Под надзором сопровождающего выезжаем в аэропорт.
В нужном зале аэропорта — бедлам и полный кавардак. Наши доблестные таможенники с усердием шмонают багаж худеньких вьетнамцев, долго роются в многочисленных узлах и баулах — только перья летят во все стороны. То одно, то другое безжалостно изымается и относится в специальную комнату. Вьетнамцы грустно улыбаются, но в споры не вступают — себе дороже.
— Вот, — объясняет Теплов, неторопливо прикуривая, — Наша дурь в действии. Не хватает на всяких отечественных фабриках и заводах рабочих рук — вот вьетнамцев и нагнали. А им тоже деваться некуда. Представь, прошёл по побережью какой-нибудь ураган тропический — четверть страны в разрухе полной осталась. Вот Правительство вьетнамское молодёжи своей и говорит — поезжайте-ка вы, ребятишки, в Россию, не до вас сейчас, дай Бог, чтобы на стариков и детей средств хватило. А вы и сами о себе позаботиться в состоянии, заодно и денег в России заработаете, научитесь всякому полезному. Вьетнамская молодёжь и едет к нам, работает усердно на фабриках, к примеру — ткацких, деньги копит. Наступает время обратно на Родину уезжать, тут и выясняется, что имеет место быть нешуточная нестыковка. Зарплату-то ребятишкам сугубо рублями выдавали, а зачем во Вьетнаме рубли наши деревянные? Вот они и мечутся по магазинам, всё, что хоть немного полезное в хозяйстве — с прилавков сметают.
А приезжают в аэропорт — здесь таможенники наши, Инструкциями разными вооружённые. Того нельзя из страны вывозить, этого, здесь ограничения всяческие, как результат — конфискация без компенсации. А если кто недоволен — то и штраф дополнительный. Свинство, корче, полное.
Да, прав майор по поводу свинства, хватает его, родимого, в нашей стране — хоть экспортируй излишки. Интересно, не по этой ли статье доходной, и нас во Вьетнам направляют? На месте разберемся.
Провожающий проводит нас в обход очереди, часа три болтаемся бестолково по тёмному залу, наконец — приглашают на посадку.
Летим долго и нудно: Москва — Ташкент — Карачи — Бомбей — Ханой.
В Карачи сидим часов десять, из самолёта вовсе не выпускают, отношения с Пакистаном тогда те ещё были.
Самолёт садится в Бомбее, подруливает прямо к брезентовому рукаву, выходим в прохладный VIP-зал, вьетнамцев полицейский в белоснежной форме скупыми жестами направляет в зал общий, из дверей которого нестерпимо пахнет предбанником.
Через десять минут подвозят тележку с банками Кока-колы, банки ледяные, покрытые тонким слоем инея. Все видят этот напиток в первый раз, набрасываются с жадностью — хочется попробовать на вкус эту зарубежную Легенду.
Предлагают пройти на посадку, но на этот раз, почему-то — прямо по лётному полю. Выходим на улицу, а там — натуральная парилка, градусов пятьдесят. Потреблённая Кока-кола тут же предательски выходит наружу. Двадцать секунд — и все истекают потом, рубашки мгновенно намокают — выжимать можно.
Под насмешливыми взглядами вьетнамцев усаживаемся на свои места.
С тех пор я эту Кока-колу как-то не очень люблю, всё квас больше, или лимонад "Буратино" какой.
Ещё через пару часов салон самолёта наполняется громким визгом, это молоденькие вьетнамки радостно прильнули к иллюминаторам — Ханой родной узрели.
Самолёт кружит над Ханоем минут пятнадцать, и всё это время вьетнамки визжат как резанные — звонко и протяжно. Родину так любят, или — в России натерпелись всякого?
Выходим из самолёта, бомбейской сауной напуганные, с опаской — а вдруг и здесь жара нестерпимая присутствует? Но, ничего, терпимо — всего плюс тридцать, и влажность воздуха гораздо поменьше.
Подходит вежливый неприметный вьетнамец средних лет, представляется — на безупречном русском языке:
— Меня зовут Тхань. На несколько дней, товарищи, вам придётся в Ханое задержаться, на это время я назначен вашим гидом, прошу в автобус.
Автобус какой-то странный, маленький, на капоте — кружок с тремя лучами.
— Это "Мерседес" — заявляет опытный Теплов.
Остальные уважительно поглядывают на импортное чудо, молча рассаживаются в просторном салоне.
Отъезжаем от аэропорта, вокруг — какая-то сплошная стройка: большие и маленькие двухэтажные домишки, разной степени готовности, даже какие-то шикарные виллы, в кинофильмах зарубежных виденные, местами попадаются.
Это, — с гордостью объясняет Тхань, — Перестройка у нас началась. ЦК Партии разрешил беспартийным гражданам дома строить везде без ограничений.
— А партийным, что — нельзя? — Интересуюсь.
— И партийным можно, — Тхань отвечает, — Если, конечно, местная партийная ячейка разрешит, достойным этого человека посчитает. Вот я, например, накопил пятьсот долларов, телевизор японский цветной решил купить. А партийная ячейка не разрешила. Молоды, Вы ещё, товарищ Тхань, — сказали, — Мало полезного для Родины и Партии совершили. Так что — рано Вам телевизор этот покупать. А деньги — сдайте в Фонд Возрождения Родины. Вот так вот.
— И ты, что же — сдал? — Недоверчиво интересуется Теплов.
— Конечно же — сдал, — невозмутимо так наш гид отвечает, — Я же коммунист. Как же иначе?
Многозначительно переглядываемся: Восток — дело тонкое, да и Мясницкий не велел на бытовые темы лишний раз трепаться.
Но вот и в центр Ханоя въехали, красивый город, и здания современные в наличии имеются.
— А здесь, — Тхань показывает на непрезентабельный пятиэтажный дом, покрытый сетью частых трещин — живут Члены ЦК нашей Партии, министры разные.
По сравнению с виданными ранее виллами и коттеджами, домик этот большим сараем смотрится.
Словно чувствуя в очередной раз наше недоверие, Тхань поясняет:
— Наши руководители считают неприемлемым для себя жить в эти трудные для страны времена в роскоши. Даже все автомобили государственные, кроме тех, что нужны для встреч важных иностранных делегаций, продали на аукционах, а деньги — в Фонд Возрождения Родины направили. А всем Руководителям страны — велосипеды казённые выдали.
С велосипедами — красивая фишка, конечно, теперь понятно, почему вьетнамцы так коммунистов своих уважают — продержатся в этой стране коммунисты у Власти ещё долгие годы. А нашим-то отечественным, не хватило гибкости — не додумались до велосипедов. Лишь одно настораживало — почему нас то на "Мерседесе" встречают? Мы что, и есть — "важная иностранная делегация"? Странно это как-то.
Меж тем опять малоэтажная застройка пошла, между домами — озёра небольшие — чисто ставки где-нибудь под Донецком. Только здесь к центру ставков этих деревянные настилы с перилами из штакетника ведут, и в конце тех настилов, над водой — несколько кабинок деревянных располагается, ну, вылитые наши сортиры деревенские.
Нашего гида спросили — действительно, сортиры.
— А зачем над водой-то? — Спрашиваю.
— Как зачем? — Тхань даже удивился, — Там же рыба живёт. Ей чем-то питаться надо? Что тут непонятного?
Да понятно всё, только я для себя сразу решил — не буду я во Вьетнаме рыбу пресноводную есть, на всякий случай.
Приезжаем в посёлок (городок-?) для русских специалистов, посёлок называется Ким Ли Ен, забором железобетонным внушительным огорожен, поверх забора — проволока под током, охрана вооруженная по периметру прогуливается — дружба дружбой, а безопасность — безопасностью. За оградой — десятка полтора обычных пятиэтажек, а может и четырёхэтажек, давно это было — подзабылись мелочи всякие.
Только вещи в комнаты отведённые побросали, ливень начался нешуточный — прямо стена воды за окнами встала. Ровно через пятнадцать минут дождь, словно по чьей-то команде, прекратился, опять солнышко выглянуло. Окошко приоткрыли, а оттуда такое пахнуло — амброзия райская, право слово. После дождя воздух на улице свежий-свежий, ванилью и цветами какими-то незнакомыми пахнет — наслаждение просто.
А Тхань и говорит:
— И так здесь, в Ханое, практически каждый день — до обеда тридцать — тридцать пять, потом ливень сильный, но короткий, а после, до самого вечера — жара уже помягче, воздух чистый и целебный. Полезный у нас климат, врачи говорят, — особенно для сердечников всяких.
Не знаю, что там для сердечников, но мне после ливня определённо понравилось, дышится легко и свободно, даже курить не тянет — не хочется эту благодать дымом табачным паскудить.
Выдал Тхань нам по увесистому холщовому мешочку с местными деньгами, талоны разные: синие — для столовой, зелёные — для магазина местного, мелочевкой разной торгующего, да и отбыл восвояси.
А мы с мужиками вниз спустились, к народу, что на лавочки после дождя вывалил: кто просто разговаривает о чём-то негромко, кто под навесом в бильярд играет, кто козла доминошного забивает — прямо как в России далёкой.
Познакомились, публика разношерстной оказалась — вертолётчики, гидростроители, а некоторые — прямо как мы — токари-слесари-фрезеровщики — с фамилиями простыми, чтобы не забыть их в спешке какой.
