Заметка под заглавием «Внушительное зрелище» гласила: «Когда газета была готова к печати, мы получили от нашего специального корреспондента это сообщение и сочли нужным сразу же поместить его, принимая во внимание заслуги его превосходительства достойного Мухаммеда Салям-паши и его широкую известность».
Затем следовало пространное перечисление имен, сопровождаемых титулами «его высокопревосходительство» и «его превосходительство», упоминалось о полицейских и их количестве. Абдаль Наби прочел паше:
— «Гроб окружали тридцать всадников и сорок пеших полицейских».
Паша радостно воскликнул:
— Это верно. Они не отказали мне в этом количестве, и, если бы я попросил больше, мне бы никто не отказал.
Абдаль Наби ответил, потирая руки:
— Вы весьма известный человек. Разве вам могут отказать в просьбе, когда все знают, как вы преданно служили правительству?
— На похоронах матери Абдаль Карима их было всего восемь, как мне кажется…
Абдаль Наби продолжал чтение. В конце заметки говорилось:
«Паша, да сохранит его аллах, выглядел очень печальным и огорченным, что заставляло всех искренно сочувствовать ему».
— Это правда… Это правда. Вы были очень удручены, господин.
— Что же делать, друг. На все воля аллаха.
* * *
В то же время, когда паша и его приятель беседовали, читая газету, дряхлый старик который уже едва держался на ногах, сидел на корточках у порога дворца. Он курил сигарету, которую ему дал дворецкий, сидевший с ним рядом.
Этот дряхлый старик был одним из тех, кто долго служил в имении паши. Его глаза потускнели от старости, борода побелела. Он был в деревенском платье, с чалмой на голове.
После длительного молчания он заговорил слабым голосом, обращаясь к дворецкому:
— Клянусь аллахом, господин, я видел покойницу, она продавала тростниковые палочки детям в окрестностях Джарджи, и я не знаю, зачем все это устраивают. Разве я выжил из ума и не понимаю, что говорю, или стал видеть то, чего не видят другие?
Дворецкий придвинулся к нему и шепнул:
— Совсем нет. Ты прав, дядюшка Буюми. Но паша хочет этого, а желание паши превыше всего…
Перевод А. Рашковской
Разреши представить тебе, дорогой читатель, госпожу Таваддуд — крупную, дородную женщину с очками на носу. Большую часть дня она проводит, сидя на грязной четырехугольной подушке в большом зале, беспрерывно куря сигареты.
Разреши представить тебе уродливое существо с грубым голосом и толстым безобразным лицом, изрытым оспой. Величайшее удовольствие для нее — заставить людей слушать ее пение. Голос у нее не отличается задушевностью — певица это признает и сама, — но она гордится тем, что умеет петь, и думает, что пленяет слушателей своим мастерством.
Госпожа Таваддуд унаследовала большое состояние; сразу же после смерти отца она взяла в свои руки все дела и, умело их ведя, приумножила свой капитал, который достиг сорока тысяч египетских фунтов золотом и ценными бумагами. Желая быть чистой перед лицом аллаха, она не получает процентов с капитала.
Триста федданов[3] превосходных земель в Мануфии, которые она сдает в аренду, приносят ей по двадцать пять фунтов за феддан в год.
При всем этом госпожа Таваддуд бережлива. Она пользуется только старой оловянной посудой и настолько отказывает себе во всем, что ест фрукты, лишь когда они очень дешевы, и редко пьет летом прохладительные напитки.
Из жадности она рассчитала большинство слуг, оставив в своем огромном доме лишь одного лакея, на которого возложила обязанности привратника и садовника, — и все это за сто пиастров в месяц, — продала экипаж и лошадей, а конюшни и каретные сараи сдала в аренду соседям. Слуга был доволен службой и проводил весь день у двери, вооружившись хлопушкой, которой отгонял мух и москитов, или дремал, и тогда голова его свешивалась на грудь или раскачивалась из стороны в сторону. Все попытки слуги одолеть сон были безуспешны: сон одолевал его. Так дядюшка Сид выполнял свои обязанности.
Госпожа Таваддуд оставила также двух служанок: одна готовила пищу, а другая исполняла мелкие поручения. Служанка, находившаяся при госпоже Таваддуд целый день, разделяла с хозяйкой только обед, так как госпожа ограничивалась за ужином лишь тем, что выпивала в одиночестве стакан кислого молока: она утверждала, будто больна и ее желудок вечером может переварить только кислое молоко.
Из дома госпожа Таваддуд выходит лишь для того, чтобы нанести визиты своим приятельницам. Каждый месяц она неделю гостит в богатых семьях, переходя из одного дома в другой. В эти дни госпожа Таваддуд забывает о своей болезни и поглощает все, что ей предлагают. Она вволю наедается фруктов, а летом набрасывается на прохладительные напитки, как пьяница на вино.
Куда бы она ни пошла, всегда берет с собой лютню. Госпожа Таваддуд любит, чтобы для нее устраивали вечера, на которых она могла бы развлекать своих подруг игрой на лютне и пением.
Если спросить об ее доходах, она начинает жаловаться:
— Грабят меня всякие проходимцы, так что я совсем ничего не имею. Как жить при такой дороговизне? Вся надежда только на милосердие аллаха и его пророка.
* * *
Абдарразик Митвалли был связан с госпожой Таваддуд узами дальнего родства. Бедный юноша, служащий бакалейного магазина, получал всего два фунта в месяц. Он был женат, и у него вскоре должен был родиться ребенок. Его уволили из магазина, и за несколько недель Абдарразик истратил все, что отложил на черный день. В отчаянии он был близок к самоубийству, но полный страдания взгляд жены заставил его искать другой выход.
— Я пойду к госпоже Таваддуд, — сказал он, — попрошу у нее денег взаймы.
Он направился к дому госпожи Таваддуд и постучал в дверь. С трудом очнувшись от сна, удивленный дядюшка Сид бросился открывать парадную дверь. Перед ним стоял Абдарразик Митвалли. Сид сердито взглянул на посетителя и спросил, что ему нужно. Митвалли со слезами на глазах и болью в сердце рассказал о своем положении. Слуга смягчился, проводил его в гостиную, в которую никто не входил уже несколько месяцев, и усадил на стул, серый от покрывавшей его пыли.
Затем дядюшка Сид направился к двери, которая вела на женскую половину, и долго хлопал в ладоши. Наконец в окне показалась служанка, и Сид сообщил ей, что Абдарразик Митвалли хочет видеть госпожу — хозяйку дома.
Госпожа в это время дремала, сидя на подушке, и видела во сне вкусную еду. Ее не стали будить. Прошло полчаса, час. Нервничая, Абдарразик пошел искать дядюшку Сида и увидел, что тот сидит у порога женской половины, терпеливо ожидая распоряжений госпожи. Абдарразик попросил, чтобы ему разрешили войти, и, не дожидаясь ответа слуги, поднялся в большой зал, где находилась госпожа. Молодой человек громко окликнул ее. Госпожа Таваддуд проснулась и удивилась неожиданному появлению гостя, но сделала вид, что рада его приходу, и усадила рядом с собой. Хлопнув в ладоши, хозяйка потребовала кофе, но Абдарразик отказался от угощения, сказав, что торопится. Он взволнованно поведал ей о своем положении и со слезами на глазах стал целовать ей руки, умоляя о помощи. Он просил дать ему немного денег, обещая вернуть их, как только начнет работать. Госпожа нахмурила лоб и задумалась. Вдруг на ее лице появилась приветливая улыбка. Это обрадовало и успокоило Абдарразика.
— Ты сын моей дорогой, любимой родственницы, которую я уважала больше, чем родную сестру. Разве я могу в чем-нибудь отказать тебе? Но ты знаешь мое положение, Абдарразик. Проходимцы обобрали меня. Я совсем обеднела, у меня ничего нет, но я все-таки постараюсь тебе помочь.
Она открыла кошелек, сшитый из старых тряпок, и долго рылась в нем. Наконец она нащупала монету в пять курушей и сунула ее молодому человеку в руку. Он разжал ладонь и раскрыл рот от удивления. Робость в его глазах сменилась гневным пламенем, которое, казалось, сожжет того, кто рядом с ним.
— Пять курушей! Пять курушей! Моя жена должна родить! Ты сумасшедшая! У тебя сорок тысяч фунтов в банке, а ты отказываешь мне в одном фунте!
Он швырнул монету на пол, и она куда-то покатилась. Абдарразик выбежал из комнаты, как безумный, ничего не видя перед собой.
Не успела захлопнуться за ним дверь, как госпожа Таваддуд поспешно надела очки и стала ползать по полу, с трудом передвигая свое тучное тело — она искала пять курушей. Уже почти отчаявшись найти монету, она обнаружила ее лишь через полчаса, когда пот градом катился со лба. Жадно схватив деньги, госпожа водворила их обратно в кошелек из старых тряпок, гневно приговаривая:
— Он отказался от подаяния, аллах ничего не пошлет ему.
