Ознакомительная версия.
Графиня! Вы знаете, что воду не только пьют? Ею моются. Правда, это чисто русский обычай. Знаете, есть такие выносливые народы, - славянские. Они тоже христиане. У них имеются, только не надо падать в обморок, - бани! Как в нашем достославном Риме времён императоров-симпатяг и злодеев из народа.
Но ничего: истинное просвещение когда-нибудь придёт и в Европу!
Надеясь отвлечься, Джованни живо до чёртиков представил себе абсолютно фантастическую картину: его рукопись формуется в огромный кирпич и тут же бешено размножается. Ап! и вся масса кирпичечных близнецов улетела куда-то ввысь, под облака, откуда медленным каменным градом просыпались каменные книжечки на всю грешную землю - и все народы чудесно прочитали то, что сегодня утром дописал Джованни. И все узнали, что разбить одну великую любовь на сто осколочков, осыпочков, ошмёточков - это единственный выход, чтобы хотя бы дожить до смерти, не разорвав своими когтями своего сердца.
Вот бы нашёлся умелец-негодяй, кто избавил бы читающую публику от переписчиков!
Вот бы так: написал побасенку - и назавтра об этом знают во Вселенной. И говорят: а вы знаете, что вчера Джованни наконец излил свою душу? Ах, нет, мы не знали. Неужели излил? Так-таки и излил? И что от души осталось? Ха-ха-ха.
А правда: переправить это всё - всем, как снадобье...
И все любовники Земли, когда невмочь им будет дотянуться до ненаглядных тварей и возлюбленных колен - прочтут отчёт любовника, прожившего чуму, но не прожившего Марию, и Неаполь...
Ах, кажется, я ударяюсь в стихоплётство.
Мария, тварное издание Адамовой подруги! Бессмысленная талия твоя.
Моя душа, как кошка, намурлычет мелодий тебе пять иль сто, порадуйся, Мария!
Моя душа змеёй обнимет-обовьёт изножье, изголовье, изжелудочье твоё, изселезёночье, ах, как тебя достать оттуда, из могилы...
Я построил бы тебе саркофажик из этих кирпичей. Моя рукопись, умноженная фантастическим мастером и облаками, моя рукопись ляжет вокруг тебя и будет вечно спать с тобой, и буду я твой вечный муж. Ха.
У ВСЕХ СВОИ ПАЛКИ
- Вчера всё, что блестит, было объявлено золотом. Я еще не знаю, как относиться к этому, но каменный ужас объял меня и что-то нашёптывает прямо в ухо. Этот ужас ведёт себя, как хулиган в подворотне, но я чувствую, что будет и кое-что похуже. Надо, внученька, послушать новости. Возможно, что-то произойдёт и в жизни бриллиантов. Может быть, их объявят газами.
Бабушка зажмурилась.
- Ничего страшного, - говорит внучка. - Всё едино.
Это диалог другого дня. Он полон эмоций. Прекрасный день.
За окном громыхнуло фейерверком. Взвились рассыпчатые ракеты. Посыпались цветные веники. Комната озарилась.
"Может. Возможно. Могучий. Могущество. Мочь. Мощь. Мощи.
Власть. О, как её хотят мои соплеменники! А недавние выборы! Огромная толпа кандидатов шевелилась, аки планктон под носом у голубого кита. Болтливый мелкий криль... Пока животное готовилось к завтраку, спесивый корм вёл яростные и нелицеприятные дебаты об устройстве прекрасной жизни в окружающем океане. Потом громадный зверь втянул полморя солёной воды вместе с дебатирующим крилем - и выплюнул очищенную воду. Теперь - тишина. Переваривание".
Я сказала бабушке, что мне привиделся голубой кит.
- Это детское сравнение, - ответила она. - Нам за такое поставили бы неуд. И зачем ты думаешь о власти...
- А мне нравится. Вся страна теперь будет смотреть в тоскливо-щенячьи глаза остатнего непереваренного планктона. И как не надоело! Непереваренного - всего-то несколько штук особей, остальные прошли с потоком, но эти самые некоторые, оставшиеся за губой, вне китовой утробы, почему-то чуть не плачут. У них теперь - зеленоватые обвисшие скулы, и возраст появился. Волосы белеют даже у самых отпетых брюнетов. Чудо-юдо-рыба-кит, такое большое и могучее, могутное, мощное, возможностное животное, полное чарующих тайн, почему-то привлекает этих страдальцев исключительно своей утробой! Манит внутрь, в темноту, в изоляцию. Чудно. Невероятно.
Я закипела, разговорилась, а бабушка терпеливо ждёт. Потом поправляет меня:
- В утробе кашалота - не кита голубого, а кашалота, - находится драгоценная амбра. Как ни прозаичен его кишечник, амбра закрепляет аромат парфюма навек. Мстительный кашалот может целиком, не жуя, проглотить человека. А голубой кит не может. Говорю же, твоё сравнение путаное, поверхностное, без глубины. Журнали-и-и-и-стка! Из тебя вряд ли получится литератор. Ты, случаем, не демократка? Давай опять поговорим о мужчинах?
- Ну... давай, - печально согласилась я. Бабушка всегда права. - Говори. Если уж о власти не хочешь.
- В Америке был большой чиновник, ныне пенсионер, Генри, очень умный, высокооплачиваемый. Он однажды сказал в интервью, что самый верх мужской сексапильности - власть.
- Бабушка!
- Я сама читала. Лет десять назад. У нас в стране тогда уже можно было печатать всякие американские признания, поскольку отменили цензуру. Я газету с интервью Генриным давно потеряла, точнее, выбросила, поскольку тогда было очень много газет с половыми вопросами и ответами; бедная публика насыщалась пылью, оставшейся от запретов прошлого. И я тоже.
- Бабушка! "Пыль от запретов" - это литературщина. Бездарная.
- Зачем хранить газету? - Бабушка не слушает моих ремарок. - А теперь думаю: зря выбросила. Показала бы твоему крилю и сказала: вот, видите, это же ваши истинные мотивы к власти! Гиперсекс! Это сам Генри сказал, а уж он-то знает.
- Почему именно знает, а не верит?
- Цена слова. В безусловных единицах. Однажды соплеменники-американцы спросили у Генри: надо вкладывать деньги в Россию или не надо? За конкретный, исчерпывающий ответ обещали полмиллиарда долларов. Он потребовал ровно неделю на раздумья, покумекал и чётко ответил: не надо. Два слова. Его поблагодарили чеком на полмиллиарда долларов. Это дешевле, чем обжечься на России. Вот какова цена простого вопроса, адресуемого Генри. Он знает что говорит. Он ещё вот что сказал: "Политический обозреватель - это тот, кто способен сформулировать интересы власть имущих". Правда, отлично сказано?
- Превосходно. Очень умный человек, бабушка. А что - в ваши времена уже знали слово секс?
Она задумалась.
- Современный половой член очень мешает мужчинам видеть мир и работать над собой. Косность - на стержне, в собственной сути стержня, который обязан встать, отреагировав на привычное раздражение. Женщине проще: она не так прямолинейна. Отдыхай.
Внучка потрясена. Прежде она не задумывалась над вполне очевидной способностью члена быть современным или старомодным, доисторичным или футуристичным.
Бабушка выжидает минуту и возвращается в себя:
- Теперь меня объяла лёгкая политическая грусть: мужики спятили. Поэтому я пишу, а вы все судите сами: стоит в меня вкладывать или не стоит? Я так думаю: теперь же надо всё описать! Ты слушаешь?
- Да, бабушка. Ты, оказывается, что-то пишешь. Мемуары? Стихи? Прозу? Я заинтригована.
Бабушка молчит. Перечень жанров как-то сбивает накал беседы, и я перехожу на другие рельсы:
- Скажи: что во власти ужасно?
- Не скажу. Закрытая тема. Ужасная тайна.
- Я никому не скажу.
- Да и скажешь кому - и что? Решат - сумасшедшая.
- Отлично. Говори. - Я иногда настойчива.
- Стремление к личной власти - болезненное извращение, - вздохнула бабушка. - Например, какое-нибудь масонство; оно необходимо властителям, поскольку без черной магии они не вырвутся на кажущийся им верх. Они вынуждены продлевать свою жизнь как можно дольше, поскольку знают, что за гробом у них очень несимпатичная перспектива: быть слугой того демона, который помогал им при физической жизни.
- Да, - согласилась я, - обязательно скажут: сумасшедшая. Впрочем, я читала, что все, кто в настоящей власти, мыслят оккультно. Ты училась или так, самодеятельно?..
- Не огорчайся: все мысли стары, как само древо познания. Они росли на нём как его ветви, листочки, были соками, корнями, наконец, плодами - всё же понятно! Древо познания так же иерархично, как весь наш мир. - Бабушка погладила внучку по голове. - Про твоё сумасбродство тебе неминуемо скажут сотни раз. Ну, если, конечно, будешь меня слушаться.
Бабушка и в этом оказалась права.
"У всех свои палки", - подумала я, натолкнувшись на маленькую кругленькую тётеньку. Она нервно тыкала в порог вагона большой белой толстой клюкой, нащупывая путь, а со спины на неё напирала метротолпа, в авангарде которой выделялась великорослая деваха с лыжами в руке.
Лыжный букет с коротким стуком опустился на тётенькину голову. Слепая вздрогнула от удара и, подсобравшись, преодолела препятствие. Деваха не заметила инцидента и не извинилась. Я выбралась на перрон, оглянулась на бабулю, на деваху, но их уже втянуло в вагон, и толпа вмялась вослед, и все их палки тоже.
В думах о потенциях древесины я перебралась на другой путь, старательно обходя нищих, у которых сегодня был форменный бенефис. Почему-то именно день Конституции, праздник всех граждан, вывел на работу нищих всех категорий.
Ознакомительная версия.
