Разговорился это, значит, я вовсю, а начальник слушает:
— Говори, говори, очень интересно… А пока мы разговариваем, я, — говорит, — позвоню бухгалтеру, чтоб тебе выдали спецодежду.
— Бухгалтер не согласится, товарищ начальник!
— Почему? Ты что, его знаешь?
Этого, — говорю, — не знаю, а вот с бухгалтером, который в лесничестве, имел дело.
И рассказал я начальнику, как однажды позвал меня лесничий поработать у него… Лето, людей не хватает. Взмолился человек: «За деньги, без денег — как хочешь, — говорит, — только выручи, приходи. Вода размыла дорогу, неровен час грузовик перевернется или человек свалится, что тогда делать?» Я пошел, поработал день, а назавтра он и говорит мне: «Уходи!» — «Что такое?» — спрашиваю. «Я тебе скажу что, но пусть это меж нами останется. Бухгалтер заявил, что он с ненормальными не хочет связываться… Еще какое несчастье случится, а мне отвечай, что человека незаконно на работу взяли. Нам такие не нужны, гони его!» И пришлось лесничему выгнать меня. «Принесешь, — говорит, — медицинскую справку, тогда работай!»
— И все-таки не могу я взять в толк, — говорит начальник, — почему ты работаешь без денег, когда можно за деньги?
Рассказал я ему тогда, как я на днях из-за этого же вопроса страху натерпелся. Встретились мне наверху, в ложбине, дорожники, и пристал ко мне один из них: «Ты чего, дурья башка, работаешь без денег и цену нам сбиваешь? Мы все за деньги, а он без денег! Это почему?» А один, прыткий такой, еще и крикнул: «А ну, ребята, макнем этого болвана в реку. Небось никто по нему плакать не будет!» И столкнули бы меня в реку, не подоспей тут лесорубы. «Твое место в сумасшедшем доме, ч гад ты этакий! Мы, — i говорят, — тебя образумим!» — «Как знаете, — говорю, — но я люблю дорожки делать, вот и делаю. Идешь по лесу — кусты, бурьян, камни, глядь — тропинка вьется! Глушь и пустошь была, а там смотришь — человек гуляет!.. Прислушивается… Парочка пройдет. Все и ожило! А за деньги не то! Нет той радости. Как-то раз идут парень с девушкой. Увидели, что я ветки обрезаю, и говорят: «Смотри, не очень обрезай, а то пенсионеры чересчур любопытные стали!». Мол, чтоб не подглядывали за ними. Чтоб было им где укрыться. У каждого свой интерес. Потом вот лесорубам дороги нужны,
_ Они меня и отбили у дорожников, — говорю я начальнику, — у тех, что за деньги дороги прокладывают. Лесорубы частенько мне подбрасывают то щепок на растопку, то хворосту. А воспаление в легких меня свалило, так они трав в лесу насобирали, раза три припарки мне ставили, пока я не поднялся. «Ты, — говорят, — нужен нам, не смей помирать!» Веселый народ, уважительный. Кабы не они, отправился бы я, как пить дать, на тот свет, потому как жена дома мало бывает, она у меня в ресторане работает, восемьдесят левов получает и столуется там, а сыновья в травах не разбираются. Они на другое зарятся: дом, барахло всякое… У каждого свое направление в жизни…
— Скажи, а какие же дорожки бывают? — спрашивает начальник. — Кривые, прямые? Хорошие, плохие? — Интересуется человек.
— Ошибаетесь, — говорю, — товарищ начальник. Плохих дорожек не бывает. Раз ведет куда-то, значит, хорошая. А вот какая куда ведет — это другой вопрос. Одна, например, ведет на Кале. На самую верхотуру. Ведет, ведет, наконец остановится на вершине. Теперь, мол, смотри! Под тобой вся равнина, весь город! Разве с другого какого места всю равнину разом увидишь? Другая ведет, ведет, глядишь — к роднику привела или источнику: стой, мол, испей водицы. Отдышись, передохни, зря ты так торопился. Торопись не торопись, все там будем! В прошлом году я провел тропку к одной липе, под Равдином. Старая липа. Старая, огромная и вся в цвету! Сядешь под ней, и голова от сладкого этого запаха кружится! Вот и прикиньте: нет тропки — и липы нету! Я ее так и назвал: Липовая тропа! И прижилось название. Спускается по ней человек, я спрашиваю: «Откуда идете, товарищ?» А он отвечает: «Гулял по Липовой тропе». Иногда нарочно спрашиваю, хитрю, чтоб себя потешить. У каждого свое направление.
Начальник смотрит мне в рот, слушает.
— Интересно, — говорит, — очень интересно!
— Самое интересное — старые тропки, заброшенные. Стояло когда-то село, теперь его нет, а тропка осталась. Идешь по ней и дивишься. «Куда же она ведет? Какое у нее направление?» Идешь, идешь и вдруг выходишь на поляну, смотришь, вот здесь поле было. Дождь размыл, разравнял землю, но тропка показывает: было тут поле! Оглядишься — гумно заприметишь. Вот какие тропки бывают. Другая ведет, ведет м приводит к карьеру. Гранитчики, значит, камень выбирали. Третья петляет, кружит, горбится, пока в старые стены не упрется. Крепость!
— И что, — спрашивает начальник, — ты эти тропки поправляешь?
— Смотря какие. Иногда подумаешь: что прошло, то прошло. Вот, скажем, поле. Кому нужно мертвое поле? Или разрушенная крепость? Коли прок в том есть, тогда да, поправляю. Вот если и вода есть, и тень, и хворост на костер… И для глаза красота. Тогда дороги подновляю, выравниваю…
— Значит, главное для тебя, — говорит начальник, — красота, если я правильно тебя понял?
— Точно, — говорю, — товарищ начальник! Если нет красоты, кому нужен такой мир?
— Ну, раз ты за красоту, тогда мы с тобой поладим — дадим тебе красивую спецодежду.
Он снял телефонную трубку и позвонил бухгалтеру.
— Алло! Дидов? Зайди ко мне, — говорит, — дело есть.
Пришел бухгалтер.
— Надо бы выдать спецовку этому товарищу. Он бесплатно делает дороги в нашем районе. Вот он, — говорит, — товарищ Влашо. У тебя есть что-нибудь на меху? Сейчас, — говорит, — осень, сыро, а он воспалением легких болел, беречься надо.
Бухгалтер не возражает.
— Безусловно, — говорит, — нужно! -
— Зря беспокоитесь, — говорю. — Пустяки какие! 1— Что значит пустяки? — раскричался начальник.—¦
Ты, что ли, пустяки? О тебе весь город говорит! Как же можно оставить тебя раздетым? Вдруг завтра простудишься и отдашь богу душу?
«Ну, — думаю я, — и люди! Вот это люди!»
А начальник знай поет:
— Мы и пенсию попробуем тебе исхлопотать!.. Случится вдруг на работе несчастье какое, скажем, руку покалечишь или ногу. Глядишь — пенсия в кармане!
Шутят, значит, а я смеюсь.
— А если, — говорю, — не случится?
— Сам, — говорит, — покалечишься. Ты почему, — говорит, — смеешься? Не может такого быть, что ли?
— Почему не может, товарищ начальник? Почему, — говорю, — не может? Может! С человеком всякое может случиться.
Вскочил тут начальник и давай на меня орать:
— Жулик TbiJ Жулик и мошенник! Значит, — говорит, — согласен, а? И увечье себе нанести согласен, и пенсию заграбастать! Дидов, погляди только на этого святого, на этого бессребреника! За «спасибо» дороги строит! Благодетель! А от меня объяснения требуют, почему разные психи дороги в горах прокладывают, а управление баклуши бьет! Вон отсюда, — кричит, — чтоб глаза мои тебя не видели и чтоб ноги твоей в лесу не было! А покажешься, прокурору, — говорит, — передам! Пошел вон!
Я и пошел. Что поделаешь? Говорю ведь, у каждого свое направление в жизни…
Плохо только, что в лес не дают ходить. А ведь сколько дорожек нужно бы еще проложить!
Из-за какой-то несчастной дыры пошла моя жизнь в перекос, из-за проклятущей пещеры, которая была неподалеку от нашего села. В ту пору я был еще мальчонкой, волов пас и частенько вокруг этого хода вертелся. Старики рассказывали, что в пещере гайдуцкие ружья спрятаны, а мне страсть как хотелось ружье заиметь, и решился я туда за ним слазить. А пещера такая оказалась теснющая, что, когда начал я из нее задом вылезать, рубаха моя сбилась, и зажало меня в темной норе, как в тисках, ни взад, ни вперед. Кричал я, кричал, да кто в таком глухом месте услышит. '
Пролежал я так с обеда до вечера. Хорошо, что торбочку с хлебом повесил на сосну возле входа, ¦— другие подпаски догадались, где я, пастухов позвали, те связали мне ноги веревкой и вытянули меня — ни живого, ни мертвого от холода и страха. С того дня на всю жизнь во мне этот страх остался. Во всем я человек здоровый, нормальный, но стоит мне очутиться в темном и тесном месте, как я прямо-таки ума лишаюсь. Как хочешь это называй — фобия или мания, но только самая моя большая слабина в том и состоит, что боюсь я тесного и темного помещения.
Как на грех, везло мне в жизни на темное да на тесное: из ямы в яму, из кутузки в кутузку. В шестнадцать лет я уже батрачил, знал наизусть брошюрку «Кто за чей счет живет» и читал ее другим батракам в Араповском монастыре. Только игумену донесли про эти чтения, и оказался я на дне монастырского колодца — на два с половиной метра под землей. Хорошо, что вверху отверстие было. Смотрел я в небо и тем спасся.
Во время стачки водопроводчиков меня и Георгия Найденова схватили и заперли в пороховом складе — такое углубление было в скале, дверью заделанное, где хранился порох. Было там и темно, и тесно, но чтоб меня очень страх одолевал — не скажу, потому как сидел я не один, а с Найденовым.
