Движения, принятые Глебом за почесывания, оказались обыкновенными попытками расстегнуть на себе непослушную молнию комбинезона.
Вскоре Глеб понял, что ему так и не удастся сложить из череды невнятных звуков законченную фразу, которая одновременно могла бы быть понята предполагаемым собеседником (последний, не прекращая теребить застежку, сначала раздраженно морщился в ответ на эти мычания, а потом и вовсе перестал смотреть на Глеба, полностью поглотившись своим занятием), и вместе с тем коей он смог бы правильно передать вовне свое дикое отношение к происходящему. Потому он умолк и постарался сосредоточиться.
Наконец инстинктивно решив, что с явлениями бреда нужно бороться бредовыми же средствами, Глеб спросил:
— Как вы сюда попали? — И, симулируя в интонации спокойное удивление, пояснил: — Ведь все кругом заперто?
— Да равно так же, как и вы — я тоже житель, — смутно, но кратко объяснил гость, продолжая теребить застежку. — После паузы, занятой досадной возней, он попросил: — Вы не могли бы мне с этим помочь?
Глеб выпростал из-под одеяла руки, в два рывка справился с молнией, но при этом застежка как-то неловко скользнула в бок — и ущипленный гость взвизгнул, легонько хлопнув его по руке:
— Осторожней!
Тут же, пыхтя, он стал высвобождаться из надоевшего одеяния:
— Фу-у, наконец-то, ну и топят здесь у вас.
Глеб поправил подушку и выбрался из одеяла повыше.
Существо, выпростав себя из комбинезона и оставшись в свитерке и джинсах, теперь усаживалось по-турецки у него в ногах.
Глеб отчего-то вспомнил байку, что трупы космонавтов Волкова и Комарова, погибших в результате разгерметизации спускательного аппарата, приземлились в уменьшенном — один к трем — масштабе.
— Да, топить-то топят, а толку — пшик, — поддержал разговор Глеб, с любопытством разглядывая крохотные ботиночки. — Мне бы сейчас хоть в полымя, хоть в холод — только б на волю податься: уж семь месяцев как трублю здесь без продыху. Вот вы, например, как сюда проникли? — снова не вытерпел узник, догадываясь о какой-то неизвестной ему возможности.
— Как проник — неважно, вам туда все равно не пролезть, — решительно ушел от ответа гость. — Говорю ведь, ничего удивительного, я тоже житель, только более давний, старожил, так что мне это привычно.
— Простите, житель чего? — недоумевал Глеб.
— Да вот того самого, будь оно неладно, — еще более отклонился в сторону от объяснения гость. — Поверьте, сейчас мне не до описаний, — и, чтобы перевести тему окончательно, поинтересовался: — Как тут у вас насчет курева?
Потянувшись, Глеб вынул из тумбочки пачку "Беломора". Человечек, пристроив папиросу наподобие кальяна на коленке, стал приминать мундштук, забавно пристукивая с боков кулачками. Наконец справившись с картонной трубой, гость достал из кармана крошечный коробок, чиркнул сразу тремя спичками, вытянул руку — как тромбонист с сурдинкой — и стал водить пламя кругами по лохматому торцу папиросы.
Глеба поразило, что он затянулся в полный рост, с наслаждением — и не закашлялся, а даже от удовольствия — и заодно от дыма — сощурил глаза. От гостя при этом повеяло таким спокойным уютом, что Глебу тоже захотелось закурить.
Но прежде, подумал он необычно трезво, неплохо было бы выпить кофе.
— А не хотите ли кофе, у меня — чайник электрический, импортный, вскипает за семь минут? — поделился своим желанием Глеб.
— Пожалуй, не откажусь, — живо откликнулся гость, но тут же спохватился: — Только вот что. Вы воду для питья откуда берете, из-под крана? — Дым пропыхал вместе со скороговоркой.
— Нет, из крана хлоркой отдает, мне Ольга отфильтрованную приносит, — Глеб кивнул на пластиковую бутылку, стоящую на тумбочке.
— Я так и знал, — схватился за голову гость, — я так и знал. Вам что, лень воду прокипятить лишний раз?! Это ведь та еще курица… Гнали бы вы эту сволочь с самого начала, беды бы тогда меньше поднабрались… Вот повадилась, подлая, на лакомое, — негодовало кукольное подобие Пети на отравительницу Ольгу.
— Подождите, неужели вы подозреваете, что… — не поверил, но стал сомневаться Глеб.
— А вы как думали? — тщетно пытаясь ладошкой стряхнуть с постели упавший комочек пепла, отрезал гость. — Она не тому еще папашей своим обучена. В мое время так меня оприходовала, что я жив еле-еле — сами видите, как — остался.
Глеб взвился от услышанного и сел на кровати. Кулаки его сжались.
— Только не нужно кипешиться, спокуху держим в образе, — предостерег гость.
Вскочив, он шнырнул по постели к тумбочке, ткнул, как дротиком, в пепельницу папиросой — и обхватил двумя ручками плечо Глеба:
— Пожалуйста, успокойтесь, я, может, за тем и пришел, чтобы помочь… Э-э, ну это уж совсем не годится…
Глеб не реагировал, входя неуклонно в ступор.
— Вы по… понимаете, — от ужаса осознания Глеб едва сдерживал слезы, — я догадывался, да, я догадывался, но все-таки не верил… Я чувствовал вину… себя виновным, хотя и не понимал, в чем именно.
— Ну, будет, будет, успокойтесь, — Петенька осторожно погладил брата по шее, дотянувшись на цыпочках. — Слезами пожар не залить, тем более не все так страшно, как есть на самом деле. С привыканием нынче медики борются превосходно, у меня есть один знакомый псих — нарколог бывший, он тоже житель — с ним легко договориться, — так вот, отличнейший специалист, мы с ним проконсультируемся, он выручит… Вот только бы добраться до него, сюда его не вызовешь — у бедняги, к несчастью, топографический маразм, как пить дать заплутает… Эх, вот жалость-то, что вы ростом в меня не вышли, а то б мы живо отсюда деру — я дорогу как свои пять знаю, — попробовал обнадежить маленький Петя.
Глеб тяжко поднялся, натянул поверх пижамы свитер и с чайником отправился в ванную. Вернувшись, обнаружил, что Петенька копошится, пропав с ногами, в тумбочке. Побросав все на пол, поднатужился вытянуть еще и альбом для эскизов, но не справился и, запыхавшись, крикнул Глебу, чтобы помог.
Глеб собрал бумаги с пола, положил вместе с толстеньким альбомом на постель — и вдруг заметил, что Петенька, отвернувшись, прячет что-то, шурша бумагой, за пазуху.
— Это все? — невозмутимо и строго спросил он, обернувшись.
Глеб достал еще из-под подушки. Петя удовлетворенно кивнул:
— Теперь нужно все запалить.
Глеб просмотрел стопку листов, перелистал альбом.
Вырвал из него один рисунок, остальное покорно отнес в ванную и там — в три спички — развел в костер.
Комната заколыхалась в едком дыме.
Тем временем заклокотал и отщелкнул выключатель чайник. Прямо в чашке заварив кофе, Глеб отлил немного в блюдце и, поставив на тумбочку, подсадил туда Петеньку.
Пока пили кофе, Глеб сокрушенно молчал в одну точку. Гость на него с верхотуры поглядывал пристально и озабоченно.
— Ну что, так и будем сидеть?
Глеб апатично закурил.
— Да, сидеть… — дотянув до донышка, Глеб медленно снял пальцем кофейные крошки с верхней губы.
— А вы… — вспылил гость, — вы, надеюсь, понимаете, что если сиднем сидеть, то сиднем и останешься, — откуда такое безволие? Вы знаете, я такого не переношу, это последнее, что должно оставаться в человеке — такая вот раскисшесть, вялость, переливание себя из пустого в порожнее. Утешьте меня, проявите хоть толику решимости! Ну вот, представьте, что вскоре мы канем отсюда, а для этого понадобятся силы и сосредоточенность!
— Недавно я подрался с Петей… — с достоинством сказал Глеб.
— В истерике? — спросил гость.
— Да, кажется, — смутившись, ответил Глеб.
— Отвратительно, — осудил гость. — Истерика, милейший, это горячка бессилия. Так что ничего геройского вы тем, что полезли с кулаками, не совершили.
Оспорив таким образом мужественность недавнего поведения Глеба, гость стал расспрашивать далее:
— Чем здесь занимаетесь?
— Ничем. Читать не дают, писать вот только месяца два как разрешили… Да и то — отбирают время от времени: поправить ничего нельзя, — Глеб с опаской посмотрел в сторону ванной комнаты.
Пришелец расстроился и снова стал отчитывать Глеба:
— А почему вы так покорно согласились?! И согласились, заметьте, дважды: сначала писать согласились, а потом — когда я вам сжечь все велел. Откуда такая покорность?
— Не знаю… — Глеб растерялся.
— Ну, ладно, ладно… Что я вам сжечь велел — это необходимость: чтоб следов по себе не оставить, — смягчившись, разъяснил гость. — А вот начинать писать нельзя было ни в коем случае, вы их тем самым спровоцировали, и теперь гады еще неизвестно что придумали. Вот ведь как мне с вами не повезло! Мало того, что вы кашу всю заварили, так вы еще такое безумие выдумали — писательством занялись! Как вам только в голову пришло — в такое время бумагу марать, рисковать, что гадам ваша писанина на пользу придется! Может, из-за камня этого, нефтяного, вот-вот война разразится, а вы ни сном ни духом — разрушены и как ребенок малый нюни распустили, — от негодования гость на тумбочке вскочил и теперь, пританцовывая от возбуждения на месте, горячо жестикулировал, рискуя повалить пластмассовую бутылку с отравой.
