— Старый, — оскорблено передразнил Калинин, приопустил раму и в заклубившуюся от мороза щель окликнул наряд. Овчарка басовито гавкнула, выдохнув густой пар.
— Открывай! — глухим голосом сказал офицер. Он вжал голову, чтобы не впускать за поднятый воротник холод. — Осмотрим вагон!
— Не могу! Старшего нет! Без него не имею права!
— Какой старший? Открывай, дед!
— Не могу. По инструкции не положено.
Механик осязал спиной стальной зрачок пистолета, и боялся даже дыхнуть криво. Но тут мигнул левым, «дальним» от зека глазом.
— А где старший? — В обрамлении воротника и цигейковой шапки с кокардой лицо офицера казалось треугольным.
— Отстал от секции. — Калинин еще раз мигнул. — Ремонтировались…
— Тогда тем более открывай! Откуда ему знать, что мы были?
— Говорю же, не положено! Дорогое оборудование. Соляры полные баки.
— А, может, везешь, кого?
— Да, ты, что, без мозгов! — сорвался механик. — Говорят, не положено!
— Да? Ну, и хрен с тобой! Пошли! — Офицер повел наряд вдоль состава.
— Ищите кого? — в след крикнул Калинин.
Офицер отмахнулся. Внутри у «деда» оборвалось. «Не заметил знака, служивый!»
— Ушли, — скомканным голосом сказал он.
— Ладно, сядь!
Зек подкрался к окну. Долго и недоверчиво зиркал. На рундуке перевел дух.
— Куда адрес?
— В Москву.
— А ближе?
— Улан — Удэ. Для леса адрес на местных перевозках.
— Оба в купе, и сидите, как мыши.
Рефы переглянулись. В ноздрях Лехи бурели кровавые сгустки.
Беглый отнял треугольник–отмычку, и что–то долго громоздил за дверью.
— Гнида! — проворчал Харисов.
Механики сидели напротив. Поезд тронулся.
— Не понял солдатик! — сокрушенно кивнул Калинин.
— Чего не понял?
— Знак я подал! Мигнул!
— А я думал, ты совсем обосрался. Чего не убежал то?
Калинин отвел сердитый взгляд.
— Вот и я думаю, чего? — И вдруг вызверился. — Чего ты на него кидаешься? Это ж псих. Вот, чего он удумал щас?
— Пожрал, бухнул и спит! Что еще урке надо! Слушай, если он дрыхнет, откроем окно и отвинтим решетку.
— Прыгать будешь? — ухмыльнулся Калинин.
— Нет. Ждать, пока он нас, как кабанов заколет!
Леха осторожно, чтобы не греметь, в навесном ящике поискал инструменты: отвертку, накидной ключ и плоскогубцы. Калинин схватил его за рукав.
— Ты, что, серьезно? Сядь, говорю! Услышит, обоих пристрелит!
В стену свирепо громыхнули.
— Эй, козлы, — раздался сонный голос, — я вам пошуршу!
Калинин смотрел на молодого с укором. Харисов выругался сквозь зубы и сел.
— Котел! Если перекрыть соляру, котел погаснет. На ходу через четверть часа замерзнет, — сказал парень. — Тогда он нас выпустит чинить.
— На черта тебе это? — зашипел Калинин. — Он проспится, отдохнет! Спрыгнет, где ему надо! Его уже ищут!
— А когда у них мясорубка начнется, нас с тобой в фарш. Не менты, так этот.
— А если офицер схитрил? Дадут ему с поезда сойти. Дальше не наше дело. Нам с тобой рыбу довезти, и домой живыми вернуться.
— Вот он и сойдет. С одним из нас. Он меня в мороз посреди леса бросил. Думаешь, с тобой, хрычом старым, возиться будет? Ты и трех шагов по паркету не пройдешь, рассыплешься. А ему драпать. Второй ему обуза. Пистолет ему за ударный труд дали?
— У–у–у, блин! — тихонько взвыл старший. — Рыба хренова! Вот, Боженька и наказал!
Харисов полез под потолок. Калинин зло смотрел в спину напарнику.
Вагон болтало: казалось, колесные пары подлетали к крыше, и грохотал весь мир. Харисов как мог аккуратно снял с потолка пластину и долго ползал по перемычке.
— Перекрыл! Пусть греется! — Он самодовольно отряхнул штаны и свитер, и прибрался.
Механики расселись через стол. Леха клевал носом.
В купе похолодало. За стеной завозился зек. Калинин пожалел завшивленное домашнее бельишко: выкидывать придется.
— Эй, козлы, живы? — Беглый загремел под дверью. Отпер. На нем были шерстяные носки Калинина и его свитер. — Один разберись с теплом. Че то зябко! А другой — на кухню. Пожрать сваргань! — движением подбородка закрепил он за старшим обязанности стряпухи. Зек поспал и повеселел: путешествие с комфортом и персональной прислугой пришлось ему по вкусу.
— Хоть бы рожу ополоснул, — пробурчал Калинин. — От тебя не отстираешься!
— Че, че…
— А вот то! — неожиданно вспылил Калинин. — Спрашивать надо, когда берешь чужое! Ишь, одному ему надо! Одному ему хуже всех! Среди людей живешь, а не среди скотов…
— Это ты, что ли человек, козел старый?
Леха заглянул под заслонку.
— Потом долаетесь! Пусть он с котлом. Я в этом не секу.
Калинин округлил глаза. Едва не ляпнул: сам же нахимичил! Но Харисов рявкнул:
— Ну, че вылупился, гусь! Соляра не идет!
Калинин опешил. Зек подозрительно смотрел в след парню.
— Ладно, старый, делай ты!
От камбалы Леху мутило. Он портняжными ножницами срезал плавники, хвосты и плоские головы рыб. Зек курил, уже не экономя: мял королевские чинарики в банке. Он поставил стул между механиками, сел на него и позевывал.
За окном поползли, принаряженные белыми куполами сугробов, кривобокие строения полустанка. Поезд потоптался на месте и заспешил дальше. Беглый, было, опасливо глянул наружу, и снова развалился на стуле, все муздыкая пистолет.
«Без остановок прет, а на полустанках тащится» — подумал Леха. Сердце сжало предчувствие. Парень шагнул к аппаратной и в машинное отделение.
— Ты куда? — встрепенулся зек.
— Из ведра выкину. Рыба воняет. Если открою тут, вагон выстудим!
Не дожидаясь разрешения, Леха шмыгнул в дизельную. Он распахнул двери — его сразу обдало ледяным сквозняком — и вывалил на тугие струи ветра из ведра. Половину мусора вдуло обратно. Парень выглянул и повертел головой. От ближней платформы махнули красным флажком. Леха в ответ вскинул пустое ведро. Тут же за шиворот его приложили затылком о железную стену бака. Леха сквозанул кулаком наугад, и, ловко подсеченный, шлепнулся навзничь. Зек прорычал в лицо парня непонятное ругательство, и коротко взмахнул заточкой. «Все!» — успел подумать Леха, словно о постороннем. Но Калинин двумя руками перехватил запястье зека. Грохнул выстрел, гулкий среди металла дизель–генераторов и труб. Калинин присел, белый от страха. От его щеки по подбородку заструилась кровь. Пуля чиркнула кожу.
Беглый с перепуга что–то орал, захлопнул дверь, пинками и рукояткой пистолета погнал обоих в вагон. Тут было нестерпимо холодно.
— Чини, сука! — Зек толкнул Калинину к котлу. — Смотрите козлы, это край! — Он погнал механиков в салон. Состав переполз очередной полустанок.
Харисов не сообразил, откуда в салоне возник военный в зимней шапке и в кедах. Через миг зек захрипел на полу. Рефы навалились. Беглый завыл от бессилия. Офицер дернул стоп–кран. На кухне о пол зазвенела посуда, в купе загремели инструменты.
Солдаты подхватили беглого. Рассказали: механикам сигналили от полустанка, где старший «размигался». Чтобы открыли дверь. Офицер уже в дубленке отаптывал валенки.
— Дурак! — сказал он. — Из местных. По–пъяне в племянника топором попал. А теперь ранил дежурного. Дед, у тебя водка есть? Ребятам согреться! В дровах намерзлись.
— Какой я тебе дед…
— Будет тебе водка, — перебил Леха.
Вечеров в натопленном вагоне напарники пили мировую. Калинин в несчетный раз живописал, как перед свалкой в дизельной догадался и открыл запасным треугольником двери на кухне. Потом боялся выдать взглядом «солдатика» у стены.
Леха вежливо слушал и думал: мужик нормальный, но нудный, как флюс.
А по просеке железного полотна между черным лесом покачивались рыжие квадраты света секции. И не было конца ни ночи, ни дороге.
