— А это… Что, там выдавали?
— Я же сказал, это Евдокимов привез…
Нина протянула руку за курткой.
— Можно?
— Конечно!
Она брезгливо повертела ее, бросила на пол, наступила ногой, уцепилась за рукав и рванула.
Рукав затрещал. Взялась за другой рукав, стала отрывать и его. Подняла куртку и вышвырнула в окно.
— Вот так, вот…
Комната дочери. Матрас на полу, гитара, запасное колесо к мотоциклу.
— А почему я должна вешать в комнате то, что мне не нравится! — возмущалась дочь.
— А потому, что нельзя быть эгоисткой! — возмущался отец. — Нельзя только брать! Надо что-то и отдавать!
— А я как раз не беру, а отдаю. На!
Она сунула отцу свернутые занавески.
— Лена, перестань дурачиться. Сейчас же повесь занавески и вернись в институт! Неужели тебе не жалко мать? Посмотри, до чего ты ее довела! Это уж, не знаю, садизм какой-то!
— А может быть, это не я ее довела? — сказала дочь.
— Что ты имеешь в виду?..
— Да мне к вам приходить неохота! У вас там нежилая атмосфера! Отрицательные биотоки носятся!..
Бузыкин стоял в телефонной будке.
— Алла, я сегодня не смогу прийти.
— Почему?
— Тут такие дела…
— Приходи после дел.
— Будет поздно. Я тебе завтра позвоню, тут уже стучат…
Билл бежал гордо, гарцуя, как цирковой конь. За ним тянулся Бузыкин. Прохожие провожали их взглядами.
— Темп, Андрей! Темп! — покрикивал через плечо профессор.
— Пошел к черту, — бормотал Бузыкин.
Нина, войдя в прихожую, замерла. Все было загромождено стульями. Билл работал на углу столика, на кухне.
— Здравствуйте, Билл! Что происходит?
— Маленький рас-кар-даш!
Она прошла в комнату. Мебель была сдвинута, шторы сорваны с окон, книги свалены на тахту.
Бузыкин стоял на стремянке, оклеивал стену газетами.
Нина села на стул, не понимая еще, чем это ей грозит.
— Решил переклеить обои, — сказал Бузыкин. — А то слишком мрачно. Посмотри там. Других не было.
Ничем это не грозило ей. Наоборот…
— Эти? — спросила она.
— Да.
— Красивые…
Смотрела на мужа благодарно.
Бузыкин проводил занятия. Хмуро смотрел в листок студенческой работы.
«— Ну что ты на меня так смотришь, дружище? Думаешь, мне легко, парень? — малодушно сказал он Смиту и потом бегал от него и убегал…» Извините, Лифанов, но это подстрочник, а не перевод.
— Почему это подстрочник? — обиделся Лифанов.
— Вот, скажем, у вас тут написано «убегал». И рядом «бегал». Неужели так трудно поискать что-нибудь еще? Прошу вас, — обратился он к студентам, — припомните родственные слова.
— Мчаться, — предложила студентка.
— Припуститься.
— Носиться.
— Удирать.
— Улепетывать.
— Драпать.
— Драпать. Допустим. Как именно драпать? Лифанов.
— Ну… быстро. Не знаю.
— Кто больше?
— Во весь мах.
— Во всю прыть.
— Во весь дух. Во весь опор.
— Еще?
— Дунуть, дернуть.
— Унести ноги. Дать стрекача.
— Опрометью. Без оглядки. Сломя голову…
Бузыкин глянул в окно-у ворот стояла Алла. Лицо его сразу утратило волевой склад. На институтском дворе было тихо. Осень перекатывалась по деревьям. Студентки стояли у стены, как подсолнухи обратив золотые головки к солнцу.
Он подошел к воротам.
— Алла?
— Да, Алла. Ты здоров?
— Здоров.
— Ты меня бросил?
— Понимаешь, так сразу все навалилось-и институт, и перевод мой, и Билл…
— Но хоть позвонить ты мог? Всю неделю как привязанная сижу у телефона. В магазин боюсь выйти, вдруг ты позвонишь?..
Рядом остановилась машина Шершавникова.
— Здорово, Бузыкин! — крикнул он.
Бузыкин поздоровался.
— Могу подвезти. Вам куда?
— Спасибо, не надо.
Шершавников оглядел Аллу.
— Наша? Что-то никогда не видел.
— Чужая, — сказала Алла.
— А то могу. Вам в какую сторону?
— В другую, — сказала она.
Шершавников подмигнул Бузыкину и уехал.
Алла протянула руку:
— Прощай, Андрюша.
Он хотел было задержать ее, но она вырвала руку и пошла прочь.
— Алла, подожди, дай же мне сказать!
— Не надо, Андрюша. Ты — как тот хозяин, который жалел собаку. И отрубал ей хвост по кусочку.
Это больно…
Бузыкин смотрел ей вслед.
— Андрей Павлович!
Бузыкин обернулся. За ним стоял Лифанов.
— Помните, в прошлом году вы мне поставили незачет?
— Да, помню.
— А теперь мне стипендию не дают. А ведь то было в прошлом году, а не дают в этом. Они говорят, если вы поставите, тогда дадут. А я вам сдам, вы только поставьте!
Он положил раскрытую зачетку на портфель, протянул ручку. Бузыкин подписал и ринулся за Аллой. Алла услышала позади визг тормозов, оглянулась. Бузыкин стоял на мостовой перед микроавтобусом. Он потрогал рукой голову, посмотрел на руку — нет пи крови.
Водитель выскочил из кабины, завопил:
— Ты что, водохлеб слепой, не видишь, куда идешь?
— Простите, пожалуйста, я загляделся.
— Что с тобой? — подбегая, спросила Алла. — Он тебя задавил?
— Да нет, я сам… Алла, ты пойми меня. Я все это время думал и понял. Ведь, кроме страданий, я тебе ничего не приношу. Только ломаю тебе жизнь!
— Потом, Андрюша, потом. Покажи-ка… Не тошнит? Потряси головой.
Бузыкин потряс.
— Не больно?
— Нет.
Водитель, который тем временем осматривал дверцу машины, подошел к ним.
— А ну-ка ты. Смотри, что натворил.
Алла отстранила Бузыкина.
— Что там у вас?
— А вот — вмятина. Теперь выправлять, красить. Гони червонец.
— Вот нахал! — возмутилась Алла. — Задавил человека и еще деньги требует! Да я сейчас милицию позову!
— А вы, девушка, топайте отсюда, пока по хлебальнику не схлопотали, — сказал водитель.
Тут Бузыкин неумело, но сильно ударил его кулаком в грудь. И Алла ударила его кулаком в грудь. На некоторое время все оторопели. Уже появились и зрители — женщины, маленький человек вшляпе.
Первым опомнился водитель.
— Так, — сказал он с удовлетворением. — Значит, ты меня первый ударил. Это хорошо.
Он стал снимать спецовку, пошел на Бузыкина. Алла уперлась ладошками ему в подбородок, отталкивая.
— Отойди, девушка! — рычал водитель.
— Не надо, — просила Алла. — Он ненарочно.
— Отойди, Алла, — попросил Бузыкин.
Тогда Алла закричала, обращаясь к зрителям:
— Товарищи, помогите! Он человека задавил, а теперь еще избивает!
Маленький в шляпе подскочил к Бузыкину, ловко заломил ему руку за спину, пригнул к земле.
— Да не этого! Вот этого! — закричала Алла.
— Так этот же стукнул.
— А задавил-то этот. Что вы руки ломаете, вам же говорят!
— Тот, тот, я видела, — включилась женщина. Ездят как ненормальные.
Человек в шляпе отпустил Бузыкина, кинулся на водителя, тем же приемом скрутил руки.
— Есть! Зовите милицию, гражданка.
— А ну его, пусть гуляет. Пойдем, Андрюша.
Варвара стояла в пальто с телефонной трубкой в руке, говорила потерянно:
— Не удивляйся, Бузыкин, я догадалась, где ты. Будешь смеяться — у меня опять не приняли. Сказали — не соответствует стилистике. Мне худо, Бузыкин, приезжай!
БУЗЫКИН. Извини, Варя, но сейчас — никак.
ВАРВАРА. Ну, попозже.
БУЗЫКИН. И попозже никак.
ВАРВАРА. Ну, все. Тогда я пропала.
Бросила трубку.
Бузыкин вернулся в комнату Аллы.
АЛЛА. Что она от тебя хочет?
БУЗЫКИН. Просит, чтобы я ей помог, что-то там у нее не получается.
АЛЛА. А ты?
БУЗЫКИН. Сказал, что не могу, занят.
АЛЛА. И правильно. Кочет, чтобы ты всю жизнь на нее ишачил?
Стояла перед ним в позе манекенщицы.
— Хорошо?
БУЗЫКИН. Что — хорошо?
АЛЛА. Наблюдательный ты мой! Я же себе новую юбку сшила! Ну, где ты еще найдешь себе такую? И шьет, и готовит, и печатает!
БУЗЫКИН. И изводит.
АЛЛА. И любит! И спасает!
На руке Бузыкина заверещали часы.
— Все? Твое время истекло?
БУЗЫКИН. В ЖЭК надо забежать, пристают, чтобы я им лекцию прочитал.
Алла промолчала.
БУЗЫКИН. Никуда не пойду.
АЛЛА. Подари мне этот твой… будильник.
БУЗЫКИН. Пожалуйста.
АЛЛА. Вот. А теперь я спрячу его так далеко, чтобы никто никогда не услышал этого проклятого верещания!
Шли в кино, шагали не торопясь по выгнутому мостику над каналом. Давно уже Бузыкин не прогуливался так, никуда не торопясь. Здесь повстречался им, прошел мимо молодой человек интеллигентного вида. Алла окликнула его.
— Женя!.. Это же Пташук! Идите сюда!
Он вернулся.
— Вы что не здороваетесь, Женя?
— Здравствуйте. Я вас не видел, — смутился Пташук.
АЛЛА. Видели, видели, прямо в глаза смотрели. Это Женя Пташук. А это Андрей Павлович. Помните, я вам его стихи читала! Я им на даче твои стихи читала.
