Ознакомительная версия.
Но старый бывалый шериф понимал и другое. Без твердых улик и надежных белых свидетелей Лоуренсы — что старший, что младший — и разговаривать с ним не станут, как с Фергюсоном. И это главная беда, потому что на три с половиной сотни человек, живущих в пределах поместья Лоуренсов, белых приходилось всего шестеро: сам Джонатан, его дядя Теренс да четыре надсмотрщика, с раннего утра до позднего вечера пропадающих на бескрайних плантациях тростника и риса. И чем там может заниматься этот мальчишка, на самом деле никто, пожалуй, точно и не скажет.
Три дня Джонатан словно летал на крыльях. Он заново перебрал свою любимую коллекцию кукол, с удовольствием пролистал купленные в Новом Орлеане книги, снял с отсыревшего за зиму деревянного тела голову Аристотеля Дюбуа и вернул ее на законное место — на полку между бюстами Цезаря и Декарта. Затем съездил с дядюшкой в город, а по пути назад, встретившись и переговорив с семейством Бернсайд, внезапно осознал, какой шаг будет следующим.
Цель была столь ясной и очевидной, что он долго не мог понять, как умудрялся не видеть ее раньше. Прямо на перекрестке дорог, ведущих в добрый десяток окрестных поместий, стоял известный кабачок, в котором каждый проходимец — свободный или раб — мог рассчитывать на стаканчик рома. Причем, как уверенно утверждали Бернсайды, именно в этом кабачке странным образом «растворялись» украденные из поместий вещи, хотя полиция ни разу так и не поймала его владельца за руку.
Джонатан вернулся домой, вызвал к себе Платона и, поигрывая только что купленным в городе складным ножом, поинтересовался:
— Ты в кабаке на перекрестке бывал?
Платон склонил голову:
— Да, масса Джонатан.
— И много там народу собирается?
Платон задумался.
— Днем два или три человека — не больше, масса Джонатан, а вот вечерами… — он на секунду умолк.
— И что же там бывает вечерами? — с веселым вызовом спросил Джонатан.
— Вечерами там ниггеры сидят, масса Джонатан, — тихо произнес раб. — Наших-то сейчас там не увидишь, но вот из остальных поместий — Мидлтонов, Бернсайдов, Риденбургов — полно.
— И ворованное туда носят? — прищурился Джонатан.
— Носят, масса Джонатан, — кивнул Платон. — Об этом все ниггеры знают.
Джонатан ощутил подкатившее к горлу нетерпение. Он уже предчувствовал, с каким наслаждением, с какой неукротимой яростью разгромит этот рассадник порока! Чтобы ни одна тварь не смела больше совращать этим зельем невинных, в общем-то, людей… Некоторое время он мысленно рисовал картины отмщения, а затем все-таки «вынырнул» и задумчиво проговорил:
— Только нам с тобой слишком много народу не надо. Кукол пять-шесть, я думаю, хватит.
— Как пожелаете, масса Джонатан, — не пряча счастливой улыбки, поклонился Платон. — Прикажете готовить рассол?
— Готовь.
В начале июня шериф Айкен получил очередную жалобу, на этот раз от Реджиналда Бернсайда. Глава огромного клана и один из крупнейших землевладельцев округа указывал господину шерифу на развращающее влияние небезызвестного кабачка на перекрестке и прямо обвинял его владельца, некоего Джона Шимански, в спаивании рабов и поощрении воровства.
Айкен перечитал жалобу несколько раз, поднял накопившиеся за восемь лет существования кабачка бумаги и горестно вздохнул. Он проводил облавы на это заведение два десятка раз, постоянно отлавливая и доставляя владельцам нетрезвых рабов, но ни разу за все восемь лет ему так и не удалось доказать причастность Шимански к скупке краденого.
«Попытаться еще раз?» — подумал шериф и стукнул кулаком в стену:
— Сеймур!
Дверь скрипнула, и на пороге вырос его заместитель Сеймур Сент-Лоис.
— Да, шериф.
— Глянь, кто там у нас в воскресенье будет свободен. Человек шесть наберется?
— Думаю, да, — кивнул Сеймур. — А в чем дело?
— Шимански тряхнем, — нахмурился шериф. — Опять за старое взялся.
Сеймур понимающе кивнул.
Джонатан наметил очередную акцию на воскресенье. А потому к субботе Платон приготовил все: два бочонка густого смолистого «рассола», три мешка рубленого камыша, а главное — второй комплект инструментов. Но, получив от Джонатана полдоллара мелкими монетами и к вечеру сходив на перекресток посмотреть, как там дела, Платон вернулся неожиданно озабоченным.
— Масса Джонатану шесть-семь душ хватит? — без предисловий поинтересовался раб.
— Думаю, хватит, — продолжая вычерчивать на листке бумаги варианты очередной скульптурной композиции, тихо ответил Джонатан.
— Тогда надо прямо сейчас идти, масса Джонатан, — серьезно произнес Платон. — Сейчас там как раз восемь ниггеров, и больше сегодня уже не будет — слишком поздно.
Джонатан неохотно оторвался от чертежа.
— А на завтра перенести никак нельзя?
— Завтра ведь воскресенье, масса Джонатан, — развел руками раб. — А ну как набьется десятка полтора? Можем не управиться.
Джонатан задумчиво оттопырил нижнюю губу, встал из-за стола и подошел к полке, на которой по соседству с Цезарем и Декартом улыбалась голова Аристотеля Дюбуа.
— А этих до утра сделать успеем?
Платон почтительно склонился.
— Если масса Джонатан не передумал делать это вместе со своим преданным рабом, к утру управимся. Великий Мбоа нам поможет.
Джонатан коснулся одеревеневших десен бывшего служителя Мбоа и резко повернулся к Платону:
— Тогда вперед!
Они отправились к перекрестку на лошадях. Но за сотню футов до злачного места Платон завел кобылу в густые заросли ивняка и развернул тряпицу с инструментами.
— Это вам, масса Джонатан, — протянул он хозяину кривой каменный нож.
Джонатан взвесил нож в руке и, улыбнувшись, вернул его негру и достал свой, недавно купленный в городе, — стальной, с красивой костяной ручкой.
— Только Шимански не трогай, — строго предупредил он, — я его сам буду разделывать. А ты возьмешь на себя ниггеров.
— Как прикажете, масса Джонатан, — склонился раб. — Только учтите, Джонни — мужчина крепкий.
— Думаешь, не справлюсь?
Платон хитровато усмехнулся в седую курчавую бородку.
— Я этого не говорил, масса Джонатан. Просто я знаю Джонни; года два назад его четверо бродяг ограбить хотели…
— И что? — насторожился Джонатан.
— Не получилось, — осклабился негр. — Они, конечно, люди не благородные, но тоже крепкие… были.
По спине Джонатана пробежал и ушел куда-то в поясницу легкий холодок. Он глянул на тонкую алую полоску заката и, сбрасывая наваждение, тряхнул головой:
— Справлюсь.
Первым в кабачок зашел Платон, и Джонатан, сгорая от сладострастного предчувствия, стал ждать условного сигнала. Но прошло три минуты, четыре, десять, а чертов ниггер все не выходил, и ровно через полчаса Джонатан сунул руку в карман, еще раз убедился, что его складной нож на месте, и решительно выбрался из кустов. Подошел к двери, выждав с минуту, потянул ее на себя и по возможности тихо скользнул внутрь.
Осмотрелся и, как должное, отметил, что гомон сгрудившихся у грязного, липкого от недобродившей браги стола чужих незнакомых рабов стихает. Кинул взгляд в сторону стойки и приосанился. Джонни Шимански с враждебным любопытством смотрел прямо на него.
— Привет, Джонни, — чтобы сказать хоть что-нибудь, важно обронил Джонатан.
— Здравствуйте, мистер Лоуренс, — прищурился кабатчик. — Какими судьбами? Если насчет негров, так из ваших здесь только один, вон, у окна. Можете забирать.
Джонатан окинул ниггеров быстрым взглядом. Если не считать притулившегося у окна Платона, их было восемь.
«То, что надо», — подумал он и снова ощутил этот легкий холодок в пояснице.
— Негра-то я вижу. А вот приличная выпивка у тебя есть? — медленно тронулся он с места и подошел к стойке. — Коньяк, виски?
Трактирщик смотрел на него со смесью недоверия и оторопи. Неглупый человек, он понимал всю противоестественность появления здесь одного из крупнейших землевладельцев округа.
— Коньяка нет, а виски найдем, — пробормотал он.
Джонатан кинул взгляд назад. Платон так и сидел у окна, даже не шелохнувшись.
«Черт! И чего он медлит?» — недоумевал Джонатан.
— Держите, мистер Лоуренс, — осторожно пододвинул к Джонатану маленький стаканчик Шимански. — Только учтите, я ворованное не скупаю. И вынюхивать здесь нечего.
Джонатан поднес стаканчик к губам, демонстративно понюхал и, покачав головой, поставил его на место.
— А если под стойкой посмотреть?
Шимански побледнел. Джонатан усмехнулся, тронулся вдоль стойки, обогнул ее с краю и наклонился. Набор хороших плотницких инструментов — явно из поместья Бернсайдов, отделанная серебряными бляшками уздечка…
Джонатан поднял взгляд — Шимански стоял ни жив ни мертв.
Ознакомительная версия.
