Месяц назад, заканчивая седьмую партию с явным перевесом в свою сторону, Болт передвинул по диагонали «слона», сказал «шах» и вдруг вспомнил, что у него намечается отпуск. «Гоа!» – незамедлительно отреагировал тогда Динк, будто поставил «мат», и начал рассказывать другу о какой-то фотомодели, с которой его связывали якобы очень тесные отношения (при этом Динк многозначительно подмигивал и всем своим видом показывал, что отношения действительно были очень тесные) и которая тусовалась там постоянно два-три месяца в году.
Забыв про шахматы, Динк поведал Болту о том, что такое гоа-транс, чем он отличается от хауса и хардкора, рассказал о том, что такое «настоящий опен-эйр», про «пати» в зарослях бамбука и про пляж на Рублевском шоссе. Болт узнал, что в Гоа – самый лучший гашиш, разрывные экстази и нереальная кислота, хотя сам ни разу в жизни ничего из перечисленного Динком списка не пробовал. И пробовать никогда не хотел.
Для подтверждения своих слов Динк включил компьютер, залез в интернет, показал сначала для убедительности фотомодель и… парни зависли почти на месяц, собирая информацию о Гоа. Они облазили сотни сайтов, прочитали все статьи на travel.mail.ru, зарегистрировались в нескольких форумах и одну ночь провисели в чате, общаясь с неизвестным по имени Хоботоff, который раньше там жил и все видел своими глазами.
Болт узнал про то, что Гоа – бывшая португальская колония, которая потом стала колонией хиппи. Его успокоило, что теперь, по всем признакам, Гоа становилось колонией русской, но поехать туда дикарем, как советовал незнакомец из чата, он наотрез отказался. Более того, Серега озадачился, когда Хоботоff начал рассказывать про какой-то север и про его существенную разницу с югом – весь штат был ненамного больше Москвы – но немного успокоился, когда тот уверенно написал: «Сам все поймешь… если нужно будет». После этого он пропал и больше в чате не появлялся, лишь пожелав напоследок не стать жертвой «гоанского синдрома». Что это такое и насколько это заразно, Болт спросить не успел, а в интернете этого понятия просто не существовало. Гоанский транс, гоанский ром, гоанский закат, гоанский карнавал – двадцать тысяч ссылок со словом «гоанский», и ни в одной о гоанском синдроме.
Когда Динк почувствовал, что морально его друг согласился с неизбежностью поездки, он стал искать ему дешевые туры – обзванивал агентства, приносил стопки журналов; Болт удивлялся, почему Динк так старается его сплавить, и только когда услышал на перроне «приедешь – расскажешь», понял, что он едет на разведку. Динку очень хотелось туда, но что-то его сдерживало и не пускало.
Сергей зашел в здание аэропорта и растерялся – он понятия не имел, куда идти и что надо делать, мимо него по блестящему полу бесшумно проезжали тележки с чемоданами, цифровой голос постоянно оповещал о начале регистраций на рейсы в далекие города и страны, люди хаотично перемещались, и все это напоминало Болту кадры из какого-то клипа с MTV.
«Motherfucker!»
Он бы еще долго так простоял, если бы не увидел, как какая-то девушка, очень похожая на ту самую фотомодель, о которой рассказывал Динк, тянула какого-то парня за руку и без остановки говорила, что ему понравится в Гоа. Болт понял, что единственное его спасение – идти за ними. Так он дошел до стойки регистрации.
Милая девушка в синей униформе представилась, что она из авиакомпании «Трансаэро», взяла его билет и начала быстро стучать пальцами по клавиатуре, параллельно общаясь с Болтом:
– В Гоа, значит? – не поднимая глаз, спросила она, по интонации Серега понял какой-то подвох в вопросе, но не понял, какой именно, поэтому честно ответил:
– В Гоа… А что?
– Да нет, ничего, – то ли она сама хотела оказаться на его месте, то ли она что-то знала, а в силу служебного положения не говорила, но хитрая ухмылка не сползала с ее лица. – Что же вас так всех тянет туда, словно медом намазано?
– Не знаю, – опять честно ответил Болт. – Я первый раз туда лечу.
– Удачи, – девушка положила посадочный талон на стойку и жестом направила Сергея в сторону паспортного контроля.
Там уже не было приветливых лиц, даже девушка, все время рассказывающая парню о том, как в Гоа красиво, восхитительно и замечательно, используя всего одно слово – «пиздато», замолчала и сделала серьезное лицо, будто вызывалась в районный суд в качестве свидетеля.
Тетенька открыла паспорт Болта, долго изучала фотографию в нем, потом еще дольше сверяла ее с оригиналом, в конце концов шлепнула синей печатью и только потом спросила:
– Какова цель поездки?
– Отдых.
– Знаем мы этот отдых. Каждый третий туда такой едет.
– Какой «такой»? – Болт снова ничего не понял, но времени понять не было, тетенька протянула его паспорт и громко крикнула:
– Следующий! – Не то на вопрос ответила, не то разговор больше не желала продолжать.
Так и не поняв загадочных диалогов с сотрудниками аэропорта, Сергей зашел в зал ожидания. Он напоминал площадку отборочного тура передачи «Народный артист». Болту показалось, что сейчас откуда-то появится видеокамера с ведущим, и он начнет представлять участников шоу. Семейные пары спокойно сидели на алюминиевых сиденьях, изредка одергивая непослушных детей, четыре парня, похожие на бойцов ОПГ с одинаковыми золотыми цепями на запястьях вальяжно заняли целый ряд, клерки со своими подругами, похожими на учительниц начальных классов, обсуждали падение акций «Норильского никеля» и возможности паевых фондов. Старички тихо вздыхали, причитая об авантюризме на старости лет, среди рядов, как фрекен Бок, прыгала девушка и напевала о том, что сошла с ума и как здорово, что она едет в Гоа. Парочка, за которой следовал Болт, сидела в дальнем углу – девушка, очевидно, продолжала рассказывать парню, куда он едет, по губам можно было прочитать, что эпитетами она особо не пользовалась, выбрав один, но самый емкий.
– Ты зря обратный билет взял, – Болт подсел со спины и стал слушать, что она ему объясняет. – Гарантирую, – она говорила очень уверенно, – через неделю ты побежишь его сдавать! Тебя там так вскроет…
«Что же это, в конце концов, за место, куда я еду? Одни его записали в разряд авантюрных приключений, другие туда, как на праздник, а третьи вообще не понимают, куда и зачем они едут. И, что самое удивительное, их большинство», – Болт осмотрелся вокруг еще раз, все зашевелились, услышав объявление на посадку, и выстроились в очередь к коридору. Прямо перед Болтом молодая мамаша несла на руках своего трехлетнего сына, малыш из-за ее плеча постоянно строил рожи и кривлялся так, что Болту стало плохо, когда в салоне самолета он понял, что оказался замкнутым в одном ряду между ним и иллюминатором, в котором ночью можно будет увидеть только отражение все того же малыша.
Итак – семь часов.
Когда все утрамбовали шубы и ручную кладь, расселись по своим местам и пристегнули ремни, в салоне наступила тишина ожидания, у кого-то – взлета, а у кого-то – еды. Пассажиры открыли вываливающиеся из спинки столики-полочки и начали читать журналы из корзины на той же спинке.
Притих даже малыш – все сосредоточили взгляд на колышущихся шторках. После полушепотом произнесенного за ними стюардессой: «Твою мать, опять на два часа. Надо сообщать пассажирам», – шторки раздвинулись и из-за них появилась сама стюардесса. Она профессионально натянула улыбку, до такой степени милую, что не поверить в образ было сложно, и как-то запросто и непринужденно сказала:
– Уважаемые пассажиры, наш рейс задерживается на полчаса из-за обледенения. Сейчас самолет польют специальным раствором, и мы сможем взлететь, – после этого она пропала на два часа, потом минута в минуту появилась вновь из-за бархатных шторок – и опять у нее это получилось сделать все так же запросто и непринужденно:
– Уважаемые пассажиры. Когда нам обливали раствором корпус, случайно залили один двигатель, поэтому рейс задерживается еще на полчаса.
Все пассажиры салона одним разом вдохнули и тяжело выдохнули. Болт закрыл глаза, чтобы не видеть всего происходящего, и услышал первый возмущенный ядовито-саркастичный голосок, который визгливо прокричал:
– И сколько на этот раз будут длиться ваши полчаса?
И понеслось!
– Что вы себе позволяете? – старчески надменно.
– Мы за что деньги платим? – с мнимой многозначительностью.
– Как вам не стыдно, тут люди с маленькими детьми, – по-наставнически, с материнскими нотками…
Люди заговорили разными голосами и фальшивыми интонациями, как студенты в театральном институте на предмете «Сценречь»:
– Сколько можно терпеть издевательства? – по-жлобски хамовато.
– Мы будем жаловаться! – с тоскливой безнадежностью.
– Это не лезет ни в какие рамки приличий… – как на коммунальной кухне.
Весь этот поток ругани стюардесса приняла, простояв в каменной позе с улыбкой на лице, – оставалось только улыбаться им, глупцам, непонимающим, что два часа задержки прошли исключительно для обеспечения полной безопасности их продолжительного полета и что все это время на тридцатиградусном морозе тщательно осматривался двигатель, миллиметр за миллиметром.
