— Наугад?
— Наугад.
— А разводов после масок с рожками не бывает? — Я подумала, что мне было бы неприятно, если бы моему мужу вручили такой сувенир.
— Иногда экскурсовод нарочно предлагает проверить свою честность детям. Вот в детские руки и попадают рожки. Для смеха. Взрослым всегда вручают цветы. Мы не хотим никому зла.
— А деньги на это кто выделяет?
— Нашей компании очень важны интересы туристов, — уклончиво ответила Лара.
Экскурсоводы всех групп были озабочены тем, чтобы охрана собора Святого Петра не задержала их туристическую паству из-за неподобающей одежды: вход в собор был запрещен для мужчин в шортах и дам с оголенными плечами. Можно было прийти в декольте хоть до пупа, однако плечи и верхняя часть рук по правилам должны были быть прикрыты.
— Вот еще пример ханжеской морали, — довольно внятно пробурчал на это Цезарь, хотя ему самому ничто не грозило. Костюм Татьяны Николаевны тоже не вызвал никаких нареканий. Впрочем, и у других туристов эта проблема решалась довольно быстро. Тут же у входа маленький человечек за один евро предлагал мужчинам бумажные брюки, а дамам накидки, вроде тех, которыми парикмахеры накрывают верхнюю часть тела. Туристы, отстоявшие очередь на жаре, с радостью расхватывали бумажный товар.
Неизвестно, действительно ли сыграли свою роль слова Цезаря, но собор Татьяне Николаевне тоже не понравился. Ей показалось, что это просто еще одна огромная городская площадь, накрытая сверху вычурным мраморным колпаком с огромным куполом в середине. Люди гуляли по этой закрытой площади, как по улице, и даже казалось, что на ней не хватает троллейбусов и машин, во всяком случае, они могли бы разъезжать внутри совершенно свободно, а регулировщики могли бы даже устроить где-нибудь между арок пару перекрестков. Ей не понравилось также, что внутри собора было темно — красно-коричневый мрамор на стенах с серым мрамором колонн давали мрачное сочетание, по цветовой гамме напомнившее Татьяне Николаевне вестибюль станции метро «Площадь Революции». В соборе вместо революционных солдат и матросов были поставлены скульптуры и надгробия религиозных деятелей — святых, пап и аллегорические фигуры. Круглый купол собора изнутри казался не таким уж большим. И первым желанием, которое возникло у Татьяны Николаевны, когда она взглянула вверх, задрав голову так, что хрустнули шейные позвонки, было вылететь сквозь него к небу через прямоугольные окна, так ей не хватало в соборе света.
— Купол Пантеона все-таки больше! — сказал ей Цезарь с видом превосходства. Татьяна Николаевна его поняла — самый первый римский Пантеон был заложен при Августе, не важно, что с древних времен он несколько раз был перестроен.
Они все-таки начали осмотр. На полу Татьяна Николаевна увидела отметки сравнительных размеров самых больших соборов мира — этот по площади превосходил их все.
«Почему же тут не дают тапочки, как в музеях? — подумала она. — Или думают, что ноги паломников не в силах повредить такое святое место?»
В центре здания они остановились. Дальше путь преграждала аккуратная металлическая цепочка на столбиках. За ней помещалось нечто напоминающее огромный балдахин, вверху неугасимым огнем горели лампады, и свет их напоминал спокойный летний закат. Там располагался сам алтарь.
— Что это? — Татьяна Николаевна взглядом указала на балдахин. Он как-то не соответствовал внутреннему убранству собора. Четыре колонны из черного дерева напоминали нечто восточное. Так и хотелось оглянуться в поисках индийских слонов.
— Это киворий. Здесь может служить только сам папа, — равнодушно произнес Цезарь. — В барельефах алтаря последовательно изображена тайна разрешения от бремени.
— В католическом соборе? — Татьяна Николаевна была изумлена, но разглядеть эту тайну в подробностях не смогла — барельефы были плохо видны.
— Что свидетельствует всего лишь о беспринципности глав церкви. Любимая племянница папы должна была скоро родить, и он дал торжественный обет построить алтарь.
— Ну и как прошли роды?
— По всей видимости, благополучно, но вот кого она родила и что с ней стало потом — об этом мне ничего не известно, хотя я и хороший экскурсовод.
— Вот уж действительно неисповедимы пути, — улыбнулась Татьяна Николаевна. — Рядом с мощами святого Петра какая-то племянница…
— Цезарь Август такого никогда бы не допустил, — задумчиво сказал ее спутник. — Он был против любого возвеличивания себя и своих родственников. В Риме теперь стоит всего одна небольшая скульптура в его честь да названа одна улица, хотя народ считал его правление самым благополучным и радостным.
— У нас тоже был один правитель. Не так уж давно, — заметила ему на это Татьяна Николаевна. — Он послал на смерть старшего сына, потому что не хотел, чтобы народ говорил, будто он пользуется своим привилегированным положением. Мне, правда, всегда казалось, что этого сына от первого брака он не очень любил. Народ же долгие годы считал, что благодаря мудрому правлению этого человека была выиграна одна из самых ужасных войн на Земле, и под его дальнейшим руководством строил новое, прекрасное будущее. Потом труп этого человека выкинули из ритуальной усыпальницы, и что-то я не припоминаю, чтобы сейчас в Москве стоял бы ему хоть один памятник. И все это было сделано тоже по желанию народа и по велению руководства страны. Так что и крики черни, и мнение сената переменчивы.
— Ты осуждаешь этого человека?
— Я не берусь его судить, я родилась уже после его смерти. Однако думаю, что и возвеличивание, и хула не отражают ни истинного характера человека, ни истинного смысла его поступков.
— А ты умна, как моя Ливия! — сказал ей Цезарь, и во взгляде, устремленном на нее, Татьяна Николаевна увидела одобрение.
«Если бы еще знать, что представляла собой эта Ливия! — подумала она. — Похоже, пройдоха из пройдох!» История с молоденькими девочками не очень-то понравилась Татьяне Николаевне. Но так или иначе они продвигались вдоль периметра собора, и мимо них скользили фигуры то царицы Елены, то Вероники с покрывалом, то апостола Андрея, то еще кого-то, держащего копье. Цезарь называл ей персонажей одного за другим, а Татьяна Николаевна ловила себя на мысли, что они все ей в общем-то безразличны. Разве кто-нибудь из них защитил лично ее и ее близких от ужасной напасти? Она жила праведно, никогда не грешила, почему же она должна была униженно вымаливать у святых покровительство?
— Кто это с копьем? — машинально спросила она.
— Это римский сотник, который пронзил распятого Иисуса, — ответил ей Цезарь. — Но здесь он изображен неправильно. Римские воины не выглядели как босяки — у них были хорошее вооружение и экипировка.
Татьяна Николаевна устремилась дальше.
— Вот и сам Петр! — Цезарь указал на черное бронзовое изображение святого, с достоинством восседающего на троне. Возле постамента толпился народ, а дальше толпа превращалась в большую очередь.
— Зачем они здесь стоят?
— Хотят загадать желание. Если прикоснуться к ногам Петра и подумать о чем-нибудь заветном — говорят, исполнится. Хочешь загадать? Я тебя подожду.
Татьяна Николаевна подошла поближе. Обе ступни Петра были истерты огромным количеством рук. Люди дожидались своей очереди, подходили, брались за его бронзовую ногу, склонялись и думали о своем.
«Что я могу попросить у него? Вернуть дочь? Совершить акт возмездия? Если бы я захотела, я могла убить негодяя сама. Наказание за это священное дело мне совершенно не страшно. Но для чего жить потом, после убийства? К тому же у святого просить мести как-то странно…» Она взяла Цезаря за руку и повела в противоположную часть собора. Ноги ее уже порядком гудели от ходьбы, в голове мутилось от обилия мозаик и имен, но вот одна удивительная скульптурная группа привлекла ее внимание. В ужасе Татьяна Николаевна остановилась перед ней, будучи не в силах ни пройти мимо, чтобы не смотреть, ни оторвать взгляда.
— Что это?
Цезарь тоже невольно опустил глаза.
— То, на что ты смотришь, — Смерть.
— Не мне ее бояться, — вдруг подняла голову Татьяна Николаевна и храбро шагнула вперед. Ей хотелось вглядеться получше. В темном мраморе было изображено то ужасное, к чему она готовилась все эти дни, о чем старалась забыть, но о чем в то же время помнила постоянно.
В центре группы был изображен пожилой человек с лицом, искаженным страхом. Вокруг него располагались четыре женские фигуры в одеждах со струящимися складками. Снизу, будто из пола, выступал какой-то смешной, несуразный скелетик, держащий костлявой ручонкой песочные часы. Ужасное было над ним. На том месте, где, по логике вещей, у скелетика должен был быть череп, развевалось мраморное темно-коричневое покрывало. В складках этого покрывала и таился смертельный страх. Татьяна Николаевна не могла объяснить его природу, но, как было ясно видно, это самое покрывало вызывало ужас и у сидящего каменного человека.
