Суть дела проста. Если дойдет до развода, он должен состояться на тех условиях, которые устроят сэра Джайлса. И чтобы даже намека на скандал не было! Рассчитывать, что леди Мод заведет любовника, не приходится – хотя с отчаяния каких только дров не наломаешь. Нет, едва ли. К тому же кто на нее позарится при ее-то возрасте, комплекции и характере? А тут еще Хэндимен-холл и сотня тысяч фунтов, которую сэр Джайлс за него выложил. Сто тысяч фунтов коту под хвост. Сэр Джайлс изобразил на листе бумаги кота. Как же с выгодой избавиться от своей собственности? Продать; спалить дотла и получить страховку – это понятно, а еще?
И вдруг нарисованный кот – восьмерка с хвостом и ушами – напомнил ему какую-то картину, которую он видел с высоты птичьего полета. Путепроводы, транспортные развязки.
Через минуту он уже разворачивал топографическую карту военно-геодезического управления. Развернув, принялся внимательно рассматривать. Ну конечно! Как же он сразу не сообразил! Клинская теснина – идеальная трасса для автомагистрали: она лежит как раз между Шеффингемом и Найтоном. А все строения на пути прокладки дороги подлежат принудительному выкупу – владельцам выплачивают солидную компенсацию. Гениальное решение! Всего-то и требуется – шепнуть пару слов нужному человеку. Сэр Джайлс снял трубку и набрал номер. Когда леди Мод вернулась из Уорфорда, супруг ее так и сиял. Еще бы: Хоскинс из Управления регионального планирования Уорфордшира обещал помочь. Собственно, он и прежде никогда не отказывался помочь сэру Джайлсу – эта помощь щедро оплачивалась. Так щедро, что Хоскинс даже обзавелся большим домом, на который его жалованья явно не хватило бы. Сэр Джайлс улыбнулся. Великая вещь – влияние.
– Вечером еду в Лондон денька на два, – сообщил он леди Мод за обедом. – Надо кое-что уладить. Ох уж эти мне дела: связывают по рукам и ногам.
– Я так и поняла, – бросила леди Мод.
– Если я тебе понадоблюсь, передай секретарше.
Леди Мод положила себе мясной запеканки с картофелем. Настроение у нее было превосходное. Она не сомневалась, что в Лондоне сэр Джайлс в связанном виде предается своим сомнительным удовольствиям. Чтобы разузнать имя его любовницы, потребуется время. Но ничего, леди Мод спешить некуда.
– Немыслимая женщина эта леди Мод, – заметил мистер Тернбулл, сидя вместе с мистером Ганглионом в баре уорфордской гостиницы «Четыре пера».
– Немыслимая семейка, – кивнул мистер Ганглион. – Вы, наверно, не помните ее бабку, старую графиню. Да нет, откуда вам помнить – вы тогда еще в конторе не служили. А я, помнится, составлял ее завещание. Дело было… когда же это?.. Кажется, в марте тридцать шестого. Умерла она в июне тридцать шестого, стало быть, завещание я составлял в марте. Так вот, она требовала, чтобы я непременно упомянул в завещании, что один из родителей ее сына Базби принадлежал к королевской фамилии. Как я ни доказывал, что в этом случае Базби не имеет права на наследство, она никаких резонов не слушала. Заладила: «Королевская кровь, королевская кровь». В конце концов я убедил ее подписать несколько экземпляров завещания, и лишь в одном – в самом верху – было упомянуто, что Базби – побочный сын монарха.
– Ну и дела, – вздохнул мистер Тернбулл. – А как по-вашему, это правда?
Мистер Ганглион взглянул на него поверх очков:
– Между нами, должен признать, что такая возможность не исключена. Сроки действительно сходятся. Базби родился в девятьсот пятом, а будущий король посетил Хэндименхолл в девятьсот четвертом. Об Эдуарде VII поговаривали, что он на подобные дела мастер.
– Тогда понятно, от кого у леди Мод такая внешность. И высокомерие.
– Про эту историю лучше всего забыть, – угрюмо произнес мистер Ганглион. – А зачем она к вам приезжала?
– Разводиться хочет. Я отговаривал. Советовал, по крайней мере, подождать. Дело в том, что Линчвуд, как видно, большой любитель подвергаться телесным наказаниям.
– Каких только причуд у людей не бывает. Где же он так приохотился к порке? Учился он вроде бы не в частной школе – это ведь там учеников таким манером наказывают. Чудно, ей-богу. Но уж коли на то пошло, то лучше леди Мод по этой части не найти. У нее ручищи как у землекопа.
– Я так понял, она перестаралась, – объяснил мистер Тернбулл.
– Прелестно. Прелестно.
– Но главная беда – его нежелание осуществлять брачные отношения. А она хочет, пока не поздно, родить наследника.
– В родовитых семьях так исстари заведено. Прямо пунктик какой-то. И что вы посоветовали? Искусственное осеменение?
Мистер Тернбулл допил виски.
– Нет, конечно, – буркнул он. – Она, по ее словам, до сих пор девственна.
Мистер Ганглион хихикнул:
– «У девицы на пятом десятке возмутительнейшие ухватки. Знай пускается вскачь на жирафе, чей ржач…» Или как там – «толкач»? Запамятовал.
И они отправились обедать.
Блотт обедал в теплице в конце огорода. Вокруг цвели ранние герани и хризантемы, розовые, красные – как раз под цвет его лица. Теплица была укромным святилищем Блотта, он частенько посиживал тут в окружении цветов, чья красота убеждала его, что жизнь – не такая уж пустая штука. Из окон открывался вид на огород, засаженный салатом, горохом, фасолью, кустами красной смородины и крыжовника – предмет гордости Блотта. Мир, к которому Блотт относился настороженно, оставался за кирпичными стенами теплицы.
Отвинтив колпачок термоса, Блотт наполнил его, запил обед, поднялся и задрал голову. Под потолком теплицы от дома тянулись телефонные провода. Блотт сходил за лестницей и скоро уже деловито подсоединял к проводам купленную сегодня проволоку. Пока он возился с проводами, от дома отъехал «бентли» сэра Джайлса. Садовник проводил машину равнодушным взглядом. Сэра Джайлса он не переваривал, ему нравилось пропадать на огороде еще и потому, что тогда они с хозяином не мозолили друг другу глаза. Закончив работу, Блотт прикрепил к проволоке наушники и звонок и вошел в дом. Леди Мод стирала на кухне.
– Готово, – объявил Блотт. – Можно попробовать.
Леди Мод вытерла руки.
– Что надо делать?
– Когда зазвонит звонок, наденьте наушники, – объяснил Блотт.
– Ступайте в кабинет и наберите какой-нибудь номер. Я послушаю.
Блотт отправился в кабинет и уселся за стол. Сняв трубку, задумался: кому позвонить? Перебрал в уме знакомых – некому. Тут ему на глаза попался раскрытый блокнот, а в нем – номер, начинающийся с 01. Рядом с номером – каракули и нарисованный кот. Блотт набрал номер. Цифр было много. Наконец трубку сняли, и женский голос произнес:
– Алло, Фелиция Фортби слушает.
Блотт не сразу сообразил, что ответить. Помолчав, он выпалил:
– Это Блотт говорит.
– Блотт? – удивилась миссис Фортби. – Мы с вами знакомы?
– Нет.
– У вас ко мне дело?
– Нет.
Повисло неловкое молчание.
– Так что вам нужно? – спросила миссис Фортби.
Блотт прикинул, что ему нужно, и ответил:
– Тонну свиного навоза.
– Вы, наверно, не туда попали.
– Ага, – сказал Блотт и положил трубку.
Леди Мод в теплице осталась довольна испытанием. «Скоро я узнаю, кто его сейчас лупцует», – подумала она, сняла наушники и вернулась в дом.
– Мы с вами будем по очереди прослушивать телефонные разговоры мужа, – сказала она Блотту. – Я хочу выяснить, к кому он там ездит в Лондон. Записывайте имена всех, с кем он будет разговаривать. Вам понятно?
– Да, – обрадовался садовник и поспешил к своим грядкам.
Леди Мод снова принялась за стирку. Эх, забыла она спросить, с кем это Блотт разговаривал. Ладно, уже не важно.
Сэр Джайлс возвратился из Лондона раньше, чем намеревался. Миссис Фортби была не в духе по причине месячных, а сэр Джайлс, который сегодня и без того хлебнул неприятностей, не собирался мириться с побочными эффектами ее менструаций. К тому же наяву миссис Фортби совсем не та, что в мечтах. Воображаемая миссис Фортби обладала множеством извращенных наклонностей, которые как нельзя лучше соответствовали злосчастным пристрастиям сэра Джайлса, а держать язык за зубами она умела почище монахини-траппистки [3]. Другое дело – миссис Фортби во плоти. Эта миссис Фортби впала в заблуждение, которое, как считал сэр Джайлс, для женщины непростительно: забрала себе в голову, будто он любит ее такой, какая она есть. Сэра Джайлса от этой фразочки бросало в дрожь. Во-первых, он испытывал более-менее нежные чувства к ней лишь вдали от нее. А во-вторых, если эти чувства и можно назвать любовью, то сэр Джайлс любил ее как раз за то, что она никакая.
Внешне миссис Фортби была наделена всем, что делает женщину желанной в глазах мужчины, – иной привереда сказал бы, наделена даже чересчур щедро. Все эти атрибуты женственности облекались в корсеты, трусики, пояса с подвязками и бюстгальтеры, распалявшие воображение сэра Джайлса и напоминавшие ему рекламные картинки в дамских журналах, которые в свое время впервые пробудили в нем чахлые половые инстинкты. Но это внешне, а внутренне миссис Фортби, если судить по ее бессвязной болтовне, была сущей пустышкой, и сэр Джайлс, который только и мечтал найти любовницу с такими же порочными прихотями, что и у него, надеялся заполнить эту пустоту на свой вкус. Надо признаться, миссис Фортби не слишком оправдала его ожидания. Хоть она и оказалась женщиной без предрассудков (иногда сэр Джайлс подозревал, что ей чужд не только пред-, но и просто рассудок), но не лежала у нее душа к невообразимым выкрутасам и удушающим захватам – так сэр Джайлс представлял себе эротические игры. А ее удручающие привычки? Бывало, стоит сэру Джайлсу серьезнейшим образом сосредоточиться, как ее разбирает идиотский смех. А связывая его, она принималась распространяться о навыках, которые она приобрела в детстве, в лагере для девочек-скаутов. При этом веревка завязывалась незамысловатым девчачьим узлом, вызывавшим у сэра Джайлса умиление. Но самое невыносимое – ее рассеянность. Она забывала все на свете, а когда ей напоминали, спохватывалась: «Действительно! Совсем из ума вон». (Сэр Джайлс лишний раз убеждался, что составил верное представление о ее уме.) Случалось, что, прикрутив его к кровати с кляпом во рту, она выходила в соседнюю комнату и усаживалась пить чай с подружками. Эти чаепития затягивались на несколько часов, и сэр Джайлс, томясь в вынужденном ожидании, особенно ясно понимал, как не соответствует положение, которое он занимает в общественной жизни, той позе, которую он принимает на кровати. Он молил Бога, чтобы какая-нибудь гостья миссис Фортби в поисках уборной ненароком не забрела в спальную – тогда это несоответствие бросится в глаза не только ему. Страшно не то, что в мир его фантазии вторгнется чужак – против этого сэр Джайлс как раз не возражал. Вот только как бы потом не стать посмешищем всего парламента. После одного такого конфуза он пригрозил пришибить миссис Фортби. Ее счастье, что, когда она его развязала, он никак не мог выпрямиться.
