Дэвид Джонс снимал угол в полуразвалившемся пансионе на 12-й улице. Это место рекомендовал ему другой валлиец в изгнании, тоже Дэвид, или Дафидд, или Дэй, правда по фамилии Уильяме. Стенной шкаф в комнате Уильямса был забит обтрепанными фолиантами по истории Уэльса. Он был приверженцем валлийского национализма, течения непопулярного и толком почти никому в Соединенных Штатах, этой земле великих начинаний, не известного. В отличие от движения фениев,[10] оно здесь оказалось неуместным. Чего нельзя сказать об Аргентине, где оно было столь же неуместно, но там курносые индейские женщины учились говорить по-валлийски у белых сожителей и даже забывали свои дикие наречия. Так откуда еще, если не из Латинской Америки, должны поступать деньги в помощь борцам за независимость Уэльса? Дэй Уильямс прочел Дэю Джонсу несколько лекций о бурной древней истории Земли кимров, которую англосаксы прозвали Страной чужаков, что на их старом наречии звучало как Уэльс.
– Кельты, мой мальчик, были христианами, чтоб я сдох, уже через двести лет по смерти Господа нашего Иисуса, да святится Имя Его, и хранили горячий дух веры в то время, когда все прочие племена Британии, по праву принадлежащей кельтам, молились Одину, Тору и прочим деревяшкам. У нас было римское христианство, с римскими банями, белыми шерстяными тогами и мраморными храмами, посвященными единому истинному Богу, пока кровожадные саксы не вторглись и не оттеснили нас в Корнуэлл и Камберленд, где мы укрылись в горах, поэтому считаем их родными. Саксы разрушили римское христианство в Британии, как они разрушили его ранее в святая святых, главном городе империи – если и не они, так их чумазые сородичи. Но восстали из пепла пламенные вожди кимров Кадваллон Долгорукий и сын его Мэлгвин Гвинедд и другой Кадваллон, правнук первого. И сражались они с жестокими выродками, предводительствовал коими боров с отвратительным именем Этельфрид, король англов в Нортумбрии, и вследствие жестокого предательства потеряли мы Стратклайд и всю Северную Британию, а потом окончательно были разгромлены в бесславной битве при Честере. И погиб Кадваллон во время последней благородной попытки свергнуть злое иго и вернуть себе корону, и оставил сыну своему Кадваладру страну разоренную и обездоленную. Да будут прокляты иноземные выродки, нагло называвшие валлийцев чужаками на их родной земле. А умер Кадваладр, король Гвинедда, в гневе и унижении в кровавом шестьсот тридцать пятом году по смерти Спасителя душ человеческих.
Дэй Уильямс был родом из Пембрука. Было ему шестьдесят лет, и работал он портным в портняжном квартале, который незадолго до этого стал пристанищем евреев, бежавших от православных христиан. Дэй Уильямс не знал ни валлийского, ни иврита, но однажды какой-то пьяный шарлатан сообщил ему, что эти два языка родственны друг другу и что валлийцы – одно из потерянных колен Израилевых, благодаря чуду или климату превратившееся в высоких светлокожих блондинов. Поэтому Дэй считал, что ашкенази его родичи – братья и сестры, и пытался подвигнуть замученных работой портных и белошвеек на борьбу за их права-, но его призывы оставались без внимания. Сам он был сутулый, черноглазый, седобородый коротышка с библейским, по валлийским понятиям, лицом. Со временем он перенял пугливые интонации и некоторые привычки евреев, но оставался холост и пробавлялся главным образом горячей бараньей похлебкой – ей он почти не изменял, по его словам, все тридцать лет добровольного изгнания. Он клялся, что никогда не вернется в Уэльс, погрязший в разврате и лицемерии, но навсегда сохранит в своем сердце память о несправедливостях, причиненных земле его предков, и передаст завет грядущим поколениям, которые однажды непременно восстанут и отомстят сполна за все прошлые обиды.
– И со смертью Кадваладра, мой мальчик, надежда на независимость Северной Британии была потеряна навсегда. Шестьсот лет шла борьба между вождями племен и королями, каждый из которых клялся, что носит корону, дарованную ему самим византийским императором. Среди них был Родри Великий, отразивший вторжение язычников датчан, но подло убитый проклятыми мерсийцами. И Хоуэлл Дца, который провозгласил себя властелином края, а затем признал себя вассалом кровавого узурпатора Ательстана и целовал его вонючие ноги.
В честь Дня святого Давида Дэй Уильямс поил Дэя Джонса шотландским и ирландским виски, горько жалуясь на лицемерных саксонских пропойц, разрушивших древние пивоварни кимров и уничтоживших традицию изготовления огненной, или живой, воды. Затем он воздал хвалу трезвости и мужской силе британских кельтов, качествам, которые выгодно отличали их от шотландских и ирландских сородичей.
– Оуэн Рыжебородый и сын его Дафидд, наш тезка, правившие Гвинеддом, ни разу не осквернили своего чрева даже каплей вина. После битв они утоляли жажду только чистой водой из горных источников, и глаза их сияли здоровьем и пылали страстью, когда они входили к своим наложницам. А потом Генрих II Английский, враг кельтов, решил навсегда усмирить валлийских князей заодно с ирландскими, но ему пришлось считаться с Рисом Гриффитом, владевшим долиной Тоуи. Все же, к стыду нашему, следует признать, что кельты – народ уступчивый, хотя кое-кто может сказать и по-другому: они, мол, обладают здравым смыслом и умеют трезво оценить ситуацию. Рис Гриффит раскрыл Ллуэлину Йорвету великую тайну, что, Мол, англичан невозможно победить в честном бою. Поэтому они разработали стратегию проникновения в семью противника: Ллуэлин женился на нелюбимой дочери короля Иоанна Безземельного, горбунье с бородавками на лице, и положил начало позорной сделке, поставившей наш народ на колени. Кончилось это Актом о воссоединении, по которому валлийские короли могли наследовать британский престол, но назывались теперь англичанами, а в придачу к нему мы получили вероломную сволочь Томаса Кромвеля,[11] запрет на использование валлийского языка в судопроизводстве и новые графства Брекнок, Денби, Монмут, Монтгомери и Раднор вместо удельных владений валлийских лордов. Проклятье нечестивцам, и благослови Бог наследников скорби и позора Уэльса.
Тут Дэвид Джонс, допивший седьмую порцию виски, не выдержал:
– Да заткнись же ты наконец!
Дэй Уильяме, никак не ожидавший услышать такое от неблагодарного молокососа, который едва очухался после злоключений в бурной Атлантике и которого он старался расшевелить рассказами о прошлых обидах, нанесенных его родине, и предостеречь от опасностей огромного города, в изумлении отшатнулся:
– Мальчишка! Да ты вдребезину пьян.
– Э, нет… Просто меня тошнит от рассказов об обидах, которым сто лет в обед. Все это давно быльем поросло. По-новому жить надо.
Дэй Уильямс снисходительно кивнул.
– Да-да, это в тебе молодость говорит. Ты вне себя от радости, что спасся и у тебя, в отличие от меня, все впереди. Но старые обиды не забываются. Вступая в будущее, всегда несешь на сапогах грязь прошлого, и никаким скребком ее не отодрать.
– Меня океан отмыл добела. Но я больше никогда не выйду в море.
Дэвид знал из газет об ужесточении правил судоходства после катастрофы, читал рапорт Мерси и статью некоего У.П. Думстера про морского червя, который «да не будет марать зеркала, созданные для роскоши» (черт его знает, на что намекал автор), – и твердо решил не плавать.
– Что же, выходит, тут остаешься?
На этот вопрос Дэвид ответа не знал. Его, как жертву «Титаника», моряка, который оставаться таковым больше не желал, иммиграционные власти пока не беспокоили, но предстояло сделать выбор: подавать заявление на постоянное жительство в Штатах, ехать на север в британские колонии или, снова отдавшись па милость стихии, плыть назад па родину предков. На море, как и на суше, правили капиталисты и англосаксы, которые надоели ему хуже горькой редьки, хотя он не забывал, что многие капиталисты и англосаксы пошли ко дну, в то время как он, радикально настроенный кельт, выжил. Дэй Уильямс, услышав пьяный крик:
– Эй, Арт, еще пять кружек! – снова затянул свое:
– Что за издевательство! Так изуродовать благороднейшее имя Артур, то есть Арктур – Медведь, красный великан, всем известное священное королевское имя, но его валлийское имя пребудет в тайне до конца времен. Он начеку, меч его в ножнах, дай срок – и он вновь засияет в битве. Я уже стар для сражений, мальчик. Это у тебя все еще впереди, так что возвращайся на родину, пока молод и полон сил, а сейчас закажи еще выпить – твоя очередь.
Теперь о русской родне. Дэвид Джонс уже пять дней работал в немецкой забегаловке «У Штайнера», это была его четвертая по счету работа, и после пьянки в честь святого Давида он заявился сюда только к вечеру. На кухне он столкнулся с кривым калабрийцем, похоже нанятым вместо него, – калабриец пытался жарить гамбургеры в едва подогретом масле. После объяснения с хозяином Дэвиду Джонсу пришлось искать пятую работу.
