Однако случай с Мариной стал исключением. Как ни странно. Как это ни странно, слышите, специалисты по бизнеспсихотренингу? Новелла закончилась быстро и без особых потерь, а отношения только улучшились. Я стал ее хорошо понимать. Она просто, кажется, научилась чувствовать меня.
Марина явно стоит больше тех семисот гринов, что я плачу ей. Каждое утро она добросовестно будит меня, находя даже в том случае, если я ночевал не дома, мобильный разряжен, а вместо крови в венах плещется кокоэтилен. Круглые сутки она опекает меня, назначая нужные встречи и отсекая пустые. Она заказывает мне билеты на самолет, бронирует гостиницы. Напоминает о днях рождениях партнеров по бизнесу, чиновников и родственников. Снимает квартиры моим любовницам. Записывает меня в солярий и на массаж, договаривается с клиниками и частными врачами, ведет переписку.
Короче говоря, я воспринимаю мир через посредника. Я привык к тому, что все делается без моего непосредственного участия. Все будет происходить, и мне вовсе не стоит беспокоиться о том, чтобы это было сделано в срок и как надо. Все, что от меня требуется, это высказывать пожелания. Одобрять или отвергать. Ставить подписи. Рассуждать о макроэкономической ситуации. Раболепно наводнять свою речь словами вроде «диллинг», «копирайтер» или «спрэд». Пить с инвесторами. Ебать шлюх с чиновниками. Кататься на лыжах с банкирами. Торговать ебалом на нескончаемых совещаниях. В собственной конторе. В ассоциации рекламных агентств. В мэрии. В префектурах. В зарубежных сетевых корпорациях. На нескончаемых вечеринках в ресторанах и клубах, устраиваемых в честь открытия – презентации – увеличения объема продаж…
Я перестал пользоваться органайзером. Часы и ручка воспринимаются лишь как модные аксессуары, подчеркивающие мою платежеспособность. Наиболее часто произносимая мною по телефону фраза: «Свяжитесь с секретарем!»
Да-да. «Свяжитесь с секретарем», «запишитесь у секретаря», «вам перезвонит мой секретарь», «аккредитует», «назначит», «запомнит», «выполнит»…
Вот так я избавился от выматывающей рутины повседневных забот. В какой-то момент я даже, было, подумал, что это и есть полнейшая свобода. Ощущение продолжалось лишь миг, а может, неделю, не помню. Свобода! В смысле, беспрецедентная, обескураживающая, головокружительная независимость. Знаете от кого и чего? В первую очередь от самого себя. От собственной памяти. Надо только уметь расставлять приоритеты. Все остальное произойдет без вашего участия. Секретарь напомнит, внесет в планнинг, договорится, закажет, зарезервирует, организует. Никакого напряжения, носи себе улыбку как последствие пластической хирургии.
Вот именно! Улыбайся! Улыбайся, сука! Шире, светлее, ярче! Этому учат журналы и TV, об этом твердят родители и друзья, это написано в учебниках по менеджменту и практической психологии. Тот, кто улыбается, более удачлив. Он быстрее станет счастливым. Тот, кто позитивен, всегда будет в хорошем настроении. Фортуна сама придет к тебе в руки. Счастье не за горами! Счастье рядом! Каждый имеет право быть счастливым. Каждый…
Вот только, если представить на секундочку, на одно маленькое мгновение, что мне не нравится быть позитивным? А вдруг мне не надо вашего ебаного счастья? Оставьте это другим программируемым роботам. Лично у меня – сбой программы. «Ужасно! – изумленно таращите вы глаза. – Не хочет быть счастливым! Как же это понимать?»
Никак – никак – никак. Особенно вы, милая, даже не старайтесь. Не получится.
А я просто физически не могу улыбаться, обретаясь здесь, в этом ужасном мире. В мире, где царят инфляция и дефляция, фильмы Спилберга, детская проституция, шопинг-туры, франчайзинг, таблоиды, лавина спама и матракажа, коррупция, фискальная полиция, книги Харуки Мураками и Александры Марининой, пиво Skol, Britney Spears, мода на разведение комнатных поросят, русские вечеринки в Куршавеле и так далее по списку, а список этот бесконечен. Все это дерьмо норовит троянским конем проскользнуть в твой дом, на кухню и в спальню, поселиться в твоей чашке и CD-проигрывателе! Враждебная среда прячется за безобидными песенками поп-исполнителей, рекламными слоганами мировых брендов и религиозных культов. «Стоп! – кричишь ты. – А если я хочу быть несчастным? На это я имею право? Ну не нужно мне ваше сраное домашнее счастье! Все эти теплые тапочки, камины, мягкая мебель в гостиной, материнская забота, сыновья преданность и пятиэтажный коттедж по западному направлению в придачу!»
Я хочу отключиться от внешнего мира, он наполнен отрицательными вибрациями. Эти вибрации вражескими агентами проникают в мое сознание и пытаются его отформатировать. Мне не нравится быть в формате. Я это просто ненавижу.
«Боже, боже! Он так часто говорит о ненависти! Надо быть аккуратнее со словами, они могут вернуться к нему бумерангом».
Все правильно, правильно. Ведь правильные люди говорят правильные вещи. Только одно замечание. Ремарка. Бумеранг – это я сам.
Ну, конечно, я отдаю себе отчет в том, что другого мира просто не существует. Реальность – иллюзорна, словно галлюцинация кислотника. Вот она, воплощенная несбыточность настоящего. Хотя, возможно, даже этой нереальной реальности не существует. Возможно, все это не более чем игра моего ума…
Тогда что же, черт подери, творится с моей головой?
Я действую как заведенный, точно по плану, по схеме, составленной кем-то, кто намного сильнее меня. Я передвигаюсь по плоскости, с легкостью меняя страны и континенты, климатические зоны. От изысканной колониальной кухни к простоте средиземноморской стряпни. От раскосых японских специалисток по маркетингу, все как одна мнящих себя гейшами, к покорному блядству украинских телок. От миллионного контракта с Seagrams к тысячедолларовому договору с мебельным магазином «Диваны». Мой удел – переговоры. Сплошная непрекращающаяся болтовня. Мы обсуждаем бизнес и политику, бизнес и экономику, женщин и, конечно, деньги. Все так или иначе крутится вокруг них, благодаря им, ради них. Мы даем чиновникам взятки за рекламные места, чтобы не заплатить еще больше в бюджет государства, воруя, таким образом, у пенсионеров и детей, военных и учителей. Нам перечисляют деньги международные корпорации, банки и холдинги. Скромные доли того, что они нажили, впаривая нашим друзьям, женам и детям шмотки, жрачку и сами деньги. Вдувая их, эти деньги, на рынках «третьего мира» в несколько раз дороже того, что они на самом деле стоят. Те самые деньги, что они покупают у своих государств за бесценок. Рубли, доллары и евро оседают на счетах нашей конторы, на счетах обнальных фирм. С нашего счета мы платим налоги, ровно столько, сколько необходимо, чтобы не вызывать подозрений со стороны фискальных ведомств. Из финансовых компаний мы получаем черный cash, который дербанится в соответствии с нашими договоренностями. Часть – на откат, часть – нам на кредитки и в портмоне. Казак закатывает попойки в ресторанах вроде «Кумира» и «Ностальжи», покидая их под утро под руку с очередной неземной любовью. Когда он, наконец, устает от пафоса тулонских корзинок, лосося тар-тар, рокфора сольсент и моря красного пойла Mouton Rotshield, то перемещается в простецкие интерьеры мексиканских кабаков и разве что не ночует там, накачивая себя и всех, подворачивающихся под руку, текилой Don Julio. Я сливаюсь на пару недель из России и жарюсь под солнцем какого-нибудь Марокко, шляюсь по распродажам миланских бутиков или вдыхаю бежеватый порошок с грязных крышек унитазов в лондонском Fabric. В итоге мы снова встречаемся в Москве, помятые и сонные, с ворохом ярких, но каких-то размазанных воспоминаний. И все начинается снова: переговоры, встречи, совещания. Всем заправляют деньги, точно, но их никогда не бывает достаточно. Я все время чувствую их дефицит. Не острую нехватку, но все же, все же…
Я ощущаю зависимость. Я крепко подсел на деньги. Каждый день, каждую ночь я думаю о том, что будет, если даже те небольшие деньги, что сейчас есть у меня, кончатся. Если мы разоримся. Если нас крупно кинут. Если я не смогу себе позволить жить так, как привык. Я думаю о том, что даже сейчас мне их не хватает. Лаве нужны мне, чтобы стать, наконец, по-настоящему свободным. При этом странная мысль засела в голове: если она у меня будет, эта желанная свобода, чем же тогда займусь я?
Итак, мне позвонила Марина. Помимо текущих дел, всяких там обедов и кофе-брейков, она сообщила не очень приятную новость. С нашим бухгалтером беседовал какой-то мент, следователь с Петровки, не то Ложкин, не то Лошаков. Говорил, что в связи с неким делом очень интересуется нашими финансовыми документами.
– С какой стати Петровка лезет в сферу Управления по борьбе с экономическими преступлениями? – спросил я у секретаря.
Марина промолчала. Конечно, она была не в курсе, и я это знал, вопрос был скорее риторическим.
– И в связи с каким еще делом?
