И снова — мои суждения, основанные всего лишь на общих представлениях об исторических событиях тех времен. Коммунисты? Разведчики? Партизаны? Подпольщики? Где погибли — в Мадриде? На нашей, Отечественной? Или в нашем же — Гулаге? Последнее, впрочем, вряд ли. Не видать ему, сыну репрессированных, — Первого Главного Управления. Хотя кто его знает, как оно там было на самом деле? Об этом мы не говорим. А вот о судьбах человечества — сколько угодно. Почему — о них? Разговор садится на этот неизбежный риф всякого вербального интеллектуального плавания, не связанного рамками жесткой тематики и временными отягощениями, — проще, обычного трепа двух неплохо образованных русских на отдыхе — как-то незаметно. Как — собственно — и садятся всегда на рифы, в прямом и переносном значении этого слова. И завязает надолго. Сначала — неизбежное, кубинское — про истоки Карибского кризиса, потом — про кризисы вообще. И вот оно — гигантское, непознанное, всплывает в темных глубинах океана мировой истории — бесконечное и от того еще более невнятное суждение о том, отчего, собственно, не живут в мире и согласии люди. Тогда и теперь. Он, впрочем, как опытный лоцман, не только знаком с фарватером, очертаниями и размерами рифа, но и природу его явления в этих бездонных глубинах объясняет легко.
— Ну, вот с какого момента — по-вашему, исчисляется новейшая история человечества?
— С начала XX века, по-моему.
— Да, это общепринятая веха.
— А есть еще какая-то?
— Полагаю, есть. Если рассматривать новейшую историю не с формально-календарных позиций, а исходя из того, что ее — эту историю — определяет.
— И что же ее определят?
— Углеводороды. Как основа мировой экономики. Истоки этого грядущего углеводородного господства, между прочим, следует искать не в двадцатом и даже не в девятнадцатом веке, хотя оформилось оно, пожалуй, именно в девятнадцатом. Но заложено было раньше. Имя отца-основателя, кстати, известно. И повод — известен. И это — довольно мистическое сочетание. Странно даже, что любители исторической мистики и конспирологии до сих пор не обратили внимания…
— Ну, не томите же!
— А все просто. В 1777 году ученик иезуитов Алессандро Вольта изобрел пистолет. Прославился он, кстати, не этим и не тогда. Позже, когда изобрел первый источник постоянного тока.
— Погодите, но это же в честь него… вольт…
— Да, именно — как единица электрического напряжения. Но все это случится много позже и к нашей истории отношения не имеет. Нам интересен именно год 1777-й. И пистолет Вольта, основанный на том, что вместо пороха в нем — от электрической искры — подрывалась смесь воздуха с каменноугольным газом. Иными словами, именно Вольта, именно в 1777 году, возможно — сам того не подозревая, сформулировал принцип двигателя внутреннего сгорания. И все. Джина выпустили из бутылки. Впрочем, не джина даже — вселенское божество. Одновременно — бога и Маммону. Что бы там ни говорили теологи. Если же оставить патетику — в тот момент была заложена основа экономического углеводородного господства. Правда, некоторое — еще довольно долгое — время человечество жило в неведении. Осознание же породило страх — стало ясно, что они, эти самые углеводороды, есть не везде, не у всех, вдобавок — запасы небезграничны. Страх породил агрессию. Вспомним теперь — что именно пытался создать Вольта? Оружие. Вот вам и мистика. Если же отбросить мистику, в начале XXI века, в сухом экономическом и политическом остатке, мы имеем природные углеводороды — как основу мировой экономики. И гигантскую общечеловеческую проблему — последовательно: экономическую и геополитическую, — связанную с их ощутимой нехваткой и крайне неравномерным распределением на планете. И четкое осознание того, что решить ее можно тремя способами. Первый — безусловно, прогрессивен. Альтернативы, новые энергетические технологии, не связанные с использованием углеводородов. Будущее — я уверен — за ним. Но — именно что будущее. Иными словами, на практике этот способ будет задействован еще очень не скоро. Второй — военный. Вторая половина двадцатого века прошла едва ли не при его доминанте. Пылающий Ближний Восток тому примером. И — самое показательное сегодня — Ирак. Но именно показательность Ирака заставляет усомниться в действенности. И эффективности. Вернее — показательной неэффективности. Теперь уже очевидной всем. И остается — третий. И обретает особую значимость. Способ политических манипуляций. Не политический. А именно — политических манипуляций: давления, угроз, шантажа. Стремление — искусными тайными тропами или жестким силовым маневром привести к власти проводников своих интересов. Наглядности и некоторого даже литературного изящества ради, я бы назвал его способом «плаща и кинжала». Тут, кстати, присутствует некая отчетливая геополитическая тонкость. В нашем контексте она весьма важна. Заключается в том, что способ решения проблемы зависит от региона, о котором идет речь. Проще говоря, на Ближнем Востоке ставка — в большей степени — делалась на решение проблемы военным путем. Разумеется, это не исключает политических манипуляций. Они были. И какие! Но — как ни крути — за оружие хватались много чаще. Собственно — по сей день. В нашем случае — СССР, а потом России — в бой идут плащи и кинжалы.
— Ну, с нами воевать — себе дороже. Доказано многократно.
— Это — главный фактор. Но есть и некоторые, второстепенные. Но это уже частности, а в частностях обычно вязнут коготки. Потому — идем дальше.
— Идем. Возвращаясь к двум последним способам, как ни назови, выходит — что последние два способа направлены на захват территорий, обладающих запасами углеводородов?
— Именно так и выходит. Захват военный — затратный, расточительный по части финансовых и людских ресурсов. И кредиту доверия собственных избирателей — тоже. Захват политический — тоже недешев. Но в начале двадцать первого века он явно более предпочтителен. Полагаю, теперь и по большей части мы будем иметь дело именно с ним.
— Ну, если говорить о затратах — есть еще фактор времени. На политические манипуляции порой уходят годы.
— Так они и ушли — годы. То обстоятельство, что мы с вами сегодня, в январе 2007 года, формулируем эту проблему и называем способы ее решения, не исключает ведь того, что кто-то сформулировал ее много раньше, и определил способы, и приступил к их реализации?
Он слегка улыбается. И я — тоже. Действительно то, о чем я узнаю сейчас, в январе 2007-го многим другим было известно прежде. И уж тем более тем, кто уполномочен решать эти столь гигантские планетарные проблемы. Или — по меньшей мере, полагает, что уполномочен. И берется решать. Да ведь — собственно — многое из того, что сказано, и я знала прежде. Этот странный человек в Гаване просто собрал воедино и построил в неожиданный, но практически безупречный логический ряд то, что — так или иначе давно, в принципе, в общих чертах — известно.
Включая историю итальянского физика Вольта, которую — вот уж точно — много лет назад рассказывал на школьных уроках мой учитель физики — пожилой, всклокоченный сумасброд, доморощенный провинциальный Эйнштейн, которого мы — злые дети — когда-то так отчаянно и беспощадно травили.
Впрочем, в этом, очевидно, и заключается высший пилотаж — собрать воедино широко — или не очень — известные, разрозненные факты и построить на их основе стройную теорию, которой удивится мир. Или не удивится, но согласится и станет следовать. В каких — только вот — небесах парят пилоты, обученные этому пилотажу? Не рыцари ли они тех самых плащей и кинжалов, о которых так неожиданно и поэтично он говорил в начале? Об этом, впрочем, мы не говорим, следуя молчаливому соглашению. А о чем другом — сколько угодно.
— И как давно… хм кто-то сформулировал эту проблему и обозначил пути ее решения?
— Полагаю, в окончательном, современном прочтении — в середине 80-х… Тогда же и приступили к реализации. И первые плоды пожали уже в начале 90-х. Особенно это касается людей, которых стремились привести к власти. И должен сказать — преуспели. Помните, что мы говорили о России? И способах решать проблемы, связанные с нею?
— Плащ и кинжал. Политические манипуляции.
— Верно. И ставленники. Большая — скажу я вам — сила…
1993 ГОД. МОСКВА, ОБЪЕКТ «ВОЛЫНСКОЕ-2»
— Полагаю, мы можем и должны быть откровенны вполне, прежде всего потому, что оба осознаем совершенно отчетливо — все, о чем идет речь здесь и сейчас, ни в коем не случае не призвано умалить достоинства президента и его заслуги перед страной.
Резкий пронзительный голос госсекретаря, любимый пародистами от оппозиции, сейчас звучал приглушенно и даже вкрадчиво. Никуда не делись только протяжные, мяукающие интонации, которые — собственно — и давали пищу разным, порой весьма смелым суждениям относительно его личных пристрастий и увлечений.
