Ну, и приходится уезжать, а жаль, место хорошее! Вот она и ищет замену на это время. Ищет-ищет, да никак не найдет. Кого ни приведет, хозяйка всех бракует, все ей не подходят, одни вороватые, другие недотепы.
«А ты — девушка культурная и справная, ты будешь ей в самый раз!».
Да и вообще, пора Тамаре домой съездить, у нее в Саратове остался муж — наелся груш, уж сколько лет сидит без работы, только тем и живет, что она ему посылает, разленился вконец. Но надо бы его проведать, все ж таки муж, а не хрен собачий, хоть жили они нескладно, детей не завели — сперва все аборты она делала, сама не помнит сколько, а потом спохватилась, да поздно. Вот и приходится на старости лет жить в чужом доме, но это не так уж плохо — пусть по чужим правилам, зато в сытости и довольстве. Так что Габи прямой резон заменить Тамару, тем более, что жить ей негде и зарплаты ей в каникулы не платят.
Тамара была тысячу раз права и все же первым побуждением Габи было немедленно отказаться — она ведь понимала, что парадное слово «домоправительница» обозначает всего лишь прислугу за все, а ей быть прислугой никак не пристало. Хотя многие ее подружки по театральному институту вынуждены были здесь, в Израиле, пойти кто в уборщицы, кто в няньки, Габи повезло — уже три года она преподавала пластику и постановку голоса на режиссерском отделении частной киношколы. Правда, молодые режиссеры не очень вникали в проблемы пластики и постановки голоса, правда, платили ей почасово и минимально, и все же на вопрос, где она работает, можно было отвечать, скромно потупив глаза: преподаю в киношколе. И вдруг стать прислугой у каких-то богачей?
Но отвязаться от Тамары оказалось непросто. Она вцепилась в Габи мертвой хваткой:
«Послушай, раз ты уже по жаре до самых ворот дотащилась, так хоть зайди, глаз кинь. Ведь у меня билет на самолет через неделю, на кого же я их, бедолаг, оставлю, — люди такие хорошие!».
«Да я, небось, ей тоже не подойду!», — фыркнула Габи, однако, охваченная каким-то странным безволием, прошла через чугунную калитку, по которой извивалась надпись «Вилла Маргарита». И повлеклась вслед за Тамарой вверх по выложенной неровными темно-красными плитками фигурной дорожке. По обеим сторонам дорожки расстилался гладко подстриженный бархатный травяной ковер, оттененный по краям высокими кустами с крупными глянцевыми листьями,теряющимися в розовой пене ажурных цветов. Трава и кусты дышали прохладой и благополучием — видно, их только-только полили из маленьких веерных поливалок, щедро разбросанных по всему зеленому склону.
«Не пугайся, поливалки — не твоя забота, — поспешно объяснила Тамара, перехватив взгляд Габи. — Ими компьютер управляет, когда надо, включает, когда надо выключает, по ним часы проверять можно. Так что будь спокойна, скажи только, как мать твою зовут».
«Сусанна, а вам зачем?».
Тамара на вопрос не ответила, занятая своими мыслями:
«Сусанна — красивое имя, это хорошо. Она жива еще?».
«Мама умерла в прошлом году, в Москве. Так я ее перед смертью и не повидала».
Габи хотела было себя пожалеть, но тут она увидела дом. И глазам своим не поверила. Это был не дом, а японская пагода и индийская гробница, слитые воедино. Его стены, облицованные неправдоподобно белой керамической плиткой, отражали солнечный свет с такой силой, что веки Габи сами собой охранительно опустились на глаза.
Но мимолетно увиденный образ остался под веками, увенчанный полусферой стеклянного купола, устремленного вверх, к небесам. Почти готический фасад был безупречно гладок, его не оскверняли ни нависающие нашлепки балконов, ни оттопыренные лепешки террас. Единственным нарушением его безоблачной гладкости были высокие стрельчатые окна, гармонично дополняющие общий облик храма неизвестной религии.
Еще не разлепив пораженных яростным светом век, Габи почувствовала внятный толчок в сердце — она хотела жить в этом доме. Неважно,в каком качестве, прислуги или домоправительницы, только бы укрыться за этими неподвластными окружающему зною стенами от превратностей своей причудливой судьбы и забыть, забыть, забыть проклятое прошлое.
Тем временем Тамара отперла своим ключом скрытый за белой панелью замок, и створки дверей из непрозрачного стекла беззвучно поползли в стороны.
«Белла! — крикнула Тамара на своем диковинном иврите. — Спускайся вниз, принимай новенькую!»
Габи с облегчением опустила увесистую тамарину сумку на упругий ворс расстилающегося под ногами алого ковра и огляделась. Даже поразивший ее в самое сердце внешний облик дома не подготовил ее к тому, что она увидела внутри. Тут не было ничего, наполняющего внутренности других домов — ни люстр, ни шкафов, ни столов, ни комодов. Заключенный в окружность алого кольца ковра, возносился под стеклянный купол густозеленый тропический сад, полный пения птиц и шелеста листвы.
«А где же люди живут?», — вырвалось у Габи, но ответа она не получила. Откуда-то сверху, из-за спины зацокали быстрые каблучки, и выкатили на алое поле ковра кругленькую женщину в круглых очках на приветливом круглом лице. Над очками мягко кудрявилась копна каштановых волос, скорее всего, крашенных. Габи ожидала чего-то совсем другого, под стать дому, — длинных ног, узких бедер и маленькой элегантной головки на высокой шее, охваченной ожерельем из крупного жемчуга.
Тамара подтолкнула Габи вперед, словно та упиралась: «Вот, привела себе замену».
«Где такую красотку взяла? В автобусе подобрала?», — глаза за укрупняющими круглыми линзами, очень светлые, почти прозрачные, в оправе темных ресниц, тоже скорее всего, крашенных, охватили Габи от сандалий до макушки с такой пронзительной проницательностью, что у той засосало под ложечкой — сейчас Тамара ляпнет: «Точно, в автобусе. Как ты догадалась?».
Но Тамара тоже оказалась не лыком шита:
«Скажешь тоже, в автобусе! Племяшка это моя, дочка моей покойной московской кузины, Сусанны».
Так вот зачем ей понадобилась Сусанна! Дошлая она, оказывается, баба, а притворялась простушкой!
«Где же ты ее до сих пор прятала? Что-то я от тебя ни о какой племяшке не слышала», — не унималась Белла.
«Да мы с Габи почти не встречались. Не ладила я с Сусанной с детства, на то были личные причины. А теперь она умерла, и я ее перед смертью даже не повидала, прощения не попросила. — Тут она очень натурально всхлипнула. — Вот и хочу грех искупить, дочку ее к хорошим людям пристроить».
«Что ж ты только сегодня о ней вспомнила, перед самым отъездом?».
«Да мне и в голову не пришло бы предлагать ей такую работу! Она ведь актриса по профессии, в киношколе мастерство студентам преподает! Но обстоятельства у нее сейчас сложились не сахар, вот ей и приходится в прислуги наниматься».
Хоть и пораженная актерским талантом Тамары, Габи все же отметила про себя, что для своей хозяйки Тамара назвалась не домоправительницей, а прислугой.
«Ладно, — решила Белла, — пошли на кухню. Выпьем кофе, и Габи расскажет нам про свои обстоятельства».
Они гуськом прошли под оплетенной лиловой глицинией аркой, ведущей вглубь райского сада, под сень причудливых деревьев и высоких цветущих кустов. В центре сада обнаружилась просторная круглая прогалина, устланная все тем же алым ковром и охваченная с двух сторон полукружьями обтянутых красной кожей диванов с низкими спинками. В центре круга стоял большой обеденный стол, сделанный из сплошной стеклянной плиты, опирающейся на три бронзовые крылатые фигуры и окруженный дюжиной стульев с гнутыми бронзовыми спинками. Картину дополнял миниатюрный красный рояль, осененный разлапистыми веерами пальмовых листьев.
«Это наша столовая, — буднично пояснила Белла, будто таких столовых вокруг было хоть пруд пруди. — Раньше, до того, как муж заболел, у нас часто собирались гости. Не то, что теперь».
Габи хотела было спросить, что случилось с мужем Беллы, но вовремя поймала предостерегающий взгляд Тамары — между ними сама собой установилась таинственная телепатическая связь, будто их настроили на общую волну.
За другой, оплетенной глицинией аркой, скрывалась дверь в кухню, притаившуюся вдоль задней стены дома. Впрочем, к кухне такого размера вряд ли подходило слово «притаиться» — она не пряталась, а, сверкая белизной, простиралась от стены до стены, охватывая площадь в сорок квадратных метров, не меньше.
«Так что же привело тебя к скромной участи прислуги?» — приступила к допросу Белла, пока Тамара колдовала возле замысловатой кофейной машины. Габи облизала пересохшие губы и вкратце рассказала свою историю — правдиво, но без подробностей. Белла слушала ее внимательно, не перебивая. Похоже было, что она больше вслушивается в музыку рассказа Габи, чем в его содержание.
«Ей всего-то три месяца тут прокантоваться надо, — заторопилась Тамара, чуткая к настороженному молчанию хозяйки. — Пока зарплату начну! платить. А тут я как раз и вернусь обратно!».
