Дэнни повиновался. Он положил руки на прилавок, раздвинул ноги. Полицейские тщательно обыскали его.
— Пожалуйста, повернитесь и заложите руки за спину, — приказал один из них.
— Ну уж наручники-то можно не одевать, — возмутился Крейг. — Он не собирается от вас убегать.
— Помолчите, сэр! — рявкнул полицейский.
Дэнни сделал как ему приказывали. На его руках щелкнули наручники.
— Вы имеете право хранить молчание, — сказал полицейский. — Все, что вы скажете, может быть использовано против вас.
— Сколько меня продержат? — спросил Дэнни. — Я должен заехать за дочерью.
— Полагаю, заехать вы не сможете. У вас будут другие дела, — усмехнулся полицейский.
— Я заберу ее, Дэнни, — пообещал Майк.
— Тебя нет в утвержденном списке в школе. Тебе ее не отдадут.
— Тогда кому позвонить?
— Вам назначат адвоката.
— Свяжись с Марком Фейном, — упавшим голосом произнес Дэнни. — Его телефоны есть в моем компьютере.
— Вы поняли свои права?
— Я подам на вас в суд! — выпалил Крейг.
— Как угодно, — ответил полицейский.
— Не знаю, что и делать. — Дэнни повернулся к Майку. — Позвони Марку, он подскажет, как поступить.
— Я повторяю: вы поняли свои права так, как я их вам зачитал?
— Да понял, понял, — рявкнул Дэнни. — Все я понял.
— За что тебя арестовывают? — спросил Майк.
Дэнни посмотрел на офицеров, но они молчали. Они ждали, что Дэнни сам ответит. Хитрые гады, знали методы изобличения преступников.
— Какая-то попытка изнасилования, — произнес Дэнни.
— Попытка изнасилования несовершеннолетней, — уточнил полицейский.
— Никого я не насиловал, — запротестовал Дэнни. — Какого ребенка? Кто за этим стоит?
Последовала длинная пауза. Народ в холле ошеломленно наблюдал за происходящим. Дэнни, превратившийся для них из знаменитого гонщика в преступника, стоял в наручниках. Все внимание было приковано к полицейским, к их револьверам и дубинкам. Разворачивалась настоящая драма. Все хотели узнать, за что же арестовали Дэнни. Ответ прозвучал от одного из полицейских.
— Того самого ребенка, которого вы пытались изнасиловать.
Несмотря на вспыхнувшую во мне ненависть к копу, я не мог не признать за ним определенный артистический талант. Нагнетать драматизм он явно умел. Не вымолвив больше ни слова, полицейские увели Дэнни.
Я не присутствовал на заседаниях суда, где рассматривалось дело по обвинению Дэнни в уголовном преступлении и лишении его прав опекунства. Процесс тянулся без малого три года, поскольку одна из целей Максвелла и Триш состояла в том, чтобы опустошить банковский счет Дэнни и сломить его волю, а заодно поизмываться над ним, лишить возможности общаться с взрослеющей Зоей. У меня не было доступа к значительному объему информации. К примеру, меня не приглашали и не допускали на заседания. Мне разрешалось только поприсутствовать на нескольких встречах Дэнни с его адвокатом, Марком Фейном, проходивших главным образом в кафе «Виктрола» (поскольку Марку Фейну нравилась тамошняя бариста с длинными бровями и темно-шоколадными глазами).
Я не попал вместе с Дэнни в полицию в день его ареста, не во время его регистрации и при допросе с использованием детектора лжи. В основном мой рассказ о наших мытарствах после смерти Евы составлен на основе информации, полученной из вторых рук, из обрывков подслушанных разговоров и моих юридических знаний, почерпнутых из телепередач и телесериалов, таких как «Час суда», «Закон и порядок» и его производные: «Спецподразделение полиции», «Криминальные намерения» и особенно вредоносной для телезрителя «Суд присяжных». Мои воспоминания о полицейской методологии и терминологии основаны на двух лучших в своем жанре вещах: телешоу «Рокфордские файлы» с участием несравненного Джеймса Гарднера, снявшегося также в фильме про гонки, Гран-при, и, конечно же, величайшей полицейской драмы «Коломбо» с гениальным актером и умницей Питером Фальком в главной роли. Кстати, моим шестым любимым актером является Питер Фальк. И наконец, мои сведения о судопроизводстве основываются на работе одного из величайших мастеров судебной драматургии Сидни Люмета, чьи фильмы «Вердикт» и «Двенадцать разгневанных мужчин», наряду с другими, оказали на меня сильное влияние. В качестве заметок на полях скажу, что игру Аль Пачино в ленте «Собачий полдень» нельзя назвать иначе как вдохновенной.
Таким образом, я намереваюсь рассказать о наших бедах правдиво и впечатляюще. Я могу, конечно, кое-где ошибиться в фактах, но не в эмоциях. А, изъясняясь театральным языком, эмоции — это все.
Они ввели его в небольшую комнату с большим столом и несколькими стульями. Многочисленные окна на одной стене смотрели в соседнюю комнату, где за столами сидели детективы и делали свою полицейскую работу. Точно как в сериале «Закон и порядок». Деревянные жалюзи на окнах, выходящих на улицу, отбрасывали на пол, стол и стулья длинные тени.
Несколько часов он просидел в одиночестве. Плохой полицейский не выдирал ему уши и не бил телефонным справочником по голове, не зажимал ему пальцы в дверном проеме и не ломал их дверью. В общем, ничего подобного из того, что показывают в фильмах, с ним не делали. Его сфотографировали и дактилоскопировали, после чего препроводили в ту комнату и оставили одного. Несколько часов к нему никто не заходил. Ему не приносили ни кофе, ни воды. В комнате не было ничего, чтобы как-то убить время — ни газет, ни журналов, ни радио. Он оставался один на один со своим «преступлением» и наказанием.
Пал ли он духом? Корил ли себя в душе за то, что оказался в подобной ситуации? Или осознал наконец как чувствую себя я, и что это такое — быть собакой? Понял ли он, пока текли бесконечные минуты, что быть одиноким и страдать от одиночества — не одно и то же? Одиночество — состояние нейтральное. Одинокой становится ослепшая рыба на дне океана, без глаз и поэтому без рассудка. Возможно ли такое — чтобы окружающее не влияло на мое настроение, а мое настроение влияло на все, что меня окружает? Правильно я выразился? Может быть, Дэнни ощутил и оценил субъективную природу одиночества, которое существует только в мыслях, а не в мире, и, подобно вирусу, неспособно выжить без желания «хозяина»?
Мне нравится думать, что оставаясь один, Дэнни не был по-настоящему одинок. Мне нравится думать, что Дэнни размышлял о ситуации и не пришел в отчаяние.
А затем в полицейский участок восточного округа Сиэтла ворвался Марк Фейн. Ворвался и сразу начал орать. Таков его бешеный стиль. Буйный. Взрывной. Неукротимый. Смелый. Напористый. Марк Фейн — большой, он и напоминает большую букву «В». У него и форма-то, как у буквы «В». Он кипучий. Бесстрашный. Нахальный. Орущий. Он распахнул дверь, рванулся к столу, за которым сидел дежурный сержант, наорал на него, и вскоре Дэнни выпустили под залог.
— Дэннис, что это еще за новости? — потребовал Марк объяснений от Дэнни сразу, как только они оказались на улице.
— Да ерунда, не обращай внимания, — ответил тот.
— Какое, в задницу, не обращай внимания?! Речь идет о попытке изнасилования пятнадцатилетней девушки. Ничего себе ерунда.
— Врет она все.
— Точно? У тебя с ней ничего не было?
— Нет.
— Ты не пытался в нее проникнуть гениталиями?
Дэнни с негодованием посмотрел на Марка и ничего не ответил.
— Понятно. Часть их плана. А я-то думал, на кой черт им понадобилось затевать совершенно провальный для них процесс об опекунстве. Только попытка изнасилования — штука серьезная, и она все меняет.
Дэнни продолжал молчать.
— Педофил. Растлитель малолетних. Сексуальный маньяк. Эта терминология не вписывается в концепцию заботы о ребенке. Понимаешь?
Дэнни стиснул зубы. На щеках заиграли желваки.
— Ладно. Приходи завтра ко мне в офис. В половине девятого утра, — сказал Марк. — Не опаздывай.
Дэнни вспыхнул.
— Где Зоя? — спросил он.
Марк Фейн вдавил каблук в асфальт.
— Они успели забрать девочку до моего приезда. Время для твоего ареста выбрали тоже не случайно.
— Я заберу ее.
— И не думай! — рявкнул Марк. — Пусть все остается как есть. Не строй из себя героя. Попав в зыбучий песок, стой и не шевелись, иначе засосет.
— Я попал в зыбучий песок? — поинтересовался Дэнни.
— Зыбучей не бывает.
Дэнни развернулся и зашагал прочь.
— Не выезжай за пределы штата! — крикнул ему вдогонку Марк. — И ради Бога, даже не смотри на девушек-подростков.
Дэнни едва ли расслышал его. Завернув за угол, он скрылся из виду.
Руки — окна человеческой души. Посмотрите побольше видеозаписей, сделанных внутри машин, и вы убедитесь в справедливости моего утверждения. Крепкая, напряженная хватка руля свидетельствует о жестком стиле вождения. Нервное скольжение рук по рулю означает, что гонщик чувствует себя дискомфортно. Руки должны лежать на руле спокойно, чутко, но уверенно. Через руль автомобиля передается очень много информации, и нервная, сильная хватка не даст информации быстро поступить в мозг.
