Протирая испачканными в чернилах руками глаза, писец Бистависи скорбно вздохнул:
— Тяжело нам расставаться с вами, наш господин! Клянусь аллахом, сердце переполняется горем и печалью. Скорого возвращения!
Наджи-бек еще больше напыжился:
— Мое путешествие займет восемнадцать месяцев.
На другой день Наджи-бек отправился проститься с профессором шейхом Мабруком аль-Хизами. Произошла трогательная встреча между профессором и его учеником, во время которой Наджи-бек получил необходимые советы, пожелания, наставления.
Через четыре дня Бистависи зашел в лавку. Каково же было его удивление, когда он увидел Наджи-бека, сидящего, как обычно, на своем месте. Возле него лежали три знаменитые книги. Время от времени он прихлебывал то черный кофе из чашки, то холодную воду из стакана. Бистависи остановился в крайнем недоумении.
— Я думал, что вы, наш господин, уже находитесь в Суэце!
Наджи-бек смущенно взглянул на него и кротко произнес:
— По семейным обстоятельствам я на две недели отложил путешествие. Через две недели я буду на борту парохода «Азия», принадлежащего «Англо-восточному пароходству».
Спустя десять дней после этой встречи в одной газете в отделе хроники была напечатана следующая заметка:
«Счастливого пути тебе, о отважный путешественник!
Нашу страну покидает его превосходительство — великий ученый и прославленный путешественник Мухаммед Наджи-бек, глава рода Абдаллахов, известный своей эрудицией, литературной деятельностью и страстью к путешествиям в Индию, Иран и на острова Индийского океана, которые он собирается изучить и исследовать.
Мы желаем досточтимому путешественнику благополучного возвращения и заранее приветствуем и поздравляем его с успешным окончанием первого в своем роде путешествия, которое, как мы уверены, принесет большую пользу. Мы рекомендуем соотечественникам последовать полезному и великому примеру».
* * *
Пароход «Азия» отплыл из Суэца 14 мая 1920 года, направляясь в Индию.
Прошло три месяца… В книжной лавке шейха Саляма на своем месте, как обычно, сидел Наджи-бек и читал рассказ о Синдбаде-мореходе, бормоча время от времени:
— Чудесная вещь! Прекрасные слова!
Сидевший рядом писец Бистависи вторил ему.
Вдруг Наджи-бек поднял голову:
— Ах, если бы мне удалось совершить путешествие на острова Индийского океана, посетить Индию, Иран!
— Господин наш, — отозвался шейх Бистависи, — ведь вы были уже готовы к путешествию три месяца назад, но отложили его!
Наджи-бек вздохнул:
— Ах, раньше мне мешала моя мать: она была стара и я не мог ее оставить. В настоящее же время…
Он замолчал, будто утомленный беседой. Через некоторое время, как бы после долгих усилий, запинаясь, он проговорил:
— Сейчас у меня дела… Сбор арендной платы… Много работы, очень много работы… Имение в расстроенном состоянии…
Он немного помолчал и добавил:
— Но, тем не менее, я непременно отправлюсь в путешествие. Обязательно побываю на островах Индийского океана, в Иране, Индии. Конечно, исследую неизвестные места, в которых скрыты несметные сокровища, и все это сделаю в ближайшее время…
«Как я не попал в Оксфорд»
Перевод Н. Прошина
В подавленном настроении я вышел на улицу и направился в редакцию.
Мне нужно было сдать рассказ в еженедельную газету. Но, как назло, вдохновение изменило мне, и я не успел ничего написать. Редактор и его помощники представлялись мне злыми духами, ожидающими меня, чтобы отправить в ад.
Проходя мимо бара, где обычно собирались разорившиеся аристократы и новоиспеченные богачи, нажившиеся на войне, я остановился, разглядывая посетителей, и среди них заметил своего приятеля Атиф-бека. Я и не заметил, как оказался около него. Он приветливо улыбнулся мне и, придвинув стул, сказал:
— Садись, расскажи, что нового?
Пожимая ему руку, я ответил:
— Я тороплюсь и могу побыть с тобой лишь несколько минут.
Атиф приказал принести стакан виски и представил мне человека, сидевшего вместе с ним.
— Господин Абдуль Мавли-бек из Асьюта.
Я внимательно посмотрел на него. Это был крупный мужчина с толстой шеей, похожей на ствол дерева. Его густые усы топорщились, напоминая колючки. Широкое, красное лицо принадлежало к числу тех безобразных физиономий, которые внушают отвращение и напоминают уродливую маску.
— Это господин Гандур, известный журналист, — назвал, в свою очередь, меня мой приятель.
Абдуль Мавли-бек, услыхав слово «журналист», чуть не подпрыгнул на стуле. Долгим, полным неприязни взглядом смерил он Атифа и сердито воскликнул:
— Разве я не говорил тебе, что не хочу знакомиться с подобного рода созданиями аллаха!
Атиф-бек расхохотался:
— Гандур настоящий журналист, он умеет держать язык за зубами.
Я тотчас воскликнул:
— Позволь! Ведь язык — мой товар, мой капитал!..
И, обратясь к возбужденному асьютинцу, добавил:
— Я к вашим услугам.
Абдуль Мавли-бек вздрогнул, нахмурился и пробормотал:
— Избавь нас аллах от услуг журналистов!
Официант подал виски. Отпивая из стакана маленькими глотками, я сказал:
— Во всяком случае, я всегда готов служить вам. Но можете быть спокойны, сейчас я тороплюсь и не буду долго надоедать вам.
Сделав еще глоток, я почувствовал желание подразнить дородного асьютинца.
Притворно улыбаясь, я спросил Абдуль Мавли-бека:
— Господин Мавли-бек ненавидит журналистов?
— Да, и притом смертельно!
— Очевидно, для этого есть причина?
— Есть или нет… но я их ненавижу, видит аллах… Волен же я любить или ненавидеть!
— Я — журналист и, мне кажется, вправе узнать причину вашей ненависти к моим коллегам. Быть может, мне удастся изменить ваше мнение о них.
— Вряд ли.
Он налил виски в стакан, стоящий перед ним, и выпил его залпом. Потом начал старательно приглаживать топорщившиеся усы. Второй стакан Абдуль Мавли-бек тоже осушил залпом. Кровь прилила к его лицу, угольками горели глаза. Мой друг шутливо похлопал его по плечу и настойчиво спросил:
— Заклинаю тебя аллахом, скажи нам, почему ты ненавидишь журналистов?
Знатный асьютинец размяк. Казалось, его огромное, тучное тело вот-вот сползет со стула. Наконец он равнодушно произнес:
— Это старая история, которая произошла двадцать пять лет назад, вскоре после окончания первой мировой войны.
Я ответил ему:
— Прошло много времени, все изменилось, даже журналисты. Главное, что характеризует журналиста — нашего современника, — это быстрота работы, честность, умение хранить важные тайны…
Усы асьютинца ощетинились, он покусывал их концы своими желтыми выкрошенными зубами.
— Так ли это? Мой старый знакомый, журналист, виновник той неприятной истории, не обладал подобными качествами. Пусть его имя будет предано забвению!
— Заклинаю тебя аллахом! Что тебе сделал тот журналист? — спросил его Атиф-бек и затем обратился ко мне:
— Абдуль Мавли-бек замечательный рассказчик, мало кто может сравниться с ним в этом искусстве.
Асьютинец расхохотался, его большой живот затрясся от смеха.
Он вновь налил себе виски, выпил, уселся удобнее на стуле и, растягивая слова, произнес:
— Хорошо, расскажу… В то время я учился в школе в Каире, жил там в пансионе и вел себя безупречно. Мой отец занимался хозяйством в нашем обширном имении в Асьюте и обещал послать меня в Оксфорд для продолжения образования, если я получу аттестат об окончании школы и буду хорошо вести себя. Я всеми силами стремился угодить отцу, ибо мечтал поехать в Англию и насладиться светской жизнью.
На мое несчастье я в то время подружился с журналистом. Меня привлекли его искренность и дружелюбие. Нередко мы вместе проводили вечера. Отец присылал мне мало денег, считая, что студент должен жить скромно, и мы договорились платить по счетам поочередно. Но жили мы беспечно и весело.
Однажды вечером я пересекал улицу Тавфик и встретил своего друга. Мы обменялись приветствиями, и он спросил:
— Куда идешь?
— В пансион.
— Так рано? — удивился он.
— У меня болит голова, и я хочу отдохнуть.
— У меня тоже болит голова, пойдем выпьем по бокалу целебного напитка. Я не задержу тебя, ты успеешь отдохнуть: меня ожидают в редакции, я должен еще написать рассказ.
В то время было очень много питейных заведений, не меньше, чем сейчас. Мы вошли в первый попавшийся бар и заняли столик в углу. В баре сидело несколько иностранцев-военных, которые не обратили на нас никакого внимания. Мы пили бокал за бокалом, беседа текла мирно.
Когда пришло время платить по счету, я заметил, что мой друг мешкает и делает вид, что чем-то занят.
