Вадим двинул меня по вене, в кисть правой руки. Первое, что я почувствовал, была липкая тошнота.
– Блядь! – вскрикнул я. – По-моему, слишком сильно. Сейчас проблююсь!
Тишина была мне ответом. Вадим сосредоточенно искал у себя вену. Девушки затихли на диване и лежали не двигаясь. Внезапно меня накрыло. Ощущение столь мощное, что его невозможно было ни с чем сравнить. Животное чувство, но не оргазм. Намного глубже и сильнее. Как будто бы все это время я балансировал на краю бездны и вдруг рухнул в нее. Скорость падения стремительно возрастала, даруя неожиданную безмятежность и счастье. При этом тошнота не пропадала.
– Что же э-то за хуй-ня? – я говорил чрезвычайно медленно, мне становилось легче и тяжелее одновременно, я не мог разобраться в своих ощущениях.
Я прилег на диван рядом с Таней и Ирой. Девушки слегка постанывали.
– Вы слишком много двигаетесь и разговариваете, – едва слышно протянула Таня, – помолчите, пожалуйста.
Я замолчал и попытался расслабиться. Где-то рядом со стоном рухнул Матусян. По-моему, он даже не дошел до дивана, а упал на пол. Тошнота исчезла. Растворилось даже воспоминание о ней. Вместе с тем исчезло все мое сознание. Какие-то частицы меня парили в нирване. Казалось, я умер. Только это было отнюдь не плохо. Душа моя отлетела, покинув комнату, город, и даже саму Землю. Душа моя наслаждалась покоем. Потом она вдруг вернулась в тело, и я ожил.
Очень медленно.
Сознание возвращалось медленно. Я начинал ощущать себя медленно. По органу, по клеточке. Вот уже захотелось курить. Потом разговаривать.
Отпускало, видимо, не меня одного. Все присутствующие оживились и принялись рассаживаться поудобнее.
– Вот это приход, – сказал Вадим, поднимаясь с пола.
– Очень сильный, – подтвердил я, – блевать хотелось невыносимо.
– Да ты задрал всех своим «блевать»! – Вадим и девушки рассмеялись. – Сейчас-то нормально?
– Сейчас все охуенно, просто охуенно.
Мы просидели дома еще часа полтора или два, разговаривая о пустяках с таким воодушевлением и трепетом, как будто решали важнейшие задачи. Догнались оставшимися круглыми. Потом решили поехать куда-нибудь в клуб, поразмяться. Вадим сел за руль своего «гольфа». Что касается меня, я вряд ли бы смог вести в таком состоянии. Мышечная релаксация была слишком сильной. По дороге остановились возле первого попавшегося павильона, и я с Таней пошел купить минеральной воды и сигарет. В магазине потрепанные продавщицы настороженно поглядывали на двух пошатывающихся, но отнюдь не пьяных молодых людей, странно одетых. Меня, кстати, занимает вопрос, что думают пролетарии, когда видят дизайнерские шмотки. Особенно тех модельеров, что ношу я. Вот в ту ночь на мне была куртка из состаренной кожи от Cavalli. «Старье, – наверное, подумали они, – рванина».
Мы купили несколько пачек «Кента», жевательную резинку, пару бутылок воды без газа. Скорее обратно. Повернулись, чтобы выйти, а двери, огромные стеклянные двери, куда-то исчезли. Растворились! «Блин, а где же двери-то?!!»
– Наркоманы, – презрительно прошипела одна из продавщиц, здоровая тетка в грязноватом голубом халате.
– Молодежь, бля – злобно вторил ей охранник, угрюмый дядька средних лет с крысиным, каким-то незапоминающимся лицом.
Да-да, вы против нас, а мы настроены позитивно, даже к вам, убогие представители ебаной сферы обслуживания! Мы вас любим, и нам бы двери найти, чтобы свалить из вашего пропахшего запахом недорогого алкоголя и сигарет «Петр I» куцего мирка. Быстрее свалить и вновь оказаться в уютном полумраке заполненного электронной музыкой салона автомобиля! В своем, перпендикулярном вашему, мире, пусть синтетическом и ненастоящем, но, боже ты мой, а что нынче настоящее? Все на Земле: чувства, поступки, еда, одежда, секс – давно подменено. Всюду заменители. Но, если они отличного качества, то чем тогда искусственность хуже настоящего?
* * *
Отношения с Таней заходили все дальше и дальше. У меня был свой ключ от ее квартиры, мы начали вместе жить. Неожиданно для себя ощутил я то, что давно привык считать небылицей, выдумкой. Мои мысли оказались заполнены этой девушкой. Я думал о ней, когда просыпался и ложился спать, когда брился в ванной и возвращался с работы, когда загружал в CD-проигрыватель новый диск Ника Уоррена, медитируя под deep house за рулем своего «родстера». Я думал о ней даже когда покупал быструю одноразовую любовь у молоденькой проститутки Маши на Можайском шоссе. Кто знал, что все так сложится? Кажется, я был влюблен. Блядь, даже страшно становилось, когда я думал об этом! Интересно, а что думала она? Обо мне, всех этих отношениях? Женщины ведь, не в пример мужикам, привыкли планировать свою интимность.
Мне вряд ли будут благодарны ее родители. Я впервые накормил ее таблетками, я дал ей понюхать кокос. Не факт, что это хорошо отразится на моей загробной карьере, но уж девочка точно запомнит меня на всю жизнь. Хотя бы как парня, который дал ей попробовать это дерьмо. А что еще можно было сделать, чтобы оставить в памяти человека, умудренного ебаным житейским опытом, след?
Мы давно потеряли невинность. В нашей жизни было много людей. В основном чужие, враги, лишь прикидывающиеся друзьями. Впрочем, все мы лишь временные странники и союзники. Браки недолговечны. Я клялся в вечной преданности. Я старался сам верить в то, что говорил. Хотя, конечно, как всякий взрослый, внутренне осознавал, что это ложь. Я знал, как знал всегда, пройдет время, кто знает, быть может, совсем мало времени, и мы будем так далеки друг от друга! Она вспомнит меня украдкой, на провинциальной дискотеке, куда отвезет ее новый ухажер, настоящий мужик. Я вздрогну, когда какая-нибудь новая знакомая скажет мне: «Эй, мальчик!» Ведь так называла меня она…
* * *
То, что витало в воздухе, наконец произошло.
Как-то под вечер Женя приехал в офис и попросил нас задержаться.
– Не к добру это, – сказал я Казаку.
– Да ладно, – отмахнулся он, – все как обычно, просто Женя опять будет канючить, что дела в конторе обстоят хуево.
– Они и вправду обстоят так.
– Я знаю, – Казак потряс своей начинающей лысеть головой. Ему было не до дела. Он снова влюбился. У него разыгрывалась очередная трагедия души.
Женя мрачно сидел в своем кабинете и не выходил оттуда до тех пор, пока в офисе не остались лишь мы с Казаком и Аркатов.
– Чего мы ждем? – спросил Алексей.
– Уже дождались, – веско ответил Женя.
Я бросил взгляд в окно. Во двор нашего офиса въехали два «джипа». Mitsubishi Pajero. Переходная модель. «Джипы» были набиты крепкими ребятами в кожаных куртках. Сердце на мгновение замерло и тут же принялось колотиться в бешеном темпе. Я повернулся к Казаку.
«Я же говорил, что что-то неладно», – хотелось сказать, но внезапно дыхание сперло, и я зашелся хриплым кашлем.
– Это еще что за хуйня? – спросил вместо меня Аркатов.
– Сейчас поймешь, – сказал вдруг кто-то, только вошедший в кабинет. Голос был низкий и прокуренный. Мы, словно по команде, отвернулись от окна и посмотрели на говорившего. Перед нами стоял коренастый коротко стриженный мужик в темно-сером костюме. Костюм этот был вряд ли дизайнерским, но очень добротным. Под пиджаком – белая рубашка и темно-серый же, почти черный галстук. Хорошо выбритое лицо вновь пришедшего казалось каким-то плоским, маленькие глазки его были посажены чересчур близко к переносице. Где-то я уже видел это лицо, точно, но где это было, вспомнить не удавалось.
– Я – Николай Зайцев, – произнес он с таким видом, как будто представился по меньшей мере Джеймсом Бондом. Видимо, предполагалось, что все должны были знать, кто он такой.
– Это один из братьев Зайцевых, – вдруг сказал Казак, – попали впросак!
Точнее, он прошептал мне это прямо в ухо. В ответ я только пожал плечами.
– Надо поговорить, – Николай Зайцев смотрел почему-то только на меня.
– О чем? – пришлось реагировать. Я старался выглядеть спокойным, но голос предательски дрожал.
– О чем? – переспросил Зайцев и сделал шаг в мою сторону. – О том, как вы, суки, у Жени крысятничаете. Понял?
– Крысятничаем?! – истерично воскликнул Казак.
– Да я в жизни чужую копейку не брал, – сказал я. Мне удалось справиться с самим собой, и голос мой был преисполнен благородного негодования. В ту же самую минуту Зайцев ударил меня правой. Точным коротким хуком в челюсть. Это произошло так неожиданно, что я не то что увернуться, даже испугаться не успел. Просто внезапно послышался какой-то хруст, и тут же я оказался на полу, у окна. Боль иглой впилась в подбородок. В глазах потемнело.
Откуда-то издалека я услышал, как Зайцев спросил у Казака:
– Тоже хочешь?
Сознание постепенно начинало проясняться. Звуки становились четче. Я сел прямо на полу и принялся ощупывать лицо. Вроде все было цело. Неожиданно я вспомнил, откуда мне было знакомо его лицо. Тогда, в Израиле. Вместе с Ингой. Это был он, точно. Предательское второе «я» подбивало сказать что-то вроде: «А Инга и с тобой была жесткой, или в этом деле ты не очень? С чего бы это она съебалась тогда от тебя ко мне?»
