Полный праведного гнева, Борис Францевич на одном дыхании поднялся по лестнице, почти бегом миновал длинный, ярко освещенный коридор и без стука распахнул дверь в комнату жены. Картина, представшая перед его взором, заставила Неймана моментально забыть о мелких нападках на старого учителя. В небольшой, по-домашнему уютно обставленной комнате тихо играла музыка. Его жена в легкомысленном шелковом халатике лежала в объятиях незнакомого седоволосого мужчины, рука которого по-хозяйски устроилась на ее полуобнаженной груди. Пара напоминала утомленных страстью любовников, заснувших после бурной ночи. Словно громом пораженный, Нейман в нерешительности застыл на пороге, его ноги будто приросли к полу, мозг отказывался осознавать увиденное. Неожиданно чья-то ладонь осторожно легла на его плечо. Обернувшись, он увидел Лысачева.
— Пойдем, Боря, незачем тебе тут стоять, — тихо проговорил профессор и, подтолкнув Неймана к выходу, захлопнул дверь в комнату Тамары.
Лишь в его кабинете Борис Францевич вновь обрел способность говорить:
— Почему она со мной так? За что? Ведь я был ей хорошим мужем! Мы прожили вместе трудную, но счастливую жизнь! Я и подумать не мог, что моя Томочка способна на предательство! За что она делает мне так больно? За что?!
— Ну, будет, Боренька, будет. — Анатолий Григорьевич достал из бара бутылку Hennessey и разлил благородный напиток по пузатым бокалам. — Лучше выпей, выпей как лекарство, может, тогда немного успокоишься и поймешь, что это не Тамара делает тебе больно, а ее болезнь.
Но Борис, словно не слыша слов учителя, как заведенный твердил свое:
— Не надо меня жалеть и все списывать на ее болезнь, это подлость, обыкновенная человеческая подлость и предательство!
— Да прекрати ты, в конце концов! — Устав от бессмысленных стенаний, Лысачев раздраженно стукнул кулаком по столу, от чего хрустальные бокалы мелодично звякнули. — Выпей коньяк и послушай меня.
За долгие годы знакомства Нейман ни разу не слышал, чтобы Лысачев хоть на кого-то повысил голос, поэтому окрик учителя возымел свое действие. Борис перестал причитать, залпом махнул коньяк и уставился на профессора.
— Вот и молодец, хороший мальчик, — тоже пригубив из своего бокала, облегченно вздохнул Анатолий Григорьевич. — Честно говоря, я надеялся, что успею подготовить тебя к этому разговору и ты воспримешь происходящее не так болезненно, однако жизнь, как обычно, распорядилась по-своему…
— Так вы давно обо всем знали? — На лице Неймана отразилась смесь обиды и удивления. — Знали и не остановили?
— Пойми, Боря, это невозможно остановить. И если бы чувства сейчас не застилали твой разум, ты как врач сам понял бы это. Болезнь Альцгеймера — штука страшная и неизлечимая, а главное, она характеризуется прогрессирующим нарушением работы головного мозга. Ты понимаешь, что я имею в виду? Всего два года назад Томочка просто теряла дома очки, оставляла включенной плиту и незапертой входную дверь. Мы списывали это на усталость и временную рассеянность. Потом она начала путать имена близких людей, забывать, как они выглядят, их дни рождения. А со временем она уже с трудом вспоминала названия самых обычных, всю жизнь окружающих ее предметов, более ощутимыми стали сбои в речи, участились перепады настроения. Появилась раздражительность, порой даже агрессия. Ну, вспомни, Боря, ты же сам жаловался, что прямо у тебя на глазах всегда спокойная, уравновешенная Тамара превращается в совершенно другого, незнакомого тебе человека.
— Все я помню! — нетерпеливо махнул рукой Нейман. — Только при чем тут это?
— Да как это при чем?! — Анатолий Григорьевич сдерживался из последних сил. — Борис, прекрати вести себя как обиженный и оскорбленный муж, начни мыслить как врач! Болезнь твоей жены постоянно прогрессирует, и сейчас, к моему великому сожалению, она перешла на следующую стадию.
— Не понимаю, о чем вы? — Во взгляде Неймана мелькнул страх.
— За последние три недели, что ты не виделся с Тамарой, она совершенно потерялась во времени и пространстве, не может назвать ни текущую дату, ни месяц, ни год, забыла свой возраст, перестала узнавать знакомых и родных.
— Вы уверены?
— Абсолютно. Сначала она не узнала меня, а на днях поинтересовалась у сестрички, чьи это фотокарточки стоят у нее возле кровати.
— Погодите, Анатолий Григорьевич, так на этих фотографиях мы с Митькой!
— Именно это ей и сказала медсестра, однако в ответ Томочка весело рассмеялась и сообщила, что не замужем.
— Не замужем… — словно эхо повторил Нейман и плеснул себе в бокал изрядную порцию коньяка.
— Боря, прошу тебя, не принимай все так близко к сердцу, на этой стадии у больных Альцгеймером часто происходит «сдвиг в прошлое». Вот и Томочка возомнила себя молодой незамужней девушкой на выданье, отсюда и ее скоротечный роман с Аркадием.
— А Аркадий — он что, тоже болен?
— Конечно, поверь, в «Доме опеки» мы не держим симулянтов.
— Неужели процесс необратим и ничего нельзя сделать?! — в отчаянии воскликнул Нейман. — Ведь мировая наука не стоит на месте, быть может, появилось какое-то новое лекарство?
— Увы… — Лысачев беспомощно развел руками, — мы сделали все что могли. Современные методы терапии лишь несколько смягчают симптомы, но ни остановить, ни замедлить развитие болезни они пока не способны.
— Значит, я ее теряю, теряю навсегда? — В глазах Бориса Францевича блеснули слезы.
— Крепись, Боренька. — Анатолий Григорьевич сел рядом и накрыл подрагивающую руку друга своей. — Мне больно об этом говорить, но ты ее уже потерял. Та женщина в палате — не твоя Тамара, она не знает и не помнит тебя, и ты ей ничем не поможешь.
— Что же мне делать? — Нейман растерянно взглянул на учителя.
— Жить, жить дальше, работать, любить, может, даже завести семью. А за Томочку не беспокойся, здесь за ней будет хороший уход, это я тебе как главврач обещаю.
— Но я ведь могу с ней видеться?
— Конечно, в любой момент, — пожал плечами Лысачев. — Вот только послушайся моего совета: не торопись, дай себе немного времени, ты должен привыкнуть к новым обстоятельствам. Тем более что эти визиты ничем не помогут Тамаре, а для тебя станут настоящим испытанием.
— Ничего, — ухмыльнулся Нейман, — мне не привыкать, как говорится, «a la guerre comme a la guerre».
— Кстати, к вопросу о войне, — спохватился Анатолий Григорьевич. — Я ведь занимаюсь твоей проблемой и, надеюсь, уже очень скоро буду знать причину столь бурного роста послеоперационных осложнений в вашей больнице. Ты завтра с утра на месте?
— Куда ж я денусь.
— Вот и отлично, значит, завтра часикам к десяти жди меня с хорошими новостями. Надеюсь, хотя бы с этой неприятностью нам удастся справиться.
Глава 19. Как просто снять завесу тайны
Сразу после утренней конференции Борис Францевич и Ульяна уединились в кабинете заведующего отделением.
— Да нет, быть такого не может! — в сто первый раз пролистывая медицинскую карту Валерии Троепольской, воскликнул Нейман. — Все это ерунда, абсурд и выдумки. Вы, Ульяна Михайловна, в окно-то взгляните, там Москва двадцать первого века, а не Париж шестнадцатого. Я понимаю, вы у нас девушка начитанная, к тому же натура романтическая, вам повсюду призраки Екатерины Медичи да Лукреции Борджиа мерещатся. Но жизнь, уважаемая моя Ульяна, слишком далека от древней истории, и не стоит нашу с вами некомпетентность прикрывать богатой фантазией.
— Моя фантазия тут совершенно ни при чем, — обиженно надула губы Уля, — и нет никакой разницы, двадцать первый за окном век или шестнадцатый! Человеческие страсти, такие как любовь, ненависть, зависть, существуют вне времени и пространства. И не мне вам об этом рассказывать, уважаемый Борис Францевич. Или вы считаете, что в наш компьютерный век люди перестали убивать друг друга из ревности?
— Не знаю, Уль, может, ты и права, — Нейман, как обычно в минуты откровения, перешел с любимым ординатором на «ты», — но уж слишком странный какой-то способ расправиться с соперницей.
— Не вижу в нем ничего странного, — понимая, что шеф почти готов сдаться, приободрилась Ульяна. — Чисто женский способ убийства, ведь недаром вы сами вспомнили о великих отравительницах Медичи и Борджиа, для этих дам яд когда-то тоже был лучшим и самым надежным оружием.
— Эх, ладно, черт с тобой! — Махнув рукой, Нейман протянул Уле карту Троепольской. — Делай все по полной программе: кровь из вены — на токсикологию, остатки печенья — в лабораторию на анализ. Ты же все равно от меня не отстанешь, пока не исключишь отравление.
— Неа, не отстану.
— Тогда действуй! Хотя нет, погоди!
— Ну что еще, Борис Францевич? — почти от дверей вернулась Караваева.
— К десяти ко мне приедет Лысачев, покажи ему Троепольскую.
