Ознакомительная версия.
– Он болен. Сейчас он в клинике душевных заболеваний. В Филадельфии.
– Простите, – прошептала она, и ему стало неприятно, что она просит прощения, словно они говорят об умершем.
– А чем занимается ваша сестра? – спросил он, чтобы перевести разговор.
– Моя сестра? – вздрогнула она. – Ее нет в живых, она погибла.
– Погибла? Каким образом?
– Она погибла, – повторила Ева. – Это случилось из-за меня.
Доктор Груберт слегка отшатнулся.
– Мне было шестнадцать, – не давая ему опомниться, заговорила она, – и у моей сестры появился жених. Звали его Иван Щербатов. Тоже из русской семьи, родился в Париже. Я влюбилась в него так, что заболела. Заболела по-настоящему. Есть перестала. Спать. Рвота от каждого куска. Если он подходил близко ко мне, я чуть в обморок не падала. Все замечали, кроме него. Он вообще ничего, кроме Зои, не видел. Так продолжалось примерно два-три месяца. Однажды я застала их в гостиной. Родителей в городе не было. Я увидела их спящих на диване. Спали они так крепко, что не проснулись даже тогда, когда я приоткрыла дверь. И я этого не вынесла. Просто не вынесла – и все! Побежала к себе наверх. Не знаю, что я собиралась сделать. Скорее всего, конечно, ничего. Но что-то со мной происходило, ад какой-то. Подошла к зеркалу. Серая, страшная, как скелет. А они там, внизу, спят, обнявшись. И я вдруг сказала… Жуткую вещь я тогда сказала…
– Какую вещь? – избегая встречаться с ней глазами, пробормотал доктор Груберт.
– «Пусть они умрут!» – вот какую. И повторила это. Много раз, не помню, сколько, очень много.
Она закрыла лоб и глаза обеими руками.
Пальцы были такими же белыми, как и лицо.
– Через две недели их не стало. Полетели после свадьбы в Италию и разбились неподалеку от Рима. Хоронили мы то, что от них осталось. В черных мешках. Пластиковых таких, знаете? Похожи на мусорные.
– О-ох… – вздохнул доктор Груберт.
– Зоя мне часто снилась первое время. Все время снилась. С младенцем на руках. Может быть, она уже тогда была беременна, я не знаю.
Моргая золотистыми веками, подплыла официантка. Развела рукава кимоно, подлила в стаканы сверкнувшую льдинками воду.
– Ева, – осторожно сказал доктор Груберт, – вы напрасно себя обвиняете. Ваши детские слова никакого отношения не имели к тому, что…
– Что? – вскрикнула она, и официантка, уже отходившая от их столика, испуганно обернулась. – Я же убила их!
– При чем здесь вы…
– Как? – захлебнулась она. – Что значит: при чем? Я пожелала им смерти. Вот при чем. И их не стало.
– Но ведь на том же самом самолете были другие люди, которым вы не желали смерти! И они тоже погибли!
– Они погибли по каким-то своим причинам, о них я ничего не знаю. А моя сестра и Иван погибли потому, что я…
Она всхлипнула и посмотрела на него исподлобья. Он уже знал этот ее особенный затравленный взгляд.
– Ева, спорить с вами бесполезно. Это невроз – больше ничего. Я не специалист по неврозам. Но я понимаю, что произошло. Вы были очень влюблены в мужа сестры. Шестнадцать лет. Убийственный возраст. И что-то вам… Ну, скажем, померещилось. Вам кажется, что вы накликали… Ничего этого не было. – Доктор Груберт потер рукой лоб. – Но у людей с воображением такие вещи застревают в сознании. Мне очень жаль вас… Жаль, что вы с этим живете…
– Если бы только с этим, – сказала она дрожащими губами.
– Десерт? – с привычной фамильярностью спросила официантка.
– Спасибо, не надо, – торопливо отозвалась Ева и отодвинула от себя почти нетронутую тарелку. – Хотите выпить кофе у меня? У меня дома?
Она подалась вперед и вдруг протянула ему обе руки через столик.
* * *
Квартира Евы Мин оказалась в самом центре Гринвич Виллидж и занимала второй этаж красного кирпичного особняка.
– Располагайтесь, – сказала она, – сейчас я сварю вам кофе.
Он заметил, что она нервничает так же, как и он сам.
Доктор Груберт опустился на громоздкий диван у окна. Гостиная была обставлена со спокойным вкусом, только одна картина в простенке показалась ему странной, почти уродливой: по серому глухому фону были разбросаны плачущие лица людей и морды животных с окровавленными глазами.
Она перехватила его взгляд:
– Это моего мужа.
– Он разве художником был?
– Нет. Но незадолго до смерти ему показалось, что он может писать картины. Это все, что он успел.
Свет настольной лампы выхватил ее худую руку с длинными пальцами, которыми она торопливо схватилась за ручку, хотя дверь была открыта.
– Как я рада, что вы здесь, – прошептала она и вышла.
Доктор Груберт встал с дивана и подошел к картине. Лица людей и морды животных были сдавлены в слоистое темное месиво, внутри которого белели только зрачки.
Засохшие бурые и черные сгустки масла выглядели как сгустки крови и должны были бы быть такими же, как кровь, солеными на вкус.
Минут через десять она вернулась – уже не в том платье, в каком была в ресторане, а в чем-то легком, черном, похожем на длинную тунику. В руках у нее был поднос с двумя чашками и длинный узкий кофейник.
– Мне показалось, – сказал он, чувствуя, что волнуется все сильнее и сильнее, – что у вас за спиной должны быть крылья. Это платье…
– Это у меня-то крылья?
– Трудно поверить, – не выдержал он, – что два дня назад я даже не подозревал о вашем существовании.
– Вам с сахаром? – спросила она.
– Мне – да, то есть – нет, я уже не пью с сахаром.
– Почему?
– Диабет, начальная стадия. Я на таблетках.
– О! – вздрогнула она. – И у вас тоже! У моего мужа был диабет, тяжелый, у матери был диабет. Считалось, что от диабета она так и чудачит.
– Что же она делала?
– Ой, много чего! У нее был дом в Нью-Рашел. Он и сейчас есть. Она там разводила розы. Вдруг получаю письмо – она любила писать мне письма: белки объели все розы, и она купила водяной пистолет. Стреляет в белок из водяного пистолета.
Доктор Груберт с облегчением засмеялся.
Она откинулась на спинку дивана, скрестив над головой руки. Он торопливо схватил чашку с подноса.
– Не обожгитесь, – прошептала она.
Черный шелк прошелестел по его колену, и торопливая складка ее странного платья замерла между ними, будто затаилась.
Складка была живой. Она была частью горячего бедра, прильнувшего к нему в ожидании.
Доктор Груберт смотрел прямо перед собой, не решаясь скосить глаз туда, где было ее лицо и волосы.
– Что с вами? – спросила она.
Не глядя, он ощутил, как рядом, совсем близко от его губ, раскрылись ее губы.
Тогда он резко повернулся к ней всем телом. Она встретила его испуганный взгляд своим блестящим взглядом.
– Перестаньте, – попросил он.
– Что перестать? Я ничего не делаю!
– Делаете! – он скрипнул зубами. – Вы видите, что со мной!
– Вижу. – Она медленно провела по его лицу своей худой рукой. – Не бойтесь меня.
* * *
Он уже ничего не соображал.
Его столкнули вниз, внизу был огонь.
Ничего, кроме огня, который охватил его, причиняя сильную боль и одновременно вызывая в нем восторг от никогда не испытанной прежде силы.
От огня нужно было спастись.
Поэтому он и бросился к ее телу, как зверь, на котором горит шерсть, бросается к реке.
Огонь не погас от воды, но прошла боль ожога.
Что-то ужасное, безобразное, разом уничтожившее его, поднялось изнутри.
Он перестал быть Саймоном Грубертом, вежливым человеком с седыми волосами и внимательным взглядом. Он был горящим зверем и плыл в воде.
Он был слепым и не знал, куда плывет, хотя плыл быстро, не останавливаясь.
* * *
…Зрение вернулось не сразу. Но даже когда оно вернулось, доктор Груберт видел сначала только дерево, полное сухого черного блеска. Оно глубоко дышало под дождем. Тогда он понял, что смотрит в окно.
Едва знакомая ему женщина неподвижно лежала рядом. Он не смотрел на нее, но чувствовал, как море, шумящее в ушах, блаженство ее близости.
Ему хотелось спать, но жаль было расставаться с этим блаженным шумом. Не поворачивая головы, он скосил глаза в ее сторону.
Длинное тонкое тело перламутрово белело в притушенном свете, и закинутая на подушку голова, правая рука, согнутая в локте и закрывавшая лоб, даже дыхание, – все вместе вдруг показалось ему настолько красивым, что он, не выдержав, поцеловал этот согнутый локоть и хотел было отвести его, как она вдруг резко поднялась, отбросила на спину спутавшиеся волосы и молча пошла к двери.
От диванных подушек шел сильный запах жасмина.
Как человек, который потерял сознание в незнакомом месте и теперь возвращается к жизни, с трудом припоминая, что было последним из увиденного им за секунду до падения, так доктор Груберт попытался понять, как он очутился в постели с той, которая только сегодня утром пришла к нему в клинику в качестве пациентки.
Судя по шуму воды из крана, он догадался, что она принимает душ. Тогда он вскочил с дивана и торопливо оделся.
Ознакомительная версия.
