— Мы написали список, — сказала она Элизабет. — Помнишь наш список? Полные три страницы того, что нужно сделать по дому. Девяносто три пункта получилось. Мы его назвали «Несбыточные мечтания». Последней там стояла подъездная дорожка из белого камня.
Она наклонилась, подняла белый голыш и на раскрытой ладони протянула его Элизабет. Все ли они вычеркнули из того списка? Для чуда не было никаких мелочей. Несбыточные мечтания сбылись.
— У вас получился великолепный дом. — Элизабет устало улыбнулась. — Подожди, еще зайдем, и сама все увидишь. По-моему, ключи должны быть у тебя в рюкзаке.
Не размышляя ни секунды, Алиса нагнулась и вытянула большую связку ключей из застегнутого на молнию кармана на боковой стенке рюкзака. Брелок был в виде крошечных песочных часов; она знала, где их искать, но никогда их раньше не видела.
Они с Элизабет поднялись на веранду. Там их встретила восхитительная прохлада. Алиса увидела комплект плетеных стульев с синими подушками (этот оттенок синего ей особенно нравился) и полупустой стакан с соком на круглом столике с мозаичной столешницей. Она непринужденно подошла к столику, взяла стакан, сбросила с плеча рюкзак; нога задела что-то — оказалось, черно-белый футбольный мяч. Он откатился, стукнулся о колесо детского самоката, лежавшего на боку, к ручкам которого были привязаны разноцветные ленточки.
— Ой… — вдруг взволновалась она. — А где дети? Здесь?
— Они у матери Ника. Сейчас его очередь их забирать. Завтра утром Ник возвращается из Португалии. А в воскресенье вечером, как обычно, привезет тебе детей.
— Как обычно… — рассеянно повторила Алиса.
— Ну да, вы всегда так делаете, — будто извиняясь, пояснила Элизабет.
— Верно, — откликнулась Алиса.
— Ну что, заходим? — Элизабет взяла стакан сока из вялых пальцев Алисы. — Тебе нужно прилечь. Ты пока еще очень бледная.
Алиса огляделась. Чего-то недоставало…
— А где Джордж с Милдред?
— Я не знаю, кто такие Джордж с Милдред, — ответила Элизабет нарочито спокойным тоном, каким говорят с сумасшедшими.
— Мы так называли львов из песчаника. — Алиса показала рукой на пустое место на веранде. — Старушка оставила их нам на память. Они нам очень нравятся.
— Да-да, припоминаю… Я все ждала, когда же вы от них избавитесь. Не для тебя этот вид, Алиса.
Алиса не совсем поняла, что бы это значило. Они с Ником ни за что не избавились бы от этих львов. Уходя из дому, они имели привычку говорить им: «Ну, мы по магазинам, Джордж и Милдред. Оставляем вас на хозяйстве».
Ник должен знать. Она его спросит. Она обернулась и подняла руку с ключами, чтобы отпереть дверь. Замок был незнаком ей: врезной, золотой, солидный. Но ее пальцы безошибочно отыскали нужный ключ, она потянула вниз дверную ручку и привычно толкнула дверь плечом. Удивительно, но ее тело не забыло, как пользоваться мобильником, краситься, отпирать замок, хотя разум совершенно не помнил, чтобы раньше она делала что-то подобное. Она хотела было сказать об этом Элизабет, но, увидев холл, не могла проговорить ни слова.
«Слушай меня, потому что я — провидец, — сказал ей Ник, когда они стояли в пахнувшем плесенью темном холле в первую, самую нервную неделю после переезда (его мать разрыдалась, когда увидела дом). — Представляешь, как солнечный свет будет литься в этот холл через потолочные окна, которые мы поставим здесь, здесь и здесь. Представь себе: мы сорвем все эти обои и покрасим стены таким бледно-зеленым. Представь, этот ковер улетит далеко-далеко, а лакированные половицы будут сиять под солнцем. Представь журнальный столик с цветами и письмами на серебряном подносе — ну, как будто их принес дворецкий, и не эти жуткие постеры, а фотографии на пляже или еще где-нибудь».
Алиса старалась вообразить все это, но она страшно мерзла, а одна ноздря у нее была так сильно заложена, что из глаз лило ручьем. В банке у них было двести одиннадцать долларов на двоих, а двадцать минут назад обнаружилось, что в доме надо менять всю систему отопления. Она сказала только: «Мы, должно быть, выжили из ума», а у Ника изменилось лицо, и он отчаянно произнес: «Алиса, ну не надо».
А теперь они стояли в холле, точно таком, как он и описывал: солнечный свет, журнальный столик, половицы, будто залитые жидким золотом. В углу даже имелась смешная старая вешалка, увешанная соломенными шляпами, бейсболками и смятыми пляжными полотенцами.
Алиса медленно ходила по холлу, не останавливаясь, только осторожно трогая вещи кончиками пальцев. Она быстро взглянула на фотографии в рамках: пухлый ребенок, который ползал по траве на четвереньках и внимательно глядел круглыми глазами прямо в камеру; светловолосый малыш от души смеялся, стоя рядом с девочкой, одетой в костюм Человека-паука и упиравшей руки в бока; худой, очень загорелый мальчик, в широких мокрых шортах, пойманный в тот момент, когда он летит на фоне голубого неба, раскинув во все стороны ноги и руки и брызгая на камеру водой. Каждый снимок был воспоминанием, которое ничего не говорило Алисе.
Из холла был выход в крошечную гостиную, где старуха когда-то угощала их чаем и печеньем. Они решили снести здесь три стены — так придумала Алиса. Она нарисовала свой план на бумажной салфетке из пиццерии «Домино»: получалось большое открытое пространство, так что можно было готовить на кухне и одновременно смотреть на большое палисандровое дерево в дальнем углу двора. «Не один ты здесь провидец», — бывало, говорила она Нику. Теперь все было почти так же, как она нарисовала, только лучше. На кухне виднелись длинные гранитные столешницы, гигантский холодильник стального цвета, какие-то сложные приборы.
Элизабет вошла в кухню — как будто это была самая обыкновенная кухня! — и вылила в раковину сок из стакана.
Алиса бросила сумку на пол. Ну невозможно же серьезно говорить о каком-то разводе! Как это можно — жить в таком доме и не блаженствовать?
— Не верю, — обратилась она к Элизабет. — Посмотри только! Я так и знала: на заднем окне белые ставни будут смотреться просто здорово. Ник хотел дерево. Хотя с плитками он победил. И я должна признать: он был прав. Да, и мы придумали, что делать с этим дурацким уголком! Все превосходно! Просто не знаю, что с этими шторами.
— Алиса, — произнесла Элизабет, — к тебе что, начала возвращаться память?
— О, а здесь что? Бассейн? Собственный бассейн во дворе? Так мы богаты, Либби? Как же так получилось? Мы в лотерею выиграли?
— Что ты говорила в больнице?
— Посмотри только, какой огромный телевизор! Точно экран в кинотеатре!
Она понимала, что несет чепуху, но никак не могла остановиться.
— Алиса… — сказала Элизабет.
У Алисы задрожали ноги. Она подошла к обитому коричневой кожей дивану (очень дорогому!), который стоял перед телевизором, и опустилась на него. Что-то укололо ногу. Она подняла с пола малюсенькую пластиковую игрушку — страшноватого вида человечек держал под мышкой ручной пулемет. Она осторожно положила его на журнальный столик.
Элизабет подошла, села рядом, протянула ей сложенный листок бумаги и спросила:
— Знаешь, от кого это?
Это была самодельная открытка с наклеенными блестками и карандашным рисунком женщины с опущенными уголками рта и повязкой на голове. Она открыла ее и прочла: «Мамочка, поправляйся скорей! Я тебя люблю. Оливия».
— От Оливии, конечно, — сказала Алиса, указав на подпись.
— А ты помнишь Оливию?
— Смутно…
Оливию она совсем не помнила, но ее существование, казалось, не вызывало сомнений.
— Так что же ты сказала в больнице?
— Сказала, что кое-что для меня как будто в тумане. — Алиса прижала руку к шишке на затылке. — Но я почти все ясно помню. Мне дали направление к неврологу и сказали, чтобы я обращалась к нему, если у меня будут серьезные проблемы. Сказали, что полностью поправлюсь где-то через неделю. Хотя мне кажется, я помню кое-что, так, с пятого на десятое.
— Пятое-десятое?
В дверь позвонили.
— Ой! — воскликнула Алиса. — Как красиво! Мне так не нравился наш старый звонок!
Элизабет подняла брови.
— Я открою… — сказала она и, замявшись, добавила: — Или, может быть, ты сама хочешь?
Алиса воззрилась на нее: почему бы Элизабет не открыть дверь?
— Да, конечно, открой.
Элизабет прошла в холл, Алиса положила голову на спинку дивана и закрыла глаза. Она старалась представить себе, как завтра вечером Ник привезет ей детей. Повинуясь естественному порыву, она должна была бы обнять его, как делала всегда, когда он приезжал после долгой отлучки. У нее было совершенно четкое ощущение, что они не виделись давным-давно, как будто он уезжал на несколько недель. Но что, если он будет стоять столбом и ничем ей не ответит? Или хуже того — мягко отстранит от себя? Или вообще оттолкнет? Нет, он ничего такого не сделает. И как только ей в голову это пришло?
