— Крысы, да?
— Какие там крысы! — воскликнул мясник. — Это он сам от ужаса изгрыз себе пальцы и бороду! Нет уж, пускай меня лучше сожгут! — И он снял с крюка половинку туши, а окорок в два центнера весом переложил на плечо, а потом вышел из холодильника, запер за собой дверь и вернулся в лавку. Бычья берцовая кость пригибала его голову к груди.
— А знаете что? — сказал пан Буцифал, заглядывая снизу в лицо пану Гирману. — А вы укажите в завещании, чтобы врач проткнул вам сердце иглой. В богатых пражских семействах так издавна делалось, да и у аристократов это уже вошло в привычку.
— Проткнуть сердце? — переспросил Гирман. — Так моя жена только этим и занимается, вот, сами поглядите!
А пани Гирманова несла гостям горячие сосиски, приговаривая:
— Ах, господа, я же чуть не забыла! Сегодня у нас карнавал! Приходите вечером, я буду играть на мандолине… ах, пан Виктор, фонарики, полная луна… я вас всех приглашаю! А мой муж играет на маленькой гитаре в оркестре тамбуристов, — сказала она, шагнула под бычью ногу, взяла своего мужа за руку и стала отгибать ему пальцы один за другим, приговаривая ласково: — Вы только поглядите на эти пальчики! Они же у него, как сардельки! А в прошлом году на празднике в бойне играли музыканты, и там поставили помост, и Франтишек на него взошел, а потом туда привели бычка в полтонны весом, подсунули ему под брюхо лямки… И Фананек этого бычка поднял, и музыка играла, и все ликовали… а нынче, господа, эти вот самые пальчики-сардельки будут тренькать по струнам крохотной гитары, так приходите же непременно, господа!
— Пан Гирман, эта могила, что очень бы вам сгодилась, она совсем рядом со знаменитым чешским поэтом. Милостивая пани, ну уговорите же его! Такой дешевой могилы вам больше не попадется! — сказал пан Буцифал.
— Как это было бы замечательно — лечь рядом с великим поэтом, — сказала мясничиха, — мой отец тоже был поэт, ах, господа, до чего же он любил устраивать праздники! Впереди шли ученики в белых фартуках и несли в больших мисках свиные головы, потроха и колбасы — это были призы для лотереи, следом вышагивали подмастерья в белых колпаках и клетчатых куртках и несли на плечах наши цеховые знаки — серебряные мясницкие топоры, за ними маршировал духовой оркестр, а потом валили гурьбой великаны-мастера в шляпах с соколиными перьями — мясники, самый цвет нации… Однако, господа, кушайте, кушайте, пока сосиски не остыли, — потчевала мясничиха.
Пан Буцифал сказал:
— Пан Гирман, мне уже совершенно ясно, что эта могила — ваша. Я похлопочу в Церковном управлении, и вам прямо в гробу установят аппарат, который придумал один титулярный советник, русский, живущий сейчас в Париже. Это механизм, который присоединен в гробу к вашим рукам. Суть там в проводах, которые передают сигналы тревоги, так что если вы в могиле даже просто пошевелитесь, на кладбище поднимется трезвон, а из трубы полетят разноцветные ракеты, и вдобавок для надежности прогремит выстрел из пушки… Бац-бац! — выкрикнул пан Буцифал и широко раскинул руки.
Пан Гирман перепугался и вздрогнул так, что окорок соскользнул у него с плеча, а сам мясник потерял равновесие и полетел на закрытую дверь, которую его жена в последнюю секунду успела отворить… и Гирман выбежал с окороком на тротуар, он пытался догнать эту груду мяса, но ноша опережала его метров на пять, и пан Гирман перебирал ногами, чтобы угнаться за нею, спотыкался и падал… падал… это было именно замедленное падение, а не бег. Две благонравные ученицы продавщиц из фирмы «Лидия», увидев происходящее, смели крошки с колен, каждая со своей стороны подхватили скамейку и унесли ее на безопасное расстояние.
— Доброго дня вам, пан мясник, — поклонились они пролетавшему мимо Гирману.
А тот споткнулся о крепление афиши, приглашавшей на Венецианскую ночь, и окорок промчался сквозь нее, словно туча, и пробил металлическую ограду возле чумного фонтана, и взрыл цветочную клумбу.
Через площадь бежал шляпник Курка, прямо как был — в жилете и с велюровой шляпой в руках.
— Сосед, — произнес он жалостливо, — сильно вы ушиблись?
— Сильно, — ответил Гирман.
— А я смотрю в витрину и вижу, как вы летите… а знаете, я думал, вы все-таки устоите. Вам и правда больно? — спрашивал Курка. Потом он выпрямился, достал из кармана щетку, подул на велюровую шляпу и принялся тщательно ее чистить.
— Правда больно, — кряхтел мясник.
— До чего же мне вас жалко… жена думала, вы тренируетесь перед праздником… ну, дай вам Бог здоровья, сосед, — сказал шляпник, направляясь к себе, и в голосе его слышалась неприкрытая радость.
Потом прибежал пан Буцифал.
— Но это еще не все, — сказал он, опустившись на колени. — Главное — это телефон, он проведен прямо в контору кладбища, так что оттуда сразу же примчатся могильщики и выкопают вас.
— А вот вас так и закопать мало! — принял сидячее положение пан Гирман. — Навязали мне страхование жизни, а теперь еще и могилу суете, знаете, что она мне наверняка понадобится… Вы только гляньте, что моя жена вытворяет! — И он трагическим жестом указал на бегущую к ним мясничиху, которая одной рукой приподнимала юбку, а другой держалась за Виктора, агента страховой компании.
— С моим папенькой еще похлеще случай вышел, — сказала она, стирая чистой тряпочкой глину с окорока. — Представьте, господа, у папеньки была открыта витрина, и он, прямо как давеча мой Фананек, засовывал в свиные головы лимоны. А мимо как раз ехал грузовик, и у него отвалилось переднее колесо, и оно полетело и ударило папеньку по заду так, что он сначала сунул лимон в свиную голову, а потом вместе с этой головой пробил стекло и очутился в лавке возле колоды, где мамаша как раз рубила топором телячьи кости для супа!
— И она зарубила вашего отца? — спросил пан управляющий.
— Нет… то есть, почти. Она его плашмя ударила. Но, господа, возьмите же этот окорок и отнесите его в лавку! — воскликнула мясничиха. Представители «Опоры в старости» окружили мясо и наклонились над ним. Когда все приготовились, управляющий скомандовал:
— Раз, два, взяли!
Страховщики, закряхтев, поднатужились, однако окорок остался лежать, где лежал.
Пан Гирман поднялся, отодвинул представителей «Опоры в старости», нагнулся и одной рукой подхватил свой бычий окорок; он нес его под мышкой, точно чертежную доску. Пани Гирманова так и лучилась радостью:
— Видите? Пальцы у него, как сардельки, а вечером он будет играть ими в оркестре на гитаре. Пан Виктор, подайте мне руку и пообещайте, что придете.
— Вы слышали? — спросил Гирман Буцифала. — Моя жена загонит меня в гроб. Оставьте эту вашу могилу за мной. Да не забудьте про укол в сердце!
В магазине было темно, а на прилавке сияла серебряная касса, похожая на макет плотины.
Пан Виктор Тума, агент «Опоры в старости», войдя, поклонился в сторону мастерской, где возле длинного стола сидели четыре девушки: перед каждой лежали кучки искусственных листьев, которые они тоненькими пальчиками прикрепляли к проволочным стеблям.
— Здравствуйте, красавицы! А где же ваш хозяин? — вот что спросил он, отвешивая поклон. И молодые работницы подняли глаза от искусственных цветов и тоже поклонились ему. И каждая продемонстрировала посетителю свою макушку, когда ткнулась носиком в цветочки без запаха, лежавшие на столе.
— Возле кассы есть звонок, позвоните! — сказала одна, и все девушки снова вернулись к работе и снова принялись то ли вывязывать крючком малюсенькое покрывало, то ли придерживать за крылышко живую яркую птичку.
Тут в дальнем конце магазина под желтой электрической лампочкой появился лысый мужчина и зашагал вдоль охапок искусственных роз, и георгинов, и ландышей, и нарциссов, и примул, висевших на скобах, словно хомуты… Он был в очках с толстыми стеклами, и оттого под глазами у него светились два полукружья, напоминавшие турецкие полумесяцы. Мужчина остановился возле прилавка, положил на него руки, и обнаружилось, что обе они искусственные, цвета табака, как руки Богоматери Ченстоховской.
— Пан Краусе? — спросил Виктор.
— Да. Что вы желаете? — подставил ему свое мохнатое ухо пан Краусе.
— Я студент-философ, и Министерство образования и народного просвещения дало мне отпуск, чтобы я в качестве представителя «Опоры в старости» составил список тех, кто хотел бы получать пенсию. Пан министр выразил желание, чтобы этой работой занимались достойные люди.
— Замечательное дело вы делаете, — сказал торговец. — Пенсия меня интересует, это задача поистине математическая… однако что за философию вы изучаете?
Задавая свой вопрос, он тщетно пытался нажать на свинцовую кнопочку на протезе.
Страховщик нажал на кнопочку, и искусственный большой палец отскочил, как клешня, и пан Краусе взял сигарету.
