Только это было ещё не всё.
Этот разговорчик с партнёрской фирмой по наружке был форменным издевательством. Они сделали Хамонову баннеры три на шесть, евро-стандарт, а теперь какого-то лешего не желали их отдавать! Баннеры — это такие большие картинки для улицы, глядя на которые водители и пешеходы забывают про правила дорожного движения. Ещё они могут упасть на голову или на крышу движимого имущества, когда объявили штормовое предупреждение.
Александра напрягла все свои способности к дипломатии, набрала в слабые лёгкие побольше воздуха, выдохнула и нащёлкала на телефоне знакомый номер:
— Здравствуйте, я представляю интересы фирмы «Фортуна», — чистейшую правду сказала Сашка, деликатно умолчав при этом об интересе фирмы «Омега».
— Бла-бла-бла, у нас есть очень выгодное предложение на январь, — чирикала… как же её, как же. А, не важно.
— Нам нужны наши баннеры, очень, очень срочно! — говорила Сашка в испорченный телефон, старательно избегая имени Лёли Кукиной.
— Есть два очень хороших места в престижном районе! На одно есть скидочка! Вы будете с нами работать?! — неслось из трубки угрожающе и нежно.
Всё дело в том, что «Омега» только что обзавелась собственным департаментом по наружной рекламе и, к невезению Хамонова лично, Натан Финогенович незапланированно лишился некоторой самой предприимчивой, то есть не худшей, части своих сотрудников в пользу «Омеги». Несколько смелых девиц под предводительством Лёли Кукиной сбежали от стервозного начальника, умыкнув заодно и некоторое количество клиентов.
Дипломатический кризис назревал слишком явно и предательски, как прыщ на самом видном месте. Клиентам было по фигу. Издержки обострившейся донельзя конкурентной борьбы и раздела сфер влияния на Хамонова лично с его законными баннерами, приобретёнными им в собственность не далее, как три месяца назад, покуда были неведомы Хамонову лично. Хамонов спал, аки младенец. Но скоро придётся говорить ему какие-то слова, причём говорить придётся маленькой и бедной Сашке, тоже лично. Дело, между тем, выглядело совсем уж неприлично. Это как если бы Натан Финогенович пришёл в гастроном покупать колбасу, а ему сказали бы: мы вам колбасу вашу не дадим. Колбаса — только покупателям болотной дури. И вообще, мы её списали, колбасу вашу, пока вы за чеком ходили. Вы нам неинтересны.
Сашка отказывалась верить, что такая подлость возможна.
— Там рыба! Большая! И слова крупно: «Экзотическая вкуснятина»!
— Да-да, мы обязательно посмотрим. Позвоните завтра, нет, на следующей неделе. Какого цвета у ней хвост?… — пела в трубку Какжееё Неважно.
Становилось понятно, что баннеры не будут искать ни завтра, ни на следующей неделе. Потому что вот они, глаза мозолят и место зря пролёживают, не надо их искать. Пусть никому не достанутся.
Лёля Кукина возмущалась искренне:
— Натан Финогенович ведёт себя, как рабовладелец, от которого сбежали рабы!
За те три года, что Натан имел этот бизнес, он приобрёл двухэтажную квартиру, понтовую машину и морщины на лбу — одну продольную и две поперечные, добавил пятнадцать килограммов к собственному весу и потерял трёх бойфрендов, которые оказались абсолютно не пригодны к использованию в качестве начальников по вывешиванию баннеров на конструкции, развешиванию макаронных изделий на уши клиентов и навешиванию (здесь стояло не переводимое с русского на русский слово — редактор вычеркнул) по шеям ленивых сотрудников. А в целом очень выгодный был бизнес.
Подёргав партнёрскую фирму за телефонные провода некоторое время, Сашка поняла, что скоро у неё начнётся истерика, но надо идти до конца… и последний форпост на этом пути — самоё Натан Финогенович.
— Мы не храним баннеры, — сухо сообщил директор, и дело приобрело новый оборот, — Ваш клиент не уполномочил нас оказывать ему дополнительную услугу.
— А как же… Деньги… А собственность клиента… А оплаченный заказ… А большая рыба…
Сашка сама чувствовала себя так, будто её «утилизировали», пропустив через специальную машину, которая делает полосочки из чего Финогенычу угодно, и закопали в ближайшем лесу.
— …Это тебе Лёля Кукина сказала? — исходился Финогенович болотной дурью. У него тоже была истерика.
Он пересилил себя и предложил напечатать новые баннеры три на шесть, евростандарт. Заглянул в бумаги. Со скидкой.
— Да-да, мы обязательно будем работать с вашей замечательной фирмой! Только верните наши баннеры! — проблеяла Сашка.
Она закрыла за собой дверь с чувством исполненного перед Хамоновым долга и святой уверенностью, что теперь всё образуется, и всем станет хорошо.
Натан Финогенович набрал внутренний номер и отдал приказ пошинковать «Вкуснятину».
— Клиента жалко! Такой хороший клиент был! — долго сокрушалась Лёля Кукина.
Аминь.
Хамонов, похожий на младенца весьма отдалённо, скрежетал зубами от негодования. Тунец прибыл вовремя. Тунец был великолепен. Аппетит опаздывал. Эти рекламщики опять морочат ему голову! Ещё вчера самая модная девушка Мегаполиса несла себя в массы, продвигая заодно Хамонова с его рыбой. Она убедительно раскачивалась на длинных и тонких ножках, рассказывая, до чего полезны могут быть редкие природные жиры «Омега-3» девушкам модельной внешности (повезло этому лысому!), приводя в соответствие форму и содержание, и вообще доказывала всем своим существованием, что счастье есть. И до смешного серьёзная мордашка озарялась улыбкой с внезапностью и сокрушительной силой урагана «Катрина». Потом в кадре должен был появляться сам Хамонов и большие светящиеся буквы «For Tuna» должны были дать отсвет на его сияющее чело. Да! Да! Лысый он! Да, и он тоже! А что такого? Это ваще модный тренд: если в кино нету одного-двух персонажей, волосы у которых отказываются расти в нужном месте, то кино не будет иметь коммерческого успеха. Однозначно.
В его территориальных водах неприятности тоже ходили косяками, как скумбрия. Скумбрия, впрочем, не его товар. Хамонов уже и подзабыть успел, как на заре капиталистического «завтра» мороженой сельдью торговал. Перепозиционировался.
Ещё вчера всё было хорошо. А сегодня Фортуна повернулась к Хамонову филейной частью.
Как её там звать-то?.. Корделия Иванна? Аделаида? Леокадия?
Надо сказать, наружностью Хамонов был крупен. Круп Хамонова обычно прикрывал пиджак от Hugo Boss. Других боссов Хамонов не признавал. Он и в бизнес-то в своё время пошёл, ступил, так сказать, на тернистый путь, чтобы боссов никаких над собой не иметь. А тут — эти, тьфу… Хамонов морщился, как от кислого, перебирая в уме свои мелкие неприятности на предмет «крупной партии тунца». «Это не партия. Это вождь всех тунцов собственной примороженной персоной!»
Короче, клерк из налоговой, или ещё откуда, жизнь может попортить не хуже любого начальника. Навалились все разом. Пожарные его «погасят», если он не обеспечит свою безопасность в пожарном порядке. СЭС тоже хочет ещё. Чтобы прописать фуконямского тунца в хамоновских холодильниках, нужен ещё один договор. Или два. Зажрались. Может, им филе тунца продвинуть?.. Натурой, так сказать.
Хамонов, в крайней степени раздражения, безмолвно шевелил толстыми губами. Как рыба. Много лет назад так делала его учительница математики: когда сердилась на нерадивых учеников, её оживлённая мимика и артикуляция выдавали в ней знание некоторого количества матерных слов. Но вслух материться в школе было нельзя. Ученики прыскали в ладошки, но понимали, что всё серьёзно, и следующим мероприятием будет битьё массивной линейкой по голове. До чего, справедливости для надо сказать, не доходило.
Леокадия сидела на диване у себя дома и кушала виноград, обдумывая заодно планы наступления на Хамонова. Если б она могла, она бы всегда сидела на диване и кушала виноград. Но «у тебя должна быть приличная работа», — сказала мама и, чтобы она могла всё же кушать виноград, пристроила Леокадию в одну инспекцию, которую теперь переименовали в агентство.
Как и все Леокадии, агент Леокадия была дамочкой весьма заурядной внешности. Каждое утро, которое редко выдавалось добрым, она рисовала себе глаза и губы и грезила о том чудесном времени, когда ей не надо будет лишать себя сна в такую рань, чтобы бежать на службу. И оно обязательно наступит, это время, когда какая-нибудь крупная личность, пусть даже лысая, как Хамонов, откроет ей своё сердце. Ну, и счёт в банке. Только не ведом бедной Леокадии природный антагонизм этих явлений. Дура она, а то бы понимала, что против Хамонова у ней шансов нет. Дамочки заурядной внешности его не интересовали и в лучшие времена, не то что теперь, когда тунца приходилось есть самому.
Да, реализовать тунца было решительно невозможно, и семья Хамонова перешла на тунцовую диету. Но тунца было так много, что это его спасти не могло. Дело осложнялось тем, что быстрозамороженный тунец несколько раз грозился перейти из этого своего состояния в иную субстанцию, пока его выдворяли из Хамоновских агрегатов безо всякого вида на жительство и туркали обратно.
