— Остается лишь гадать, — сказал доктор Рожа, — откуда взялось столько денег.
— Ну, — криво усмехнулся Ици, — лучше нам не докапываться до истины.
— Что вы имеете в виду? — поинтересовался молодой немец.
Ответил Ици не сразу. А когда ответил, голос его был одновременно монотонным и страстным.
— Подозреваю, изрядная часть этих денег тайком переправлена обратно из Швейцарии. Эти деньги — пожива нацистов в основном, — пояснил он.
— О, прошу вас… — вздохнул один из немецких финансистов постарше.
Наступившую неловкую паузу прервал Билли:
— Мистер Даймонд много более расположен к цинизму, чем я. Откровенно говоря, по-моему, он самый циничный человек из всех, кого я когда-либо знал. Тогда как мой взгляд на человеческую природу абсолютно благодушен. Я всем сердцем верю в доброту и альтруизм человеческой расы. — Гости замерли в предвкушении ударной концовки, которая перевернет все с ног на голову. — Впрочем, коли уж зашла об этом речь, позволю себе заметить, что каждый раз, приезжая в Германию, я не устаю удивляться: как так получилось, что к концу войны все нацисты попросту исчезли, растворились в воздухе, словно дымок от сигареты.
— Да никуда они не исчезли, — раздался чей-то голос. — Их судили, выносили приговоры за военные преступления, сажали в тюрьмы…
— О, я говорю не о крупных фигурах, не о закоперщиках. Эти да, получили по заслугам. Меня же, знаете ли, более интересуют другие люди. Обычные люди. Те, кто позволил всему этому случиться. Наверное, вам это не очень бросается в глаза, потому что вы здесь живете, но когда приезжаешь в Мюнхен из другой страны и видишь вокруг столько пожилых людей, на языке невольно вертится вопрос: «Окей, а что вы делали в сорок втором и сорок третьем, когда здесь творилось черт знает что, настоящий ад?»
— Обычно они отвечают, что участвовали в Сопротивлении, — сказал Ици.
— Как тот человек из вашего фильма, — вставил финансист постарше.
Билли воззрился на него:
— Моего фильма?
— Помощник Джеймса Кэгни[28]. Из фильма, снятого в Берлине.
— Ах да. — Билли повеселел. «Раз, два, три». Напоминание было приятным. Фильму сопутствовал успех.
Немец постарше продолжил:
— Тот парень, что вечно щелкал каблуками, и Кэгни спрашивает его: «Что ты делал во время войны?», и он отвечает, что был в подполье, и Кэгни говорит: «В Сопротивлении, что ли?», и парень отвечает: «Не-е, я работал в метро, всю войну трудился в подполье и знать не знаю, что происходило наверху», и Кэгни опять: «Хочешь сказать, что ты никогда не слыхал об Адольфе Гитлере?», а парень в ответ: «Об Адольфе… как, говоришь, его фамилия?»
Гости рассмеялись. Билли удовлетворенно кивнул: сцена получилась хорошей, если зрители ее запомнили. Однако молодой немец, отметила я, не смеялся вместе со всеми.
— Наверное, нужен человек со стороны, — добавил финансист постарше несколько льстивым тоном, — чтобы показать нас такими, какие мы есть на самом деле. Вот почему нам необходимо искусство. Вот почему нам необходимо кино.
— Да, возможно, вы правы, — сказал Билли. — Моя секретарша из местных — мы наняли ее на время моего пребывания здесь — приезжает на работу из загорода, и я спросил ее, где она живет, и она ответила: «В Дахау». Буднично так ответила, для нее это место проживания, обычный немецкий городок с обычным немецким названием, ничего особенного. А у меня — как и у любого человека со стороны — от этого названия мороз по коже. Тысячи людей погибли там. Но для нее это родной дом. И только.
Гости за столом молча размышляли над точностью этого высказывания. Все, кроме молодого немца. Немного помедлив приличия ради, он сказал:
— Вообще-то в ходе исследования, начатого с недавних пор, обнаружились любопытные факты…
Все присутствующие немедленно перевели взгляд на молодого немца, особенно пронзительным и пристальным был взгляд Билли.
— …проводится оно по большей части в Америке, надо заметить, и собранные факты свидетельствуют, что число погибших преувеличено. Цифры немыслимые, они ни в какие рамки не лезут. Попросту раздутые цифры.
— Исследование? — первым откликнулся доктор Рожа. — Какого рода исследование?
— Научное исследование. Те, кто им занимается, не принадлежат к неонацистам. Это уважаемые американские ученые из различных университетов, например из Нортвестерна[29].
— Да, я в курсе, — сказал Билли, наливая себе бренди из возникшей на столе бутыли, — наслышан об этой попытке отрицания исторической правды. Но, боюсь, их выводы не совпадают с моими личными наблюдениями. Как и с моим жизненным опытом, если уж на то пошло.
— В прошлом году я прочел одну из книг об этом исследовании, — продолжал молодой немец. — Читал в Америке, конечно… здесь таких книг не найти. И я считаю аргументы автора достаточно убедительными.
Билли закурил сигару.
— Не возражаете, если я расскажу вам одну историю, — проговорил он между затяжками, — которую, надеюсь, вы также сочтете убедительной? — Молодой немец не ответил, и Билли продолжил: — А рассказав эту историю, могу ли я задать вам один вопрос? Вопрос, на который я бы очень хотел получить ответ.
Парень неуверенно кивнул, словно чуя подвох, а затем, когда за столом опять наполнили бокалы и задымили сигарами и сигаретами, мы все откинулись на спинки кресел и приготовились слушать Билли.
* * *
Обещаю вспомнить все, что сумею. А то, что не было им сказано либо выпало из моей памяти, постараюсь довообразить.
Начинается эта история примерно так:
В КАФЕ. ДЕНЬ.
ТИТР мельком: «БЕРЛИН, 1933 г.»
Камера берет интерьер кафе целиком: официанты в смокингах лавируют между занятыми столиками, старики сражаются в шахматы, бизнесмены читают газеты, друзья делятся сплетнями и слухами, молодые пары не замечают никого и ничего вокруг, — затем камера фокусируется на столике у окна, где горластые молодые люди увлеченно дискутируют. Пар от бесконечных чашек кофе и клубы табачного дыма заволокли потолок.
БИЛЛИ (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)
Итак, вот мы где, в мозговом центре немецкой киноиндустрии между войнами. А значит, в мозговом центре не только немецкой, но и всеевропейской киноиндустрии «Романское кафе» в берлинском районе Шарлоттенбург. Только посмотрите, сколько талантов собралось за тем столиком. Тут вам и Роберт Сьодмак, и Эдгар Ульмер, и Фред Циннеманн — все они вскоре окажутся в Голливуде. Немало лучших американских фильмов, которые вы видели, сняты этими немецкими парнями. Ой, гляньте — а это я…
Молодой БИЛЛИ УАЙЛДЕР сидит за тем же столиком, но не столько участвует в беседе, сколько смотрит в окно. На столе рядом с его чашкой букет цветов. Билли худой, нервный, физически крепкий, не красавец, но его юмор и задор притягивают людей.
БИЛЛИ (ГОЛОС ЗА КАДРОМ)
Обычно я только рад почесать языком с друзьями, но сегодня все иначе. Заметили, я постоянно поглядываю в окно, не будучи уверен, появится ли она… а-а, минуточку, вот она идет!
Красивая молодая женщина, темноволосая, коротко стриженная, в шляпке-клош, стучит пальцами по стеклу и машет Билли. Он машет в ответ, вскакивает, хватает цветы, поеживаясь под градом шуточек, которыми провожают его друзья.
ДРУГ 1
Эй, Билли, неужто ты нас больше не любишь?
ДРУГ 2
Да брось, разве я не такой же хорошенький, как она?
ДРУГ 3
И что теперь? Шлюхи на Курфюрстенштрассе останутся без работы?
БИЛЛИ
Очень смешно, ребята. До встречи, недоумки. Желаю вам приятно провести вечер за рукоблудием, когда вернетесь в свою вшивенькую гостиничку.
УЛИЦА. ДЕНЬ.
Выбежав на улицу, он скромно целует свою девушку (ГЕЛЛА) в щеку, вручает ей цветы, берет под руку, и они устремляются вниз по улице.
