопровождаемая озабоченной складкой на лбу.
– Нет, я работаю в Бостоне.
– А что же у вас за работа?
Терпение, достигшее наивысшей точки.
– Да в одной страховой компании. «Коттон Мэзер».
– А, «Коттон Мэзер»! Ну да, слыхала, слыхала. – Не «слышала», а именно «слыхала». – Ой, Джефф, расскажите, а что же вы там делаете, в своей «Коттон Мэзер»? Очень было бы интересно узнать, правда.
Мистер Эймори явно сомневался. Наконец он собрался с духом:
– Моя должность называется – главный управляющий. – В следующую секунду, явно желая избежать дальнейших расспросов, он умело перешел в контратаку и, не теряя темпа, спросил у папы: – А ты, Билли, сам-то ты чем занимаешься?
– Я-то? Ну, это… я по жизни, – да-да, именно так и было сказано: «по жизни», – в основном за дачами присматриваю. Чего там поправить, починить и вообще. Но это не у нас, а там… ну, по ту сторону хребта. Раньше-то что? Раньше у нас с работой лучше было: я вот… работал на такой машине, которая обувные колодки вырезает, ну это, на фабрике Тома Макэна, у нас в Спарте была такая фабрика. А потом Том Макэн взял да и перевел ее в Мексику, вот. Да ты, Джефф, сам небось в курсе по поводу таких дел. По телевизору нам только и твердят, что эта, мол, «гло-ба-ли-за-ция» ужасно хороша для американцев. Не знаю, каким местом они там думают, – вы уж простите меня за выражение, – но я вам так скажу: никто не может знать, хорошо это для нас или плохо. А раз так, то и нечего капать на мозги. Вот я лично знаю, что ничего хорошего нам от этого не светит – нам, кто живет в округе Аллегани, в Северной Каролине. От нас в Мексику три фабрики перевели. Потом, в две тысячи втором году, «Мартин Мариетта» построили завод – так там всего сорок человек работает. Ну, как говорится, и на том спасибо, а все-таки: от нас в Мексику – три, а в округ Аллегани – один, что вам тут еще сказать…
– Билли, – сказала мама.
Папа застенчиво улыбнулся.
– Ты права, Лизбет, права как всегда. Не позволяй мне говорить об этой дряни. – Он взглянул на миссис Эймори. – Знаете, Валери, мой батя всегда мне вот что говорил: «Знаешь, сынок», – он никогда не называл меня Билли, а только «сынок», – так вот, он говорил: «Знаешь, сынок, не говори за столом ни о политике, ни о религии. Либо людям будет скучно, либо ты с ними насмерть перессоришься».
На это миссис Эймори заметила:
– Похоже, что он был мудрый человек – ваш отец.
Папа ответил:
– Да уж, и не говорите, котелок у него варил; другое дело, что не всегда он своей репой по делу пользовался.
Во время этого разговора Шарлотта испытывала противоречивые чувства: с одной стороны, она была в некотором роде горда за папу, который абсолютно не тушевался перед незнакомыми людьми и не стыдился того, как он зарабатывает свои деньги и как живет в своем медвежьем углу. Было видно, что сам он чувствует себя вполне комфортно. С другой же стороны, Шарлотта просто съеживалась, осознавая, какая пропасть разделяет ее и семью Эймори. Она в общих чертах представляла себе, что это за должность – главный управляющий, а то, что «Коттон Мэзер» являлась одной из крупнейших страховых компаний, было известно абсолютно всем.
На все рассуждения папы мистер Эймори отреагировал только несколькими невнятными междометиями, раза четыре или раз пять произнесенными себе под нос.
По-женски чувствуя, что вялую беседу вот-вот опять сменит молчание, миссис Эймори взяла инициативу на себя:
– Шарлотта, а ведь о тебе самой мы, кажется, почти ничего не знаем. Как так получилось, что ты оказа… то есть почему ты выбрала Дьюпонт? Какую гимназию ты заканчивала?
– Гимназию?
– Я имею в виду – среднюю школу.
– Я училась в Спарте. Аллегани-Хай – так называется наша школа. Моя учительница по английскому посоветовала мне подать документы в Дьюпонт.
– И они дали ей полную стипендию, – поспешила объявить мама. – Вы знаете, мы на самом деле так гордимся нашей девочкой. – Шарлотта почувствовала, как ее щеки заливаются краской – и не из скромности. А мама решила активно поддержать беседу: – А ты в какую школу ходила, Беверли? Сколько у вас в Шерборне средних школ?
Беверли бросила взгляд на мать, потом ответила:
– Вообще-то я училась в другом городе. Он называется Гротон.
– И далеко от дома?
– Ну, миль шестьдесят. Я училась в интернате.
Шарлотта чувствовала, что Беверли чего-то недоговаривает маме, но чего именно – понять не могла, а вот покровительственный тон уловила безошибочно.
– Слушай, Джефф, – сказал папа, пережевывая последний ломоть своего гигантского «Смачного Чиккейса Сэма» и подбирая с тарелки кусочки картошки и помидора, – отлично ты все придумал! Поесть перед дорогой – это самое то. Теперь не придется пилить десять часов на голодный желудок и жевать бутерброды всухомятку. Нам ведь до нашей Спарты, в Северную Каролину, допоздна ехать придется. Но уж решили вернуться сегодня, так решили. Зато я оказался прав насчет этой «Скворчащей сковородки» – они тут умеют накормить человека, голодным отсюда еще никто не уходил.
