Тогда я не мог самостоятельно ответить на поставленные жизнью вопросы. Это был тупик. Кто мог мне помочь? «Только Добрыня» — думал я. Но, к сожалению, я не знал, как его найти. Я не мог ему написать, Добрыня не дал мне своего адреса. Он говорил, что у него нет дома. У меня даже не было его фотографии, Добрыня отказывался фотографироваться. Остались одни воспоминания, а человек исчез, как дуновение ветра.
Стремление вырваться из создавшейся ситуации у меня возрастало, и я внезапно для себя нашёл отдушину, которая дала мне силы не поддаться системе.
Как-то раз, когда я бестолково просиживал в кабине автомобиля, мне в голову пришли строчки:
Тяжёлый, крепкий сон слепил твои глаза.
И страха цепь сковала тебе руки.
Боишься ты, что мир твой разорвёт гроза
И ты не вынесешь свободы сладкой муки.
Мне захотелось тут же, пока не забыл, записать их. Я стал искать бумагу. И, найдя какой-то старый, помятый клочок, записал. А когда написал первое четверостишие, появилось продолжение:
Твой самый страшный враг живёт в тебе.
Не стоит с ним мириться.
Иначе непременно быть беде.
С бедою счастья в жизни не добиться.
Поверь себе, сорви оковы рабства.
Не вспоминай про страх и с песней в путь.
И лишь в борьбе ты вступишь в братство
Свободы, радости и счастья, а страх со злом забудь!
У меня возникло впечатление, что слова сами собой складываются. Будто не я придумываю стихотворение, а кто-то диктует мне, я лишь читатель и именно для меня оно предназначено. Это была подсказка, помощь, которую я так долго ждал. Осознавая это, я воспрял духом и стал постоянно держать в своей кабине блокнотик. Как только ко мне приходила рифма, я тут же её записывал и развивал в полноценный стих.
Теперь я жил будто в двух мирах. В первом я пытался осмысленно прочувствовать своё положение, то есть положение раба системы. Во втором мире я на этого раба глядел со стороны и раскладывал его существование в системе на рифму. Это была увлекательная игра воображения, она меня забавляла. В результате я отстранился от роли раба и стал, может быть, громко сказано, но всё же поэтом. Настал момент, когда я понял — система меня, по крайней мере, здесь, на базе, не сломает. Раб системы внешне, я остался человеком, движущимся к свободе. Тем не менее, окончательно вырваться из-под власти системы мне не удавалось. Я был ещё очень слаб.
Прошёл год, как я вернулся из армии. Мне тогда исполнился двадцать один год. Отработав одиннадцать месяцев на автобазе, я наконец-то дождался своего отпуска. Мне давно очень хотелось отдохнуть на побережье Чёрного моря. В детстве я раза три бывал на черноморских курортах. У меня остались самые светлые впечатления об этих поездках. И вот после сложного трудового года появилась возможность полностью отключиться от своих проблем. Ничего не делать, а просто загорать. Море меня манило своей экзотичностью. Хотелось кардинально сменить атмосферу. Я думал о путешествии. Мне никогда не приходилось вот так, самостоятельно поехать за тысячу километров от дома и оказаться в незнакомой местности. Мне было интересно полюбоваться южными ландшафтами, полазить по горам, поплескаться в прозрачной прохладе воды.
Я решил поехать в Крым, в Феодосию, выбор мой пал на этот город, потому что там жил мой армейский друг — Саша Усачёв, мы служили с ним в одном взводе и вот уже год как вели друг с другом переписку. Он приглашал к себе, но я не сообщил ему о своём приезде. Мне хотелось встречу с ним превратить в приятную неожиданность. Зная его стеснённые условия проживания, задерживаться у Саши я не собирался, тем более что он недавно женился, и у них в семье родился сын. Не думаю, что моё пребывание у друга скрасило бы молодой паре и без того нелёгкую жизнь.
Я купил билет на поезд, взял с собой рюкзак, палатку, котелок и всё то необходимое, что нужно для дикого проживания на берегу моря. Меня ожидала тридцатишестичасовая поездка в Крым.
Ехать к морю на поезде мне было приятно, несмотря на ужасную жару, стоящую в вагоне из-за не открывающихся окон и по-летнему тёплой погоды. Предвкушение скорого отдыха на черноморском побережье приятно щекотало душу. Подъезжая к месту назначения, я с нетерпением всматривался в окно, не желая пропустить тот миг, когда впервые появится море. И вот оно, светло-голубое возле берега, тёмно-зелёное, почти чёрное — у горизонта. Оно искрилось на солнце, маня к себе кажущейся беззаботностью. Поезд под конец своего пути, будто нарочно, еле плелся, дразня своих пассажиров, «черепахой» проезжая мимо пляжей. Расслабленные люди, которых я лицезрел через окно вагона, создавали атмосферу непередаваемого словами отдыха. Такое ощущается только возле летнего моря. Мне хотелось поскорее окунуться в эту атмосферу. И действительно, стал чувствовать, что медленно, но уверенно погружаюсь в неё. Оранжевое настроение охватило меня, и мир тоже окрасился в оранжевый цвет.
На перрон высыпали в нетерпении пассажиры, наконец-то дождавшиеся окончания поездки, их тут же стали обрабатывать предприимчивые таксисты и владельцы комнат под отдых.
Мне спешить было некуда. У меня на руках был Сашкин адрес. Было ещё утро, и я, не торопясь, решил добраться до него пешочком. Заодно и посмотреть город. Я сдал рюкзак в багажное отделение и налегке вышел на привокзальную площадь. Посреди неё возвышался памятник Ленину. Памятник как памятник, таких тысячи по всему Советскому Союзу. Да только здесь, среди отдыхающих, облачённых в шлёпки, майки и шорты, Владимир Ильич в тёплом пальто выглядел как-то не к месту. Я понимал, что ваять вождя в плавках было бы политически неприлично, но можно было бы найти какой-нибудь компромисс и облачить его, к примеру, хотя бы в рубаху. Впрочем, мысли о вожде пролетариата недолго будоражили моё сознание. Я с жадностью рассматривал феодосийские улочки и постройки. Мне казалось, здесь встретился Запад с Востоком. Мешанина стилей, мешанина людей. Беззаботность поглотила меня, я шёл и впитывал здешнюю ауру. Вскоре начались небольшие частные домики. Узкие извилистые улочки то поднимались в гору, то опускались, создавая тем самым особый колорит этих мест. Мне пришлось опросить с десяток представителей местного населения, прежде чем удалось найти улицу, где проживала Сашина семья.
Калитка оказалась запертой.
— Сашка! — крикнул я.
Из постройки во дворе вышла девушка с ребёнком на руках. Она не спеша подошла ко мне и сказала:
— Саши нет дома, он на работе. А вы кто?
— Я его друг, мы вместе с ним служили, в одной роте.
— А… Да, Саша мне рассказывал о тебе, — она улыбнулась. — Меня зовут Оксана, я его жена.
— Саша писал о тебе, — парировал я.
— Он работает недалеко отсюда. Ты его легко найдёшь. Я бы и сама показала дорогу, но… — Оксана кивнула головой на ребёнка. — Артёмка засыпает, и мне надо уложить его спать.
Оксана подробно рассказала, как найти дорогу к работе Саши. И действительно, долго не плутая, я подошёл к кухне какого-то военного санатория. На задворках у служебного входа в белом поварском костюме и колпаке сидел Сашка и курил. Ничего не придумав лучше, я решил его напугать и, подойдя сзади, насколько можно суровым голосом произнёс:
— Это что за курение такое, когда суп убегает?
Сашка лениво повернул голову (видимо, ему было глубоко на всё наплевать) и хотел было удостоить меня презрительным взглядом, уже сделал для этого подобающее лицо, но увидев, кто перед ним стоит, подскочил и бросился мне на шею. Судя по его реакции, он был очень рад встрече со мной.
— Подожди здесь, сейчас я постараюсь побыстрей освободиться. Мне не терпится с тобой поговорить, — он скрылся в чёрном проёме кухни, откуда шёл адский жар, усугубляемый ещё и жарой на улице.
Я присел на то место, где сидел Саша. Ждать пришлось недолго, минут пятнадцать. Саша, уже переодетый, с улыбкой выскочил на улицу.
— Пошли, — сказал он, — познакомлю с моей женой. Знаешь, какая она у меня?
— Да. Я её видел.
— И как?
— Красивая!
— Ты знаешь, все мужики на неё засматриваются.
— Смотри, чтобы не увели!
— Не уведут, не отдам!
Болтая ни о чём, мы незаметно добрались до его жилища.
Артём спал. Мы тихо прошли на кухоньку. Подошла Оксана. Саша с нежностью обнял её.
— Вот так мы и живём, — сказал он, — своего угла пока нет. Снимаем здесь две комнатки и кухню. Ну ничего, для жизни хватает.
Покушав супчик, мы с Сашей пошли на пляж. Оксана с Артёмкой осталась дома, я попрощался с ней, так как возвращаться мне уже не было смысла. Направляясь к морю, мы шли через какую-то никак не вяжущуюся в моём сознании с черноморским курортом промышленную зону, пересекали железнодорожную линию, со всех сторон нас окружали чудовищные железобетонные конструкции. Пока мы шли, болтали о жизни, о планах. Делились своими впечатлениями о послеармейской жизни. Выяснилось, что и у Саши столь радужная в армейских, солдатских мечтах гражданская жизнь очень быстро превратилась в тягучую бытовуху, где сложность постоянного выживания заставляет впрягаться в лямки, чтобы тащить тяжкий груз повседневных забот. Мне показалось, будто Саше было вдвойне сложнее, чем мне, ведь у него семья, маленький ребёнок, их надо было каким-то образом содержать, да ещё и снимать жильё, а какую могут платить зарплату молодому повару? Не думаю, что этой зарплаты было им достаточно для жизни.
