Утром я проспала и завтракала в одиночестве — вся группа была уже на пляже. В глубине ресторана за длинным столом, заставленным помидорами, стручками перца, брынзой и колбасой, кончали трапезу чехи.
Я сидела у открытого окна, чтобы дышать соленым морским воздухом. Смотрела на белую от пыли, залитую палящим солнцем улицу, на обшарпанный городишко с домиками, отвернувшимися от моря, на жалкую пристань византийских времен, где высились руины древней городской стены. Чайки с криком опускались на крыши под мерный плеск волн и гомон пляжа. Я была в прескверном настроении, злилась на весь мир. Вынула из сумки зеркальце — бог знает, как я выгляжу после бессонной ночи. По тротуару кто-то шел — на меня упала тень. Я подняла голову. Под самым окном стоял тот человек, который занимал этой ночью мои мысли. Возмущенная, растерянная, я почувствовала, что заливаюсь краской. А он смотрел на меня и улыбался так, как взрослый улыбается нашалившему ребенку. Я была не в силах отвести взгляд от его глаз какого-то синеватого цвета, скорее темно-серого, чем синего, переливчатых глаз варвара, чьи зрачки постоянно меняли цвет, странно контрастируя со смуглым лицом и пышными волнистыми волосами и придавая ему особое, мужественное обаяние.
А потом он ушел, но перед этим улыбка в уголках его рта погасла, верхняя губа шевельнулась, словно он хотел этой еле заметной гримасой показать, что видит и понимает мое жалкое состояние…
Я сидела с раскрытой сумочкой на коленях и зеркальцем в руке, оскорбленная, негодующая, возмущенная его наглостью. Уверенность в том, что он-то и есть художник, дрожью пробежала у меня по телу. Я вспомнила свои вчерашние мечты, готовая поверить, что между ними и тем, что только что произошло, существует необъяснимая связь. Мне захотелось отомстить ему, но вместе с тем я испытывала восторг и радость, в душу закралась надежда, а под ее прикрытием вновь пытались всплыть былая боль и воспоминания о минувшей ночи…
Поднявшись наверх, я долго рассматривала лежавший на столике рисунок и чем дальше, тем больше убеждалась в том, что этот человек хотел посмеяться надо мной, изобразив меня такой, какой мне хотелось быть, но какой я никогда не была. Я пыталась угадать, когда же и где он рисовал меня. Ни в ресторане, ни на пляже я ни разу его не замечала. Откуда он знает меня, где встречал? Я поймала себя на том, что начинаю думать о нем, как о близком человеке, потрясенная тем, что незнакомый болгарин оказывается необъяснимым образом связанным со мной, словно давно ожидал моего приезда в этот городок, словно и я давно ношу его в своем сердце.
Мне не терпелось побольше узнать о нем, и я отправилась на пляж в надежде застать там моторную лодку. Потом обедала — рассеянная, поглощенная мыслями и ожиданием. И около трех часов, захватив с собой рисунок, вернулась на пляж. В эти послеобеденные часы там не было ни души, волны лизали своим кружевным языком края длинного, изогнувшегося дугою пляжа, красные бакены покачивались, море плескалось — спокойное, гладкое, перенявшее пепельно-серый цвет неба. Красными и голубыми пятнами ярко вырисовывались стоящие на берегу водные велосипеды.
Я сидела в купальнике и делала вид, будто хочу позагорать на солнце. Меня не оставляла мысль, что незнакомец приплывет откуда-нибудь на своей уродливой моторной лодке.
Впервые со дня приезда сюда я почувствовала, что не совсем безразлична к этой стране. Незнакомец пробудил во мне интерес к здешним людям, совершенно вытеснив из головы моих соотечественников. Как они, вероятно, злословили на мой счет, видя из окон гостиницы, что я сижу на пляже одна! Должно быть, говорили, что я такая же гордячка, как мой супруг, надменная снобка, воображающая о себе бог знает что. Но если бы они могли узнать правду, то женщины позавидовали бы мне. Я была готова пуститься на настоящую авантюру, только бы избавиться от скуки, только бы отомстить наглецу-варвару, заставить его взглянуть на меня иными глазами — неразумное желание, которое часто оборачивается для нас, женщин, западней.
Я раскрывала книгу, прочитывала по несколько страничек, охваченная грустью этих послеполуденных часов, когда хочется, чтобы солнце поскорее закатилось и наступил вечер, мгновенно забывала прочитанное, с досадой оглядывала безлюдный пляж и долго следила глазами за каким-нибудь парусником, медленно проплывавшим на горизонте.
Часов около пяти я услыхала шум моторной лодки и увидела, что она приближается к берегу справа от меня. Я притворилась, будто поглощена книгой, но украдкой следила за каждым его движением. Заметит ли он меня, подойдет ли? Нас разделяло расстояние метров в сто.
Он бросил якорь, ловко вытянул корму на песок и спрыгнул на берег. Я вообразила, что это пират, приплывший похитить меня. На сей раз рыбы у него в руках не было, одет он был так же, как тогда, без шапки, в поношенных бумажных штанах и блузе, по-юношески ловкий, подвижный. Видимо, он заметил меня еще из лодки, но не был уверен, что это я, и, заслонив глаза рукой, несколько секунд всматривался. Потом направился ко мне.
Я продолжала делать вид, что поглощена чтением. Предчувствие, что нас связывает с ним роковая близость, не оставляло меня. Могу ли я позволить себе знаться с этим оборванцем, который наверняка не говорит ни на одном языке, кроме родного? Я убедила себя, что испытываю к нему интерес только как к художнику, а не как к мужчине, что несуразицы минувшей ночи — не больше чем несуразицы и, если выяснится, что он вовсе не художник, я дам ему понять, что у нас не может быть с ним ничего общего.
Он подошел ближе, его тень коснулась моих колен. Пришлось оторваться от книги.
Он, небрежно кивнув, поздоровался и чуть скованно произнес по-французски:
— Прошу прощения, мадам. Разрешите представиться. Я автор этого рисунка. Надеюсь, он вам понравился?
Я окинула его взглядом снизу доверху — с ног, обутых в старые парусиновые туфли, до обгоревшего на солнце лица. В тоне, которым были произнесены эти слова, мне почудилась ирония.
— Да, мсье. Рисунок прекрасный. Благодарю вас. Вы художник, не правда ли?
— Любитель. Вы позволите мне сесть рядом?
— Но я никогда вас не видела? Я хочу сказать, что не позировала вам. Как вам удалось?
— Я рисую по памяти, — ответил он, опускаясь на мягкий песок по другую сторону зонта. — Я видел вас на дорожке, когда вы возвращались с пляжа. — Его большие руки были сплетены на коленях, глаза устремлены на море.
— В таком случае у вас потрясающее воображение. Однако я уже не такая, какой вы меня изобразили.
— Почему вы так думаете? Истинная сущность человека не исчезает с годами. Только люди по большей части этого не сознают.
— Значит, вы умеете ее распознавать?.. Тогда вы очень счастливый человек, мсье.
— Иногда. А иногда скорее несчастный… По-всякому.
— На рисунке я моложе, образ идеализирован…
— Это не идеализация, мадам, а стилизация… Так мне захотелось. — Он взглянул на рисунок, который я положила возле себя, в тоне его слышалась досада специалиста, разговаривающего с профаном.
— Вы, должно быть, известный художник. Приехали сюда поработать?
— Нет, я совершенно неизвестен. Живу тут постоянно — зимой в городе, сейчас — в летнем домишке.
— Но чем вы живете? У вас, вероятно, есть другая профессия?
— Как видите, живу. Изредка продаю картину-другую. Был моряком.
В словах, которые он с трудом подбирал, я ощущала грусть, граничащую с враждебностью, некую отчужденность, которая тронула меня. Он выглядел гордым, ироничным и беспомощным.
— Мне бы хотелось увидеть ваши картины, мсье. Есть они в городе?
— В городе нет. Если они интересуют вас, вам придется посетить мою хижину. Это в нескольких километрах отсюда, в устье реки.
Я испытующе посмотрела на него. Поехать одной? Лицо его было спокойно и безразлично, словно он был не слишком заинтересован в моем внимании. Он даже не оборачивался в мою сторону, сидел на песке, обхватив рунами колени, и смотрел в море.
— Почему бы и нет? С удовольствием, — сказала я.
— Я отвезу вас на лодке. Иначе вы не найдете. Когда вам было бы удобно?
— Можно я возьму с собой кого-нибудь из моих соотечественников?
— Не надо. Я показываю свои работы не всем. — Он обернулся, искоса взглянул на меня, видимо угадав мои опасения, потом посмотрел на свои облезлые ручные часы и поднялся.
— Мне нужно в город. До свиданья, мадам. В котором часу вас завтра ждать?
— Лучше всего около четырех. Я буду на пляже.
Он поклонился, не протянув мне руки.
Его поведение немного задело меня. Он даже не счел нужным себя назвать. Мое имя он знал, об этом говорил адрес на конверте. Я проводила его взглядом, пока он не исчез в лабиринте извилистых улочек между каменными оградами…
