…Скорее всего, дела у Рифката были и в самом деле неважные.
Когда врачи при больных начинают разговаривать по-латыни — можно предположить что угодно. Ибо латынь и греческий в русских гимназиях изучали только до семнадцатого года двадцатого века. А «анте портас» — были чистейшей латынью. И фраза шефа отделения онкологии, сказанная им доктору Кольбу в палате, переводилась с немецкого и латыни следующим образом:
«Все остальные вопросы — за дверью».
Что резко опрокидывало стойкое российско-эмигрантское убеждение, будто немецкие врачи равнодушно и безжалостно обязаны сообщать своим пациентам самые страшные диагнозы, полагая, что больной человек должен знать про себя все…
Уже в коридоре отделения, в дальней стороне от палаты Рифката и Кирилла Петровича, шеф еще раз тщательно просмотрел историю болезни герра Когана, все результаты последних исследований, после чего, уже без всякой латыни, негромко сказал доктору Кольбу и всему своему окружению:
— Герра Когана мы теряем. Он уже не операбелен. Слишком поздно. Химию продолжайте. Обезболивайте и обезболивайте. Вопрос недели.
— Рифкат, ты в бога веришь? — спросил Кирилл Петрович.
— Нет, — ответил Рифкат. — Я в бога не верю, но боюсь его беспредельно.
Кирилл Петрович замер, затаил дыхание, потрясенно уставился на Рифката широко открытыми глазами.
Со стороны могло показаться, что или его изумила столь парадоксальная форма неверия соседа в Высшие силы, или безмерно удивила произнесенная Рифкатом фраза, откуда-то издалека ворвавшаяся в его сегодняшнюю лексику. У Кирилла Петровича сами собой притихли ежесекундные мысли о печальной Зойкиной судьбе после того, как он умрет.
Притупилось ощущение тихой безмолвной истерики и перепуга — а если это «злокачественная»?..
Исчез так часто представляемый им, но слегка размытый вид своей будущей могилы и попытки вообразить себе картинки собственного погребения. Дескать, как это будет выглядеть драматургически?..
Все пропало. Осталась только светлая, чистенькая, оснащенная по последнему слову медицинской техники больничная палата онкологического отделения университетской клиники в Мюнхене.
И глаза этого женато-неженатого Рифката Когана, с его нелепым, анекдотичным сочетанием мусульманского имени, дарованного ему при рождении, и еврейской фамилии, в старости купленной за тысячу долларов. Да еще и с ног до головы бездарно и пошло разрисованного по всем блатным канонам лагерных зон и российских тюрем…
— Как ты сказал?!. — хрипло переспросил потрясенный Теплов.
Рифкат улыбнулся Кириллу Петровичу и мягко повторил:
— Я, Петрович, сказал, что «в бога я не верю, но боюсь его беспредельно».
Вот тут в сознании ошеломленного Кирилла Петровича со страшным грохотом рухнула глухая стена толщиною в пятьдесят лет!
Она разлетелась на десятки тысяч кусочков прошлой жизни Кирилла Петровича Теплова. И в одном из обломков — не бог весть в каком крупном, но бесформенном и корявом, с острыми опасными сколами и гранями — Теплов увидел себя молодым, уже разошедшимся с первой женой и еще не встретившим свою Зойку…
…и сквозь несколько десятилетий, нырнувших в прошлое, услышал совсем не изменившийся голос Рифката, который в ответ на отчаянный вопрос руководителя следственной группы, следователя по особо важным делам Ленинградской прокуратуры Кости Степанова: «Рафик! Ты хоть в бога веришь?!.» — ответил:
«В бога я, гражданин начальник, не верю. Но боюсь его беспредельно».
Теплова еще тогда, в начале шестидесятых, поразил этот ответ. Такого он потом больше нигде никогда ни от кого не слышал…
Почти непосильным напряжением воли Кирилл Петрович попытался вывести себя из ступора и, с трудом шагнув из внезапного прошлого в день сегодняшний, осторожно и тихо спросил у Рифката: — Алимханов, это ты?..
…интересно, Костя Степанов жив еще или уже… того? Он, кажется, был года на два старше Кирилла Петровича…
…еще вчера, когда поздним вечером спускался с Зойкой на лифте в больничный гараж, чтобы она могла сесть в машину и наконец-то поехать домой, у Кирилла Петровича все еще теплилась какая-то дурацкая надежда. Вот обследуют его хорошенько, внимательно, убедятся в своей ошибке, похвалят самих себя за врожденную немецкую врачебную дотошность и перестраховку, и все вернется в нормальное прежнее русло.
Он останется здоровым (соответственно своему возрасту), и в его легких нет никакого рака!
Есть что-то поддающееся скорому, необременительному лечению. И он будет продолжать жить дальше. После того как эти же немцы его Зойку вытащили с того света за уши, он в них очень уверовал.
Кирилл Петрович даже устроил себе быструю ходьбу по длинным коридорам онкологического отделения. Дескать, вот я какой бодрый, спортивный старикашка! Чем, честно говоря, привел в неодобрительное удивление ходячих пациентов и младший медицинский персонал.
Но вот сегодня, как повесили ему эту табличку — «Nuchtern», так и впал он в тихую панику. Даже Зойка, которая с утра до вечера торчала в палате, не смогла вывести его из этакого дребезжащего состояния.
А что, если завтра бронхоскопия покажет худшее? И сколько времени будет отпущено на это самое — «…жить дальше»?
«Господи, боже мой!.. Да когда же все это было? В какой такой прошлой жизни?..» — думал Кирилл Петрович Теплов.
Нет никакой «прошлой» жизни. Как нет и «будущей». Есть только одна, одна Жизнь! Она просто искусственно подразделяется на какие-то определенные этапы, на совершенно конкретные «До» и «После». Если некий этап затягивается, то тогда уместно определение — «Во времена…»
Для кого-то важен один этап, для кого-то — другой.
Во времена действия статьи 88 Уголовного кодекса РСФСР — «Нарушение правил о валютных операциях» — был один этап нашей Жизни. После отмены этой статьи — начался расцвет этапа доселе неведомого и прекрасного!
То, о чем раньше нельзя было даже помыслить, теперь губительно-освежающим водопадом обрушилось на головы бывших советских граждан: доллары, доллары, доллары!!!
А еще лучше — евро.
Дают, берут, отстегивают, откатывают…
В телевизоре — все поют и изредка возмущаются излишней свободой финансовых нравов…
Интернет вспухает якобы праведным негодованием и лопается, распространяя вокруг себя омерзительный запах…
Газеты проливают, как теперь говорят, «проплаченные» крокодиловые слезы и вопят лживыми голосами:
«Волга впадает в Каспийское море!!!»
«Это что же творится, господа хорошие? Десятки миллиардов долларов в год уходит только на одни взятки своим же чиновникам!..»
«Однако, справедливости ради, — вспомнил Кирилл Петрович, — все отмечают, что в неприглядной картинке повального мздоимства есть и симпатичный высоконравственный мазок — дают чиновникам (а они, суки, берут!..) не затем, чтобы обойти созданный ими же закон (!), а для того, чтобы они, засранцы, его хотя бы частично исполнили».
Журнал «Форбс» сладострастно публикует перечень самых богатых людей в мире. Наших там — полно!..
Правда, после объявления мирового экономического кризиса наш список слегка увял, но в это, кажется, никто не верит.
Кто профессионально обучен и натаскан, те стараются не светиться. Все они из бывшего КГБ и поэтому во всенародно читаемых открытых списках, слава те Господи, не значатся. Как утверждает бывший советник российского Президента по экономическим вопросам (а уж он-то это хорошо знает!..), из тысячи важнейших государственных постов в России семьдесят семь процентов возглавляются действующими сотрудниками специальных служб!
Очень толковые тренированные ребята. Мать их за ногу. «Форбс» может на них только облизнуться. Хотя желтые таблоиды иногда негромко и тявкают на них из подворотни. Но это так — от зависти и привычного испуга. И для коммерческого тиража.
«Эти ребята были когда-то бойцами невидимого фронта, — таинственными сотрудниками Главного Института Власти, — размышлял Теплов. — А теперь они на самом, что ни есть, на виду. Скромные и достойные владельцы земли русской, ее недр и ее народонаселения. Электората, так сказать. Как говорится…»
«…Человек проходит как хозяин необъятной родины своей!..»
От собственноличных долларов и евро этих бывших спецпареньков офшорные зоны всего света чуть не лопаются.
«Пиастры, пиастры, пиастры!!! — хрипит старый стивенсоновский попугай, сидя на плече одноногого Джона Сильвера…»
Так вот, в те времена — времена «шестидесятников» и пр…
