– Хорошо, – сказала я, – если мы не желаем делать вид, будто ничего не случилось, и не хотим уезжать из города и прятаться, то у нас нет выбора. Мы должны выдвинуть обвинение.
Мистер Корбин положил скрепку на стол.
– Бин Холлидей, сколько вам лет?
– Двенадцать. В апреле будет тринадцать.
– Вы слишком молоды, чтобы самой принимать решение. Это должен сделать ваш дядя.
– Он сойдет с ума, – сказала я.
– Я позвоню ему. – Мистер Корбин поднял телефонную трубку и набрал номер. – Тинсли, – сказал он, – это Билл Корбин. – Он объяснил, что мы с Лиз в его офисе и решили выдвинуть обвинение против Джерри Мэддокса за якобы происшедшее прошлым вечером нападение. Он замолчал, стал слушать дядю Тинсли, потом покачал головой. – Нет, сэр. Это не мой совет. Они пришли ко мне, и я обрисовал их возможности, и они приняли это решение. – Он снова помолчал. Затем протянул трубку мне. – Он хочет поговорить с вами.
– Какого черта, что ты делаешь? – воскликнул дядя Тинсли.
– Мы собираемся выдвинуть обвинение, – произнесла я.
– Бросьте это дело!
– Тогда он снова сможет совершить попытку. А если он так и поступит? Что вы предлагаете? Спустить все на тормозах? Нет. Мы выдвигаем обвинение.
Наступило долгое молчание.
– Встретимся в офисе шерифа.
Мистер Корбин позвонил в офис шерифа и сообщил им, что мы придем. Когда я спросила, сколько мы ему должны, он ответил, что это будет pro bono. Лиз объяснила, это значит «бесплатно».
– Вы будете нашим адвокатом? – спросила я. – Pro bono?
– Если выдвигаете обвинение, то вашим адвокатом становится государственный обвинитель, – пояснил мистер Корбин. – Вы не будете нуждаться во мне.
– Ясно.
Отдел шерифа находился в кирпичном здании с плоской крышей. Человек за столом, увидев нас, не проявил особой радости. Он позвонил кому-то. Тот вообще не улыбался. Велел мне ждать в приемной и увел Лиз в дальнюю комнату для дачи показаний.
Через несколько минут появился дядя Тинсли в одном из своих твидовых пиджаков и в серой фетровой шляпе. Он сел рядом со мной на оранжевый пластиковый стул. Мы молчали. Вскоре дядя Тинсли протянул руку и взлохматил мне волосы.
Лиз долго не было.
– Как дела? – спросила я, когда она вышла.
– Они сделали несколько фотографий, задавали вопросы, я им отвечала. Пошли домой.
Когда мы добрались до «Мэйнфилда», уроки в школе уже закончились. Дядя Тинсли сказал, что мы должны остаться дома и отдохнуть. Через несколько часов мы услышали шум машины на подъездной дорожке. Я подошла к окну и увидела, что это с визгом остановился черный автомобиль Мэддокса. Беременная Дорис Мэддокс вышла и захлопнула за собой дверцу. Лиз была наверху, в «птичьем крыле», а мы с дядей Тинсли вышли встретить Дорис.
На мгновение я поверила, что Дорис пришла извиниться и попытаться загладить ситуацию. Она постоянно жаловалась, что муж ее негодяй – всегда где-то шляется, у него ужасный характер, постоянно лжет. Я думала, Дорис собирается сказать что-то вроде «Слушай, то, что сделал мой муж, – плохо, но он обеспечивает меня и детей, и если вы зайдете слишком далеко, то это навредит моей семье». Но увидев ее лицо, я поняла, что она приехала не извиняться. Губы были крепко сжаты, глаза полыхали.
– Какого черта, что вы надумали? – кричала она. – Как вы смеете? Как вы смеете после всего, что мы делали для вас?
К ним в дом пришел помощник шерифа, сказала она, арестовал мужа, забрал его в тюрьму, где у него взяли отпечатки пальцев и посадили в камеру. Его адвокат занялся этим делом, и Джерри должны выпустить к концу дня. Мы не знаем, против чего мы восстали, заявила Дорис. Затеяли борьбу с вредным носорогом. Ее муж отлично знает законы. Он выиграл множество судебных дел. Вел борьбу вплоть до Верховного суда Роуд-Айленда и выигрывал. Мы еще пожалеем, что все это затеяли.
– Присяжные не поверят грязной лгунье!
Сначала меня будто оглушило, но, когда Дорис начала пугать и обвинять нас во лжи, я вспылила:
– Вы вовсе не такие уж великие и могущественные. У нас есть свидетель. Он даст показания о том, что происходило. Ваш муж причинил боль Лиз, а вы теперь делаете вид, будто он святой, и еще говорите о чем-то, что он делал для нас?
– Твоя сестра проститутка! – крикнула Дорис. – Мой муж нанял ее как личного секретаря, платил ей, учил ее, доверял ей, покупал красивую одежду и вел себя с ней, как с королевой. Мы знаем, что вы обе воровали у нас. Вчера твоя сестра напилась и стала приставать к Джерри на заднем сиденье машины. Когда он отказал ей, она выдумала эту историю. Пошла против него, потому что он выгнал вашего никчемного дядю. У вас есть свидетель? Что ж, у нас есть свой свидетель. У нас есть доказательство – бутылка водки с вашими отпечатками.
Я не поняла, о чем она говорит, поскольку никогда в жизни не пила водки и была совершенно уверена, что сестра тоже не пила.
– Вы можете извращать факты сколько угодно, – заявила я. – Но вы знаете, что ваш муж это сделал. Уверена, правда выйдет наружу.
– Когда наружу выйдет правда о вас обеих, – сказала Дорис, – вы не сможете показать свои рожи в этом городе. Запомни мои слова. Мой муж уничтожит вас.
Она села в машину, хлопнула дверцей, резко выехала на поворот и помчалась по дороге так, что гравий разлетался из-под шин. Я боролась с желанием показать ей средний палец, но понимала, что дядя Тинсли этого не одобрит.
– Она думает, что напугает нас, но у нее не получилось, правда?
– Готовится дерьмовая буря, – произнес дядя Тинсли.
Впервые я услышала от него ругательное слово.
Этим вечером Лиз объявила, что завтра не пойдет в школу. Ни я, ни дядя Тинсли не пытались ее отговорить.
На следующее утро, подойдя к автобусной остановке, я сразу поняла, что все всё знали. В таком маленьком городе, как Байлер, новости распространяются быстро. Стоило помощнику шерифа сказать своему шурину, что племянница Тинсли Холлидея предъявила обвинение Джерри Мэддоксу, как через час об этом говорили в парикмахерской и в салоне красоты. Дети тоже обсуждали это и, заметив меня, зашептались: «Она идет», «Чучело появилось» и «А где же вторая?»
Когда я пришла в школу, до первого урока еще оставалось время. Я направилась в библиотеку, в которой всегда лежала газета «Байлер дейли ньюс». Я ожидала, что о деле Мэддокса будет большая статья на первой странице, потому что в газете всегда рассказывалось о местных новостях, какими бы незначительными они ни были – лошадь упала в бассейн, загорелся чей-то сарайчик или фермер вырастил помидор в пять фунтов весом. На первой странице статьи не было, не было этой истории ни на второй, ни на третьей страницах. В конце концов я нашла ее на последней странице под рубрикой «Полицейские заметки», с заголовком: «Обвиняется хозяин фабрики».
«Джерри Мэддокс, сорока трех лет, начальник цеха в «Текстиль Холлидей», был обвинен в якобы нападении на местную девушку, чье имя не упоминается из-за ее возраста. Он был освобожден под залог. Дата суда пока не назначена».
Я считала, что это крупное дело, более значительная новость, чем помидор в пять фунтов весом, и касается она известного в городе человека. Наверняка люди сплетничали об этом, но они ведь не знали правды. Я рассчитывала, что весь город прочитает в официальном сообщении, что именно произошло. Думала, что это один из способов наказания Мэддокса и это давало бы уверенность в том, что он снова этого не совершит.
В статье даже не было сказано «пытался изнасиловать», будто редактор боялся написать это слово. «Нападение». Что это означает? Из того, что люди могли прочитать в «Байлер дейли ньюс», получалось, что Мэддокс мог просто оттолкнуть какую-то девушку, которая нахально вела себя с ним в споре из-за парковки.
Остаток дня был просто ужасным. В коридорах ученики таращились на меня, отворачиваясь, когда я ловила их взгляды. Девочки шептались, хихикали и указывали на меня пальцами. Парни ухмылялись и дурацкими, писклявыми голосами говорили всякую ерунду, вроде: «Помогите! Помогите! Ко мне пристают!»
Вскоре я столкнулась с Ванессой. Она увидела меня и покачала головой.
– Обратились к закону? Так поступают только белые.
– А что бы ты сделала? – спросила я.
– Я не села бы в машину с мистером Мэддоксом. Если забираешься на заднее сиденье к мужчине, к боссу, то должна представлять, что может случиться. Так всегда и бывает.
Лиз решила, что и на следующий день не пойдет в школу. На самом деле, сказала она, она не выйдет из дома до тех пор, пока с лица не сойдут синяки. Это была пятница, день после выхода статьи, в коридорах школы все события развивались от плохих к самым плохим. Дети продолжали тихо смеяться за моей спиной, бросали мне в голову скомканные бумажные шарики и толкали меня.
