Эфраим Севела - Ласточкино гнездо

Из-за кулис лебедями выпорхнули юные боярышни, те, что толпились у стенда, и гибкой чередой, величаво извиваясь станом и плавно поводя руками, поплыли перед грозными очами царя. Именно поплыли, потому что ног их не видно под длинными, до полу, юбками.

За складками занавеса, словно кот, затаившийся в засаде — писатель Анатолий Безруков. Он пытливо, оценивающе рассматривает каждую актрису. Они же уплывают со сцены и проходят, как на параде, перед ним. Вот проплыла и последняя, и ее Безруков окликнул.

Безруков. Лидия!

Лидия. Вы — меня?

Безруков. Да. Есть разговор.

Лидия. Отстаньте. Неужели не надоело? С утра пораньше…

Безруков. Лидочка, вы меня не поняли. Речь идет об этом, совместном с Англией, фильме, в котором есть очень выигрышная роль. Я вас жду внизу, в бильярдной.

В большой комнате, с низко опущенными двумя лампами в конусных колпаках, — два бильярдных стола. Один — пустует, за вторым — идет игра. По стенам — сплошные красочные афиши концертов и фильмов. На одной из них — смазливое нагловатое лицо дамского угодника с гитарой в руках, исполнителя цыганских романсов Николая Смирнова. Он-то и играет в бильярд с писателем Анатолием Безруковым. Но выражение лица у него, в отличие от портрета на афише, лакейски — угодливое. Он явно с умыслом проигрывает в бильярд своему сопернику, перед которым у него есть несомненное основание робеть. Безруков играет небрежно, но вполне умело.

Безруков. Что можешь мне сказать о вашей Лиде?

Смирнов. Какую Лиду имеете в виду? Из нашего театра?

Безруков. Ее самую. Ты с ней спал?

Смирнов. А что? Положили глаз?

Безруков. Дурак! Она меня интересует по совсем иному поводу. И пожалуйста, не задавай вопросов. Только отвечай.

Смирнов. Виноват! Слушаюсь. Разрешите доложить?

Безруков. Отставить. Бог тебя, Коля, щедро наградил жеребячьей внешностью, но совсем запамятовал выделить хоть капельку мозгов. Сколько раз тебе надо напоминать? Ни при каких обстоятельствах, ни в какой обстановке, чтоб даже намека не было на наши отношения. Ты — не мой подчиненный, я — не твой шеф. Я — писатель Безруков, автор многих советских фильмов, полюбившихся зрителям, а ты, дурень, никудышный актер, бабник, исполнитель цыганских романсов, кто угодно, но только не тот, кто ты есть для нас на самом деле. Понял? Даже во сне не мысли по-иному.

Смирнов. Но… мы тут вдвоем…

Безруков. Запомни, Смирнов, там, где двое, незримо может возникнуть и третий. А теперь вернемся к нашим баранам. Спал с ней?

Смирнов. Мне легче вспомнить, с кем я не спал.

Безруков. Речь о Лиде.

Смирнов. У меня правило, товарищ… о, извините… Анатолий, где работаешь — там не пачкаешь. Хватает поклонниц на стороне. Советский Союз велик: 270 миллионов. Половина — женский пол… но стремиться к этому, конечно, надо.

Безруков. С кем она… спит… или спала?

Смирнов. Представления не имею. Скрытная особа. Не треплется, как другие. Спит, конечно. Что она, святая?

Безруков. Пожалуйста, без комментариев. Отвечай только на вопросы. У меня времени в обрез, жду ее с минуты на минуту.

Кафе-мороженое под открытым небом втиснулось десятком столиков под зонтами между глухих стен двух домов. Безруков и Лидия сидят перед креманками с разноцветными шариками мороженого и лениво ковыряют в нем ложечками — оба поглощены разговором.

Безруков. До сих пор вам, Лидочка, приходилось довольствоваться микроскопическими ролями, типа «кушать подано». Вы явно засиделись в этом амплуа. Давно созрели для чего-нибудь покрупнее.

Лидия. Простите меня, но я не верю вам. Что б вы вот так, бескорыстно, вознамерились оказать свое покровительство актрисе? Без имени и положения? При вашей репутации ловеласа? Ни за что не поверю.

Безруков. Уверяю вас, Лидочка, и вы в этом скоро убедитесь, у меня нет абсолютно никаких, так называемых, гнусных намерений, никаких посягательств на вашу женскую честь. Но, конечно же, не собираюсь утверждать, что я уж совсем бескорыстен. Вы меня заинтересовали, но совершенно по иной, нежели вы думаете, причине. Есть возможность помочь вам сделать головокружительную карьеру.

Лидия (насмешливо). Уж не о главной ли роли в вашем… англо-советском фильме вы говорите?

Безруков. Почему бы нет? Внешностью не вышли? Таланта недостает? Почему вы сомневаетесь в своих силах? Откуда такой комплекс неполноценности?

Лидия. Потолкались бы с мое столько лет на выходных ролях… С одной убогой репликой… А то и без единого слова… И не такое бы запели.

Безруков. У вас есть немаловажное преимущество — знание английского. Чуть поработать над произношением — на это у вас способностей и упорства хватит? И еще — чистая биография. Отличное происхождение: пролетарское. Никто в семье не репрессирован. Отец и мать — оба коммунисты. Кстати, где они?

Лидия. Полагаю, вы и это знаете, раз проявили такую осведомленность о моем прошлом. Родители мои живут на юге, в провинции. Биография непорочная. Это верно. Но разве это принимается во внимание художественным советом, когда решают, кому отдать роль?

Безруков. В совместном с Англией фильме — непременно.

Лидия. Хватит ли сил у вас, писателя, далеко не великого, оказать давление на них, навязать свою волю?

Безруков. Без всякой ложной скромности заявляю: хватит. И если мы с вами, Лида, найдем общий язык, то еще кое-что будет вам наградой. Право жительства в столице, коего вы не имеете и поэтому ездите ночевать к черту на рога, за сто километров от Москвы. И, возможно, самый ценный для вас приз — собственную квартиру в центре Москвы.

Лидия. Не хочу слышать. Вот это вы уж совсем заврались. Кто же вы такой, товарищ волшебник?

Безруков. Придется открыться. Писатель я действительно далеко не великий и на лавры на Парнасе не посягаю. Это моя вторая профессия, Лидочка, а вернее, хобби. А основное мое занятие…

Он достал из нагрудного кармана книжечку личного удостоверения с тисненным золотом гербом СССР на твердой красной обложке и развернул, не выпуская из рук, перед Лидиными глазами. В удостоверении был портрет Безрукова в официальном мундире и черным по белому — звание. Майор государственной безопасности.

Лидия не смогла и слова вымолвить от удивления. Безруков удовлетворенно усмехнулся, захлопнул удостоверение и спрятал его во внутренний карман пиджака.

Безруков. К чему слова? Надеюсь, сейчас вам и так все стало ясным. Мы многое можем. Даже больше, чем вы предполагаете. А уж что касается утверждения актрисы на роль — никакой художественный совет не посмеет нам возразить.

Лидия. Я не могу придти в себя. Знаете что? Вы не только писатель. Вы — великий актер. Так играть свою роль! Станиславский бы вам поставил пятерку.

Безруков. Какую роль?

Лидия. Легкомысленного шалопая… Пожирателя женских сердец… Соблазнителя. Я, ей богу, думала, ничто, кроме женских юбок, всерьез не занимает ваше внимание.

Безруков. И не ошиблись, милая. Женщины, действительно, моя слабость, и тут мне не приходится играть. Важно одно: не путать два ремесла. Меня хватает и на то, и на другое.

Лидия. Господи, господи… Изумили. Даже сердце колотится.

Безруков. Для того чтобы ваше изумление не распространялось дальше этого стола, я попрошу вас об одной формальности: расписаться на этой бумажке.

Это подписка о неразглашении нашего разговора, включая и то, о чем мы будем говорить в дальнейшем.

Надеюсь, вам ясно, что означает такая расписка? Любое нарушение обязательства — ни под каким видом не разглашать содержания нашей беседы — будет иметь для вас самые печальные последствия: заключение сроком до пяти лет. И вместо уютной собственной квартирки в центре Москвы вы рискуете очутиться в тюремной камере за тысячи километров на восток от столицы. А что, милая, находится на таком жутком расстоянии от Москвы? Географию, небось, не забыли?

Лидия(после паузы, шепотом). Знаю. Сибирь.

Голос диктора (по радио, повторяет на нескольких языках). Совершил посадку самолет британской авиакомпании, прибывший рейсом из Лондона.

К зданию московского аэропорта «Шереметьево» подруливает британский пассажирский самолет. К нему устремляется автолестница, распахиваются двери, и, вслед за двумя стюардессами, появляются первые пассажиры.