Банкиру, с которым она бежала за границу, скоро надоели ее провинциальные ласки, и он продал ее партнерам по акционерному обществу. Партнеры бросили ее, когда она оказалась на сносях. Надутая одалиска родила близнецов на тротуаре в Никозии, потом долго моталась по Кипру, Криту и другим островам Эгейского моря. Увы, она нигде не могла найти постоянную работу. Одно время грешница решила стать гетерой, но оказалось, что для этого у нее не было достаточно связей.
Госпожа Весталкина плясала нагишом в стрип-клубе, вкалывала белой рабыней на сексуальной плантации, занималась чувственным массажем на круизных лайнерах. Она давала всем, кому не надо, в самых фантастических местах и позах. Но, чем грязнее становилась ее жизнь, тем больше ее тянуло к родным уральским самоцветам, к брошенному ни за что ни про что мужу. На последнюю мзду она купила билет на рейс Афины — Пельшеград, запаковала близнецов в чемодан (драхм на проезд для них не хватило) и взлетела в воздух.
(Не)благоверная умолкла. Весталкин осторожно поинтересовался, дошли ли до нее порнографические письма, посланные им с Пельшеградского почтамта. Оказалось, что нет, ибо на Кипре госпожа Весталкина не имела ни квартиры, ни адреса.
Супруги восстановили брак на новых, нравственных основаниях. Они решили размножаться.
— Хочу осьмнадцать душ детей, — заявил жене муж.
Опытная роженица обещала, что выполнит план приплода.
Супруг предупредил супругу, чтобы она не ждала от него пресловутого форплея, который Варикозов в «Разговоре между Испытующим и Уверенным» заклеймил как «низкопоклонство перед западней известно чего».
Опытная блудница согласилась, что она того и заслуживает.
Весталкин умиленно усыновил близнецов, а также их сестренку, выскочившую из госпожи Весталкиной в актовом зале семинарии в момент, когда епископ Герундий вручал выпускнику диплом.
Молодой священник получил назначение в Свидригайлово. Он приехал сюда полный надежд и планов. Его новую, с иголочки рясу украшал любимый орден «Знак почета», некогда едва не загнанный им рыночному чечену. С Весталкиным, как всегда, был верный холодильник, который продолжал чудесно функционировать без подключения к сети, что ввиду перебоев в работе Свидригайловской АЭС могло быть расценено как еще одна форма помощи небесной. А когда над Россией взошел Путин, настроение у попа еще более улучшилось, ибо в чертах молодого президента просвечивало нечто ангелоподобное.
Каждый день отец Спартак с мегафоном в руке курсировал по улице Коммунизма, сзывая жителей на заутреню, обедню и вечерню. Сперва кое-кто из них пытался отсидеться за избушечными стенами, но свидригайловский Саванарола громогласно стыдил прогульщиков, обвиняя их в связях с ЦРУ или израильской разведкой. Уже через месяц после распределения священник радостно рапортовал Герундию, что посещаемость в церкви Св. Степана возросла чуть ли не вдвое.
Да, много побед одержал отец Спартак в борьбе с бесами и их пособниками.
Весной разгромил масонскую ячейку на колхозной птицеферме. Летом провел чистку колдунов и ведьм в масштабах района. Осенью сжег на центральной танцплощади богонегодные учебники из Свидригайловской средней школы Св. Марии Магдалены им. Н. К. Крупской.
В семье священника тоже все было в порядке: госпожа Весталкина планомерно выполняла данное мужу обещание.
* * *
Я прослушал рассказ бывшего ядоведа от продажного начала до пожарного конца, который пришел, когда мы стояли на церковной колокольне.
Пользуясь случаем, напомнил отцу Спартаку, что благодаря моему праотцу Францу фон Хакену храм Св. Степана фигурирует в истории отечественной науки и техники.
— Это как?
Я объяснил, что в 1849 году предок-изобретатель отчалил с этой самой колокольни на дирижабле «Генерал Дубельт» и воспарил над селом. Подвиг помещика прошел при большом стечении смердов, которые при виде парящего Франца завопили от восторга. На протяжении всего девятнадцатого века полет «дирижабы» был предметом толков и пересудов на свидригайловских завалинках.
— Россияне призваны летать аки птицы небесные. Кто был первым человеком в космосе? Гражданин СССР Юрий Алексеевич Гагарин.
— Ваша комсомольская правда, — отозвался я и перевел разговор на семейные темы.
— Батенька, как чувствует себя ваша мадам?
— Благодарю, прекрасно.
— Вам конжугально повезло: дважды спариться с одной супругой.
— Аще дарует Бог кому жену добру, дражаищи есть автомобиля импортного, — отвечал расстроганный священник.
— А где сейчас мадам?
— Дома. Рожает.
Минуту-другую мы постояли молча — двое мужчин разных судеб, классов и интеллектуальных уровней, но связанные общими российскими корнями.
Здесь, на гладкой высоте, душа как-то успокаивалась. С колокольни открывался постлевитановский вид на потрепанную деревню, угрюм-реку за околицей и ставроги сена, окруженные разноцветными лужами. Посреди луж стояла разбитая полуторка. Пара смердов бросала в кузов куски рогожи. За рекой темнели елки-палки. На горизонте виднелось потрепанное здание Свидригайловской АЭС, из полосатых труб которой вился легкий радиоактивный пар.
— Батенька, каковы настроения на станции?
— Народ там сложный. Металлисты, оккультисты, сатанисты. Опять же инородцы. Есть такой момент: пьют они зело, даже у пульта управления.
— Хорошо ли это?
— А я веду с ними воспитательную работу. Реку им, егда начинается смена, водкою и вином не злоупотребляйте, занеже аварию произведете и служебное взыскание получите.
Отец Спартак сделал паузу и спросил меня со слышимым волнением в голосе:
— Роланд Роландович, не могли бы вы пожертвовать на благотворительные нужды? Мы тут с колхозным активом затеяли дело доброе: возводим в Свидригайлове православный вытрезвитель.
Я вытащил бумажник «Bosca» и развернул его пластмассовую начинку.
— Вы принимаете карточки «Visa» или «American Express»?
Священник развел руками, звякнув «Знаком почета».
— Увы…
— В таком случае чек будет в почте.
Краем глаза я уловил движение внизу: «Запорожица» уже ерзала у церковного газона. Пора ехать в усадьбу!
За это время количество народа на паперти заметно увеличилось. Колхозники и колхозницы толпились вокруг складного столика, уставленного пластмассовыми бутылками с водой. За столиком восседала жовиальная женщина, на корявой коже которой в изобилии качались бородавки. Сыпя шутками, баобаба продавала свой товар на все четыре стороны. Свидригайловцы покупали бутылки охотно, по три-четыре зараз.
Я строго воскликнул:
— Уместна ли такая торговля под сенью креста?
Продавщица протянула мне бутылку.
— Прополощи-ка горлышко, касатик. Наша водичка на все годится: и окропляться, и умываться.
Я взял сосуд в руки. На красочной этикетке с силуэтом церкви Св. Степана сияли следующие слова:
СЕЛЬСКИЙ НЕКТАР
Свидригайловская экологически чистая ключевая вода из Святого Источника. Превосходит все стандарты качества США и Европы. Никаких шлаков и микробов! Бутилирована по благословению епископа Пельшеградского и Хазарского Герундия. Доход от реализации воды поступит на нужды восстановления основных фондов Русской Православной Церкви. Да здравствует Сын Божий Иисус Христос!
Под текстом был английский перевод:
VILLAGE NECTAR
Ecologically pure water from the Svidrigailovo Saintly Spring. Surpasses all U. S. and European standards of quality. No germs or tocsins! Blessed into bottles by the Very Revered Gerund, Bishop of Pelshegrad and the Hazardous. The profit from water sales will be used to restore the base foundations of the Russian Orthodox Church. Long live God’s Son, Jesus Christ!
Я отпил глоток. Дегустировал. Сплюнул.
— Какая тяжелая вода!
Потом пытливо посмотрел на попа.
— Куда вы положили ключ от источника? Неужели во дворе атомной электростанции?
Священник сконфузился.
— Виноват-с.
Я нахмурился.
— Советую вам покаяться в том, что храм Божий стал радиоактивной лавкой.
На этой ноте всепрощения я оставил отца Спартака и отправился в следующий пункт визита — бывшую усадьбу фон Хакенов, превращенную большевиками в краеведческий музей.
Признаться, я ехал туда с отягощенным сердцем. Ведь зрелище, которое меня ожидало, едва ли можно было назвать радостным. Судите сами: когда-то усадьба с угодьями принадлежали моему семейству, но режим Ленина — Сталина сделал их достоянием простого народа. Долой Декрет о земле, oh yeah!
А вот и дом предков. Я снял темные очки и взволнованно вытаращил глаза.
Элегантное строение, выдержанное в стиле Парфенона. Портик, правда, испорчен, колонны накренились, на крыше торчат саженцы. По портику расхаживают гуси (любимые птицы моего предка Франца). Но, несмотря на разруху и птичий базар, общие очертания усадьбы были мне знакомы по рассказам дедушки-гофмаршала.
