— До чего противный! — подивилась она. — Какой противный и отвратительный! Убила бы на месте!
Она топнула босой ногой по земле, наклонилась, подцепила у воды комок грязи и швырнула. Бросок был так силен, что грязь долетела до того берега, а крошки угодили ему как раз на кремовую штанину.
— Ага! — торжествующе вскричала Раиска.
— Какие, однако, дикие нравы у здешних туземцев, — заметил он ровным голосом.
— А вот я тебе сейчас в рожу твою крапленую, рябую…
Она подцепила еще комок и швырнула, но на этот раз без прежнего успеха — грязь картечью сыпанула по воде. А в пруду цвели белые кувшинки… Это немного остудило пыл Раиски: жаль цветы. Услышала, как он спросил сам себя:
— Зачем она пришла? Разве я ее звал?
Надо было уходить. Но ведь тогда получится, что победа осталась за ним, потому что отступление — всегда поражение. Не-ет, погоди! Она опять села на берегу, уперлась подбородком в колени, уставилась на него, испепеляя взглядом.
— Ты из этой деревни? — небрежно спросил он и ткнул трубкой в сторону Сутолмина.
Раиска не ответила.
— Я спрашиваю: ты из этой деревни?
— Ну!
— Боже мой, как ты разговариваешь со старшими! Что такое «ну»?
— Каков вопрос, таков и ответ, — сказала ему Раиска. — Спроси что-нибудь поумнее.
— Ты приезжая или живешь тут постоянно? Отвечай коротко и вразумительно.
— Да я-то здесь сто лет живу, а вот ты кто такой? Чего тебе здесь надо?
Он некоторое время сидел молча, потом повел вокруг себя трубкой, говоря:
— Вся эта округа вместе с окрестными деревнями принадлежала когда-то славному дворянскому роду Сутолминых. Что ты об этом знаешь?
— Ничего не знаю и знать не хочу.
Но она хотела знать, а потому насторожилась и попритихла.
— Вот этот пруд был выкопан крепостными… в том ручье форель разводили… тут по взгорью был сад, цветники…
— А что-то говорили, верно, — вспомнила Раиска. — Будто бы тут помещичий дом стоял с балконом. Преданья старины глубокой…
— Тут жили мои предки, — важно сказал тип с трубкой. — Мы, Сутолмины-Бельские, владели всем этим: полями, лесами, деревнями… и всеми жившими тут людьми.
Тут Раиску, наконец, осенило.
— Барин! — воскликнула она. — Да неужто ты вернулся?! Светик ты наш ясный! Прости, Христа ради, что я с тобой так вот запросто…
Она воодушевилась, словно опору нашла в этом единоборстве.
— Вернулся, помещичек ты наш незабвенный! Назови твое светлое имечко, господин Сутолмин. Как тебя звать-величать? И расскажи, где ты пропадал? Мы тебя тут ждали, ждали… уж не чаяли увидеть!
Он только посматривал на нее этак снисходительно. Со своего берега пруда оглядывал берег Раискин, при этом покачивал босой ногой. А нога у него была белая, холеная…
— Точно: барин! — она хлопнула себя по ляжкам и залилась смехом. — Взор-то, взор-то каков! А я, выходит, барышня-крестьянка.
— Ты — холопка, — поправил он строго. — Запомни, что я тебе сейчас сказал: ты — холопка.
Слово это не понравилось Раиске, она тотчас ожесточилась.
— Я — крестьянка! А ты бродяга, бездельник, трутень.
— Я дворянин, — сказал он с большим достоинством и стал раскуривать потухшую трубку. — Мое призвание — повелевать, руководить, наказывать на конюшне ленивых рабов и отечески поощрять старательных…
На этот раз Раиска нашла нужные слова и произнесла их уверенно и в достаточном количестве. Это были очень веские слова. Не то, чтобы уж очень оскорбительные для него, но способные «достать» любого.
— Однако, уходи, — сказал он, спокойно выслушав ее. — Ты утомила меня. Понадобишься — позову. Не холопье это дело — незваной являться пред светлые барские очи.
— Да пошел ты туда-сюда, а потом еще дальше! — послала его Раиска, вставая.
Засмеялась громко и ушла с видом победным.
5
Но чувства одержанной победы у нее не было. И «ноги кривые», и «холопка» застряли в мозгу. От них вскипала кровь, сердце требовало мщения.
Как он смел, этот жалкий городской чистоплюй, так пренебрежительно, так свысока разговаривать с нею? Как он смел говорить «уходи» и «ты утомила меня»? Да еще и «понадобишься — позову»! Ишь, корчит из себя барина! Да голову ему отрубить за это!
«Видали мы таких… в гробу и белых тапочках».
Вспомнила недавний сон свой: веселый домик с крашеными резными наличниками, с терраской по нижнему этажу, с витыми балясинами… Небось, именно такой и стоял когда-то в Яменнике, и не зря он приснился, но этот тип как-то очень решительно отстранил ее от красивого домика, словно отобрал в собственное владение: «Я дворянин… а ты холопка».
Раиска спросила у матери: неужели это правда, что когда-то на месте Яменника стоял барский дом с прудами и форелью в ручье? Мать сказала:
— Кто это помнит! Тому уж сто лет, или больше. Но рассказывали, что был, будто бы, дом большой — нижний этаж каменный, верхний деревянный.
— А терраска была?
— Может, и была…
— И лестница, небось, с резными балясинами на ту терраску?
— Может, и лестница…
Про свой поход в Яменник и про разговор с «барином» Раиска матери опять-таки не сказала. И продолжала досадовать, что рано оттуда ушла. Надо было еще поиздеваться над ним: ишь, трубку курит… штаны кремовые носит… тросточка… форели ему захотелось!
— Мам, а у нас в сундуке, вроде бы, старый сарафан хранится?
— То бабушки моей Оксиньи память…. А ей, вроде бы, от своей бабки достался. Его только по праздникам носили.
— А-а, так этот сарафан еще крепостное право помнит! Дай-ка я примерю, гожусь ли в холопки.
— Примерь. Может, впору окажется?
Сарафан был богатый, с вышивками на рукавах, по подолу, на груди, но попахивал нафталином и чем-то затхлым. Однако выглядела в нем Раиска нарядной. Если еще налепить на него заплат…
Вечером, уж в сумерках, с улицы велосипедный звонок прозвякал, скромно так, вежливо — это, значит, Витя Муравьев явился. Приезжает из Овсяникова, а оно в семи километрах от Сутолмина. Что ж, дураку семь верст — не крюк.
Раиска ему из окна:
— Я уже спать легла.
То есть, поезжай, парень, обратно. Велосипедист сразу опечалился.
У Вити прозвище — Муравлик, Раиска так нарекла. Он ростом пониже ее и ужасно прилежный да трудолюбивый — истинно лесной муравей. Все десять классов на одни пятерки прошел. Обалдеть можно! А познакомились, между прочим, в городе, она там сметану да творог продавала на рынке, а он притулился неподалеку к фонарному столбу, все смотрел на нее.
— Чего уставился? — спросила она его. — Глаза намозолишь. Купить, что ли, меня примеряешься?
Он чистосердечно вздохнул:
— Купил бы…
— Так чего ж?
— Денег таких нет…
Она засмеялась.
— Ладно. Ты на велосипеде? Ну-ка, довези меня до автостанции.
Вот так и познакомились. Дело было месяц назад, с тех пор и повадился он в Сутолмино. Приедет уж в сумерках, позвякает, вот как нынче…
Раиска ему из окна:
— Чего тебе надо-то? Зачем приехал? Кто тебя звал?
Он оробело молчал.
Тут мать вмешалась:
— Выйди, выйди! Ишь, спать… Как старуха старая. Парень эва какую дорогу сломал, а ты кобенишься.
— Мало ли их тут понаедет на лисипетах! К каждому и выходить? — строптивилась Раиска. — Пусть помучается. А то больно просто: он приехал — я выскакивай встречать.
Однако вышла, уважила чужие страдания… в сарафане прабабкином. Витя аж просиял: так ему понравилась она в новом-то наряде. И оробел еще больше.
Сели на скамейку у стены, окошко над ними тотчас раскрылось: матери охота поговорить.
— Витя, косить начали?
— Косили нынче с утра, — отвечал он вежливо.
— Свою усадьбу или общественное?
— Свою. Да только отца сразу позвали, пилорама сломалась. Так я один косил.
— Завтра, вроде бы, дождик обещали? Ты сводку погоды не слушал? Как сушить-то будете, если накосили?
— Мам, ну что ты с глупыми вопросами! — возмутилась Раиска. — Ухажер ко мне приехал, а не к тебе.
— С тобой о чем ему толковать? У тебя что ни слово, то поперек.
— Да уж как-нибудь без тебя обойдемся.
— А ты не будь чем щи-то наливают или чем ворота-то запирают. Дай и мне с хорошим человеком поговорить.
— Ой, я не могу! — вскричала Раиска. — Ну и родительница у меня!
Отношения матери с дочерью всегда были на равных.
— Я уезжаю завтра, — сообщил Муравлик тихо. — Вернее, уплываю… на теплоходе.
У него дядя живет в Ярославле, советует племяннику поступить в тамошний университет. Витя, как и Раиска, только-только закончил десятый класс, но еще зимой на областной олимпиаде по математике занял первое место; у него способности ко всем предметам.
— Да уплывай, мне-то что! — сказала Раиска небрежно. — Попутный ветер в зад!
— Раиска, ты как с кавалером разговариваешь! — рассердилась мать в окошке. — Разве так можно? Что он о тебе подумает?
