Вечером того же дня он ещё раз зашёл к нам после своей прогулки и сказал:
— Я думаю, вы ничего ребята. А эта ваша жратва из банок, наверное, вам уже обрыдла.
— Ещё бы! — согласился Чак. — Мой желудок давно уже взывает о помощи.
— У нас есть стейки и пиво, — сказал он. — Идёмте к нам!
Мы приняли приглашение и отправились вместе с ним в сумерки.
По дороге индеец выдал нам наконец своё имя: Джек Клоуд. Несколько минут спустя мы уже сидели за столом, пили пиво и слушали Джека, который рассказывал нам о своей жизни. Он был сиукс. Сказал, что он один из последних отпрысков своего рода.
Джек Клоуд был в свое время знаменитым футболистом. Его брак с японкой распался из-за того, что повреждение колена прервало его многообещающую карьеру. Ему было двадцать два, когда его призвали в армию. Два года спустя он сражался во Вьетнаме, его колено меж тем давно зажило, и он мог бы снова играть в футбол. После войны он купил на своё выходное пособие домик на колёсах и с тех пор мотается по континенту.
Глаза Чака искрились от воодушевления. Мой друг повстречал великого героя. Индейца, который воевал за Соединённые Штаты Америки, как и он сам.
Я не слишком высоко ставил подвиги во имя народа и отечества. В этом я был солидарен со здешним стариком, который приветствовал нас словами: «Война — дерьмо!»
Он пододвинул мне банку пива, взял себе стул и сел.
— Меня зовут Чарлз Адаме, я родом из Евгении, штат Орегон, — сказал он. — Мы, Адамсы, никогда не были солдатами. Ни один из нас ни разу не убил ни души во имя Америки. За Никсона, за этого поджигателя войны, мы тоже не голосовали. Всё обман — и Кеннеди тоже был не намного лучше.
— Дорогой друг! — сказал Джек. — Пощади наших гостей, избавь их от твоей пацифистской болтовни!
Старик говорил, а Джек жарил стейки.
Чарлз жил в другом домике. Он был астрофизик. Свою жену он называл Друг Детства, она страдала от наихудшей формы мигрени — боязни старения — и появлялась на глаза только с наступлением темноты и после тщательной обработки своего лица.
Чарлз сказал:
— Вы уже что-нибудь слышали о межгалактическом заговоре? Каждый второй гражданин США — пришелец! Моя жена, например!
— Что за глупости! — сказал Чак.
— Почему ты воевал во Вьетнаме? — спросил я у Джека. — Ты рисковал своей жизнью за государство, которое угнетает твой маленький народ.
На несколько бесконечных секунд воцарилась мёртвая тишина, и я съёжился до размеров гнома; Джек посмотрел на меня так, как будто я лично был пришелец.
Он ответил:
— Я американец! Как ты мог задать мне такой дурацкий вопрос?
— Правильно! — сказал Чак. — Я тоже был солдатом. Мы, индейцы прирождённые воины, за нашу страну мы пойдём на всё.
Я сказал:
— Жаль только, что генеральская жена перебежала тебе дорогу, иначе бы ты непременно дослужился до подполковника!
— Эта история с леди была несчастным случаем, — ответил Чак. — Забудем об этом!
Мы допивали с Чарлзом последнее пиво, когда из вагончика показалась его Друг Детства: старая, худая как щепка женщина с толстым слоем штукатурки на лице.
— Добрый вечер, — сказала она. — Что вы так на меня смотрите?
— О! Я надеюсь, миледи приятно отдохнула, — извинился Джек и улыбнулся.
Мы провели на Солёном озере неделю и отправились в Солт-Лейк-Сити — поменять там наши канадские доллары, купить продукты и пошляться по барам.
Джек, который в начале нашего знакомства был неприступным, замкнутым, как черепаха, оказался на поверку великим рассказчиком.
Он пичкал нас своими воспоминаниями о Вьетнаме. Все они были, на первый взгляд, не более достоверны, чем те, что мы уже слышали от моего дяди. Но Джек Клоуд показал нам свои фотографии из Сайгона, шрамы от шрапнели на спине, любовные письма от его японки — всё было похоже на правду, о таких доказательствах Джимми Коронко мог только мечтать.
Сиукс иногда соблазнял нас на рыбалку. Он обзавёлся когда-то замечательной лодкой из армейских запасов, которую каждый раз нужно было заново собирать. В этой ореховой скорлупке мы часами гребли на холоде, всегда вдоль берега, время от времени забрасывали удочки, но так ничего и не поймали.
— Ребята! Я вам давно хотел сказать, — заявил Джек, — правда такова, что я уже много лет рыбачу в этом озере, но ещё ни разу не поймал ни одной рыбы. Судя по всему, вода здесь отравлена. Чарлз Адаме утверждает, что если здесь вообще и водится какая-то рыба, то лишь мутированные уроды!
Я бы тоже не удивился, если бы в этом солёном бульоне, который изображал посреди Юты море, действительно жили какие-нибудь монстры с чешуёй, плавниками и зубами.
Мы с Чаком время от времени думали о том, как там поживают без нас два старых господина в Виннипеге, а Калифорния, наш рай, вызывала у нас теперь тихий смех. Да есть ли вообще такая земля, спрашивали мы себя. Попадём ли мы туда когда-нибудь, под солнце Тихого океана, в бухту Сан-Франциско, куда заплывают иногда по ошибке киты-убийцы и залечивают там свои гарпунные раны?
Мы задержались на Солёном озере до Дня благодарения — в основном ради Джека Клоуда. Он признался нам, что не отказался бы от некоторого разнообразия, поскольку уже в пятый раз празднует День благодарения в одной и той же компании, и ему уже изрядно это надоело, потому что Чарлз Адаме, напившись, произносит свои безумные монологи об астероидах и кометах, а его жена без передышки меняет вечерние платья, как на показе мод.
Жарить на гриле индейку было страстью Джека. Он фаршировал её калифорнийскими фруктами и разбавлял жирный соус несколькими ложками белого вина
Он говорил Чарлзу:
— Что ты так угрюмо пялишься на меня? Не бойся, я не утоплю эту индейку в вине!
Вечером в День благодарения мы увидели Друга Детства в её самом изысканном наряде: белое шёлковое платье, лодочки на шпильках, на загривке боа из страусовых перьев до лодыжек и меховое манто; пальцы унизаны золотыми кольцами, ногти отлакированы до блеска, как крылья у свежепокрашенного автомобиля, волосы начёсаны так высоко, будто на её голову водрузили старую верёвочную швабру.
Мы с Чаком не знали, смеяться нам или плакать, и решили бороться с этим кошмаром при помощи алкоголя.
После нескольких порций напитка мы принялись ворошить наше прошлое, словно рылись в ящике со старыми семейными фотографиями. Мы рассказывали о нашем детстве: я — о моём в Ротфлисе, Чак — об индейской резервации в Колорадо. Наши хозяева слушали нас раскрыв рты.
К полуночи вдруг стало невыносимо холодно, и мы удалились в нашу палатку-иглу. Начался дождь. Сильный ветер обрушился с гор на долину. Мы наглухо задраили в палатке все переборки и забились в наши спальные мешки.
Часа через три я проснулся оттого, что Чак тряс меня как сумасшедший. Я даже испугался, что он выворотит мне из суставов обе руки. Он мотал мою голову туда и сюда как погремушку.
— Тео! — орал он. — Конец света!
— Я слышу только бульканье, больше ничего, — пробормотал я и перевернулся на другой бок. — Это всего лишь дождь!
В этот момент земля начала дрожать и раздался адский грохот, как будто взорвался старый многоэтажный дом.
— Езус! — вскричал я. — Что там происходит? Атомная война в такой пустыне?!
Мы высунули носы из палатки. Дождь в горах собрался в подземные потоки, гигантские водные массы с камнями и глиной прорвались из чёрной пасти, отдалённой от нас не больше чем метров на пятьсот, и устремились к озеру, пересекая пляж. Разрушительная волна погребла под собой биотуалеты и разливалась вширь с устрашающей скоростью, как лава при извержении вулкана. Было необычайно светло, просеки на берегу, проложенные опустошительным потоком, были огромны, от серебристых домиков на колёсах не осталось и следа.
— Неужто америкосы погибли? — спросил Чак.
— Может, они просто уехали! — сказал я. — Но тогда бы Джек нас непременно предупредил, или как ты считаешь?
— Какая теперь разница! Я знаю одно: нужно скорее отсюда смываться!
— В Калифорнию? Мне уже и этого хватило!
— Тогда поехали назад, — сказал Чак, — к Бэбифейсу и Джимми. Деваться больше некуда!
— Но это значило бы, что мы струсили! Подумай хоть об этом! Что же это за путешествие?
— Калифорния и так повсюду! — сказал Чак. — А главное, она там, где мы… А эта природная катастрофа — плохой знак. Я индеец, я знаю, что говорю.
Мы в панике побросали наши вещи — палатку - иглу и всё дорогое оснащение навалом в багажник «форда», повернули ключ зажигания и увидели в свете фар следы колёс. Чак сказал:
— Вот жопа этот Джек! Перессался от страха и бросил нас погибать! Ничего себе, герой войны!
Через несколько минут мы снова были на пути, ведущем назад, к дому, на той же самой дороге, которая четыре недели назад должна была привести нас прямо к Калифорнии, в лучшее будущее.
