– Сама идея была неплоха и вполне национальна.
– Насчет национальна – это точно, – согласился Бирюков.
– Экономически неэффективна – вот беда.
– А почему?
– А кто ее знает... Неэффективна и все тут.
– А крови много пролилось? – деликатно поинтересовался Бирюков.
Помолчали. Покашляли.
– Ну, и пусть второстепенная! – сказал Бирюков. – Мы уже пожили в первостепенной. Живут же люди – ничего!
К нему подходит человек в книжном пустом магазине, когда он плачет над книгами, и он узнал: – Ося!
Ося стар. Он бородатый и довольно несвежий на вид. Они идут в ресторан на веранду. Да, я съем что-нибудь вроде бифштекса.
– А выпить?
– А что у вас – выпить?
– Все! – осклабился официант. Бирюков внимательно посмотрел на него:
– Принесите пива.
– Два пива! – крикнул Иосиф. – Аперитив за мой счет, а обед пополам, идет?
– Я не хочу обедать, – сказал Бирюков.
– Я совершенно не знал, что тебя встречу. Я знал, что ты должен выйти, но не знал...
– Ты давно вернулся?
– Я уже назад собираюсь.
– Назад?
– А что тут делать?
– Вот как? – рассеянно удивился Бирюков. Зреет переворот. Западные демократии махнули рукой. Россия опять станет могучим государством. Молодежь бреет головы в знак траура по великой России. Нет, что-то мы, конечно, сохраним. Но только не этот расцвет жидовства. Скажите, Бирюков, вы этого хотели? Вы, мелкий растлитель великой нации!
Вы осуждены нашим судом, Бирюков. Вы присуждаетесь к смертной казни. Я расскажу вам, в чем будет она состоять. Вы погружаетесь в котел с ледяной водой. Он медленно нагревается. Вы испытываете сначала адский холод, затем начинаете согреваться, затем вы чувствуете себя роскошно, как в ванне или в бассейне, но температура плавно ползет все выше и выше.
На поверхность воды поднимаются первые пузырьки. Наконец, вы варитесь в кипятке. Вы вывариваетесь. Ваше мясо начисто отстает от костей. Вот такая вот казнь. Нравится?
Бирюкову захотелось обратно в лечебницу, под крыло старика Карла Стифа. Где-то по городу металась его жена, звонила в милицию. Бирюков мечтал отправиться в лечебницу, чтобы когда-нибудь потом снова выехать из нее, но выехать куда-нибудь не туда, не в это промежуточное измерение – в менее издевательскую плоскость бытия, а еще лучше домой, домой, в тесный кружок сохранившихся добрых друзей.
Окончание совершенно халтурно. Конечно, Бирюков испугался, сплоховал, полностью отступился. То есть он замыслил обмануть бритоголовых и со временем улизнуть в Южную Африку, где сохранялся апартеид.
– Ладно, – сказал он примирительно. – Дайте мне подумать! Но где гарантии?
Они дали гарантии и с вежливым видом ушли.
Он думает. Когда они входят, он говорит: Я согласен.
Он пишет вроде бы даже не под диктовку:
УВИДЕННОЕ МЕНЯ ПОТРЯСЛО. НЕ О ТОМ Я МЕЧТАЛ. ОТРЕКАЮСЬ ОТ СВОИХ СТАРЫХ ДОМЫСЛОВ. ДА ЗДРАВСТВУЕТ МОГУЧАЯ РОССИЯ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ ДОБРОВОЛЬНЫЙ СОЮЗ НАРОДОВ!
– Ну и прекрасно! – улыбался, широко улыбался, в совершенном восторге улыбался и добавил беззлобно: – Вот тут вот только подпишитесь, Александр Николаевич!
Александр Николаевич подписывается и утирает пот носовым платочком. Раздается выстрел. Входит много людей.
– Будем считать это самоубийством. Предсмертную записку суньте ему в карман пиджака. Отпечатки пальцев на пистолете. Сделайте все, как полагается.
Трогает Бирюкова мыском ботинка.
– Утихомирился, сволочь.
– Жаль, помучить не удалось. Следы бы остались.
Бирюков лежал на полу, такой милый, с открытым ртом.
