Легкомысленный Афиноген назвал ее «занудой». Наташа сильно переполошилась, поверила ему и готова была тут же попросить прощения, умолять о снисхождении, уверять, что она еще слишком молода и успеет исправиться, надо только дать ей срок. Но вместо этого она сказала спокойно:
— Дальше? Что дальше? — и захлопнула любимую книгу.
Афиноген вторично закинул ногу на ногу и закурил новую сигарету. Солнце вытягивало из асфальта синеватый пар. Очередь у газетного киоска укоротилась на несколько человек. Мимо прошествовал Петр Иннокентьевич с пачкой газет под мышкой. Старик направлялся в свою одинокую берлогу, где он сядет в музейное кресло и будет не спеша узнавать, что случилось в мире за истекшие сутки. Кое–где на планете гремели выстрелы, горела земля, людей травили газом, как крыс, но в России было тихо. Солдатское сердце Верховодова за тридцать с лишним лет все–таки не успело привыкнуть к тишине, поэтому время от времени он откладывал в сторону газету, подходил к окну и из–за шторы с недоумением и опаской вглядывался в зеленый пейзаж федулинской улицы.
— Бывал и я в путешествии, — заговорил Афиноген, — в городе Анапе. Лежал я, Наташа, на песочке и прижигал мускулистое тело ультрафиолетовыми лучами. А рядом — упоительные шорохи Черного моря, и вокруг — женщины, женщины, все в купальниках.
— Замолчи, — сказала Наташа.
— Пойдем ко мне, Натали, — попросту предложил Афиноген, — поваляемся на диванчике, отдохнем, поворкуем.
— Не смей со мной так говорить!
— Почему?
— Не смей, слышишь!
— A-а, понятно. Ты честная девушка и все такое. Прости… Если можешь, прости великодушно. Оговорился я. Конечно, разве можно. Грех–то какой… А то пойдем? Все равно этим кончим. Не сегодня, так завтра. Уверяю тебя. Мне рассказывали более опытные мужчины. И в книжках я тоже читал.
— Я не люблю тебя, Гена, — миролюбиво объяснила она, дыша глубоко и вольно. — Тебе кажется, что люблю, а я не люблю. Презираю людей, которые говорят сальности от скуки и пренебрежения. Не хочу быть с тобой!
— Отлично! Достойный ответ. Порядочная девушка дает отлуп мерзавцу. Добродетель, как всегда, торжествует. Ура! Земля не принимает злодея. За что же мне такое счастье? Диплом в кармане, квартира, и вот — встреча с необыкновенной удивительной женщиной. Наташа, родимая, запиши мне свои слова на бумажке. Это моя последняя просьба. Как это ты сказала — говорят сальности от скуки и воздержания?
Наташа все–таки влепила ему пощечину, но как–то неумело и без желания, а больше по необходимости.
На звук пощечины к лавочке приблизился тайный дружинник, мужчина средних лет с непримиримым выражением лица, в кожаной куртке, но без красной повязки на рукаве.
— Пристаете к девушке? — поинтересовался мужчина, глядя мимо неоконченной улыбки Афиногена. — Советую прекратить!
— Вот, — с горечью заметил Афиноген, — в Федулинске полно рыцарей, но только среди бела дня. А когда по вечерам и глухой ночью шпана безобразит — ни один гад не заступится. Еще, небось, и наган вам доверили. Есть у вас наган или нет?
— Я с тобой, остряком, и без нагана разберусь. А ну подымись!
— Это моя невеста, — признался Афиноген. — Вы ошиблись. Ступайте с богом, справедливый герой.
Наташа ехидно заметила:
— Струсил, Геша… Никакой он мне не жених, гражданин. Но вы не беспокойтесь, я сама с ним справлюсь, Спасибо вам!
Мужчина покраснел, как обнесенный подарком именинник, насупился, кивнул, отошел шагов на десять и застыл в напряженной позе. Вид его выражал готовность прийти на помощь, возможно даже с риском для жизни, в любую секунду.
— Эй! — крикнул Афиноген. — Нехорошо подслушивать. Отойди еще маленько. Иначе — открываю стрельбу.
— Надоел твой цирк до чертиков, — бросила Наташа, гибко потянулась — гремучая змея! — легко вскочила на ноги и пошагала на высоких каблуках, не оглядываясь, — цок, цок, цок.
«Свидание окончено в полдень», — незлобиво отметил Афиноген. Он следил, как гибко покачивается еще совсем близко Наташино тело, и голова его кружилась. Рот пересох от горькой жажды. Никак не удавалось ему налиться, давно не удавалось.
— Иди покурим, — окликнул он незнакомого рыцаря. Мужчина охотно приблизился и присел рядышком как раз на Наташино местечко. Произошла обыкновенная смена собеседников, и разговор пошел в ином ключе.
— Что, браток, — улыбнулся мужчина. — Не обломилось, видать?
Афиноген протянул ему пачку «Примы», полюбовался ловким движением, каким мужчина зацепил сразу три сигареты.
— Дать бы тебе по сусалам, — лениво пожалел Данилов, — не совался бы ты не в свое дело, паренек.
Лицо мужчины по–прежнему было непримиримо, но уже с оттенком сочувствия добродушного прокурора к осужденному на полную катушку преступнику.
— Я сам кому хошь по сусалам отвешу. У меня второй разряд по дзю–до.
— Ишь ты! Тогда извини. Надо бы значок носить, не вводить людей в заблуждение.
— Девушка у тебя хорошая, парень. Редкая девушка. Мне такая не попадалась. Нет, не попадалась. Теперь поздно и мечтать. Двое пацанов у меня. Какие теперь девушки, верно?.. Рано я женился, сразу после армии.
— Промахнулся?
— Не то чтобы… Но и не попал в яблочко. Моя жена — женщина обыкновенная, унылая, скриплая. Как тебя звать–то?.. Афиноген?.. Чудное имя. Скучно мне с моей бабой. Особенно по выходным. Компании дома нету. А если дома нет компании, что остается? Бельмы налить, Афиноген, только бельмы налить винищем. Пить мне нельзя, как спортсмену. Детей воспитывать? Они сами кого хошь воспитают… Старший — десять лет ему, Тимка, — утром мне сегодня замечание сделал: не кури, папа, в квартире. У мамы легкие слабые, рак может быть… Я спрашиваю, а где же мне курить, в сортире, что ли? Он, мышонок, что мне ответил: «И в туалете нельзя, ступай во двор». И лицо при этом скособочил, слова вытягивает из себя, вроде как занозу. Тяжело, вроде, ему со мной толковать, с тупым и вредителем. Обидно. Мне кажется, Афиноген, никто меня не любит в семье. Мне кажется, я очень одинокий человек. Дай, как друг, еще сигаретку!
Он прикурил от сигареты Афиногена, затянулся с усилием, закашлялся.
— Надо бросать… Насчет дзю–до наврал я тебе, Афиноген. Нет у меня никакого разряда. В армии раза три сходил на самбо, руку вывихнули, я и бросил. Ты меня не бойся! Это я так — попугать. Вообще я смирный. Сегодня как–то по настроению вышло. Заступился. Думал, ты стиляга. Теперь сам вижу — ошибся… А это ты прав, в чужие дела соваться — поганое дело. Ты прав. И бояться тебе меня нечего.
Афиноген ласково ему улыбнулся.
— Я ничего не боюсь, дядя. Зла на тебя не держу, потому что вижу, какой ты справедливый и честный человек. На нашего завхоза в институте очень похож. Тот тоже затосковал перед самым судом. Но не рыпался и судье сказал: отвалите мне, гаду, сколько положено по закону за мою неудачу и дурость. На шесть лет его упекли, не за дурость, правда, — за воровство. Да какая, в сущности, разница…
Вечером Афиноген напишет письмо родителям в город Челябинск.
«Здравствуйте, папа и мама, сестренка и ее муж Костя! Привет Вам из далекого города Федулинска! Как Вы все поживаете? Здоровы ли?
Мама, не присылай мне пока шерстяные носки, я еще те две пары не износил. Ничего не присылай, не стоит тебе мотаться с этими посылками, когда у нас магазины ломятся от товаров и денег у меня куры не клюют. Вам перевожу помалу, потому что коплю на машину.
Отец, как твои легкие? Не кури, брось курить, ей богу! Вредно. Я подписал тебя на журнал «Здоровье», получаешь ли ты его?
У меня дела идут превосходно. Живу второй месяц в однокомнатной квартире, кухня — 10 метров, душ, туалет обит розовой плиткой. Приезжайте в гости, что Вам стоит, на месячишко хотя бы.
У меня есть одна важная новость. Познакомился я с девушкой, зовут Наташа, и она мне по душе. Скромная, работящая и очень уважительная к старшим. Каждую свободную минутку она читает книги, готовится поступать в институт. Но это не значит, что белоручка. Она читает, а сама вяжет то варежки, то шарфик. Обещала мне связать свитер к Октябрьским праздникам.
Родители у нее — учителя, люди грамотные, обеспеченные и вежливые. Я, правда, с ними мало знаком.
Мама, тебе бы понравилась Наташа, я уверен. Когда она идет по улице, все оглядываются и смотрят на меня с недоброй завистью. Конечно, она не совсем такая, о какой невестке вы мечтали. Не слишком проста и довольно избалована городским современным воспитанием. Боюсь, что настоящий мир, когда она с ним столкнется, напугает ее до смерти. Тогда уж она обязательно переменится и какой станет — трудно предугадать. Сейчас она еще доверчивый ребенок, в котором приоткрылись одни лишь привлекательные черты.
Что еще?
В Федулинске жарко, и жара размягчила мои слабые мозги. В таком состоянии легко наделать глупостей, даже жениться. Так что лучше приезжайте. Скучаю по вас отчаянно. Отец, походим с тобой по Москве, ты же ни разу не был в столице. Махнем на Волгу рыбачить. Тут недалеко — три часа езды на машине.
