Дело было в апреле. Все лето Нина старалась примирить себя с мерзотным текстом в каталоге, но не смогла. Сейчас сентябрь, еще тепло, но осень скоро возьмет свое, зимние сорта яблок в этом году уродились на славу, видит Нина в окно. Она садится на диван. На другом конце провода мнется Като.
– Пока что рецензий немного, – говорит он.
– Да?
– Отдел продаж считает, это потому, что сигналы разослали в пятницу, а сегодня лишь вторник.
– Да, лишь вторник.
– Я думал, это достаточный срок для рецензий, но, видно, нет.
– Угу.
– Погода, кстати, хорошая.
– Да уж.
– Но книга хорошая, Нина, нам надо просто запастись терпением.
– Рецензий ни одной нет?
Като замолкает так надолго, что Нина ясно чувствует плохую новость.
– Была одна в «Дагбладет».
– И?..
– Мне кажется, тебе не стоит ее читать.
– Кто написал?
– А ты как думаешь?
– Честно? Вот какой смысл давать книгу человеку, которому она заведомо не понравится?
– Это просто ответный выпад. Он ждал случая отыграться и с радостью отыгрался, это ясно любому, кто тебя знает.
– Мы с ним выясняли отношения пятнадцать лет назад.
– Да, но он ничего не забывает. Ты, кстати, тоже. К тому же дела у него в последнее время идут не блестяще. Разводы, то-сё, я вроде слышал, что его дочка подцепила в Азии какой-то вирус и пару лет не вылезала из больниц с разными инфекциями, надо же ему на ком-то оттоптаться.
– То есть, по-твоему, все в порядке?
– Нет, конечно. Он позволил себе пару вещей, которых говорить не следовало. Но к завтра все всё забудут, ты это уже и раньше проходила.
– Я не хочу вечером выступать.
– Перестань. Мы не станем ничего отменять из-за одного наезда. Все пройдет хорошо. Ты уже выбрала, что будешь читать?
– Да вроде.
– «Классовая борьба» тоже не очень хвалит.
– Что?
– У них там критикесса с какой-то турецкой фамилией, она все свалила в кучу, но пытается поймать тебя на географии, где что расположено, и, мол, мост называется не так, а в магазине продают вовсе не чай, как ты утверждаешь, а бобы.
– Это два разных магазина, соседних.
– Но названия ты могла и перепутать.
– Нет.
– Нина, я там вообще не бывал, так что на меня сердиться смысла нет.
– Это чудовищно несправедливо.
– Конечно, немного несправедливо. Еще она обвиняет тебя в трусости, что ты не пишешь о политической ситуации, не обозначаешь свою позицию, говорит она.
– Не обозначаю позицию?
– К счастью, «Классовую борьбу» никто почти не читает.
– Но ее небольшая аудитория – как раз мои читатели, я всегда это чувствовала.
– Может быть, в какой-то степени ты и права, хотя не на все сто, но читатели сразу увидят, что это абсурд…
– Вам не следует планировать мероприятий с участием автора в день выхода книги.
– Теперь это обычная практика.
– Нет, не делайте так. Инстинкт велит забиться в угол дивана, закрыться с головой пледом и сидеть целый день тихо, как мышка, тянуть чай из чашки, помнишь, я купила себе на фестивале деревянных судов в Рисёре.
– Я тебя понимаю.
– Это непомерная нагрузка. Растолкуй при встрече отделу продаж.
– Я хорошо тебя понимаю. Я им скажу. Так до вечера?
– Да.
– Слушать, как ты читаешь, всегда большая радость, Нина, всегда.
– Понятно.
– Кстати, в «Нашей стране» тоже прошла рецензия.
– И?..
– Ну, христианская аудитория всегда тепло принимает твои стихи.
– Так что, рецензия положительная?
– Ну, не то чтобы прямо положительная-положительная, но и не отрицательная, и нашим, и вашим, так бы я сказал.
– То есть скорее отрицательная?
– Мне так показалось. Они написали, что это мелковато.
– Мелковато?
– Так они выразились. Что взгляду не хватает глубины, а в вариациях недостаточно вариативности.
– Угу.
– Ты расстроилась?
– Не знаю.
– Не расстраивайся. Все еще может пойти хорошо. В любом случае твои читатели привыкли мыслить самостоятельно.
– Ты меня утешаешь.
– Выше голову, Нина. Это ты переживешь. До вечера!
– Мм.
– И удачно выступить в «Академкниге».
– Спасибо.
– До скорого.
– Пока.
Нина так и осталась сидеть на диване. Выпустить книгу в свет всегда было для нее делом нелегким, но с годами стало еще труднее оставлять незнакомым людям свободу понимать ее книги правильно или превратно, приглашать их искать точки пересечения, параллели и связи, которых, может, и нет вовсе. Все это непросто… Встреча читателя с текстом прекрасна, коли они совпали, но болезненна и травматична, если все пошло наперекосяк. Невыносимо, что твой текст может спалиться от чужих домыслов, раздутых упорным желанием вычитывать в тексте то, чего там нет. К тому же книжный обозреватель сродни ходячей пороховой бочке. В первые годы немного подобострастный, он вскоре осознает свое положение и влюбляется в свою маленькую власть. Но авторитет критика держится на его беспристрастности, хотя бы видимой. Беда в том, что беспристрастность сопрягают, причем и сами критики, с эксцентричностью – шепот-то могут и не услышать. И вот уже аргументированный разбор уступает акваторию мнению, безапелляционному, громкому, в ход идут вырванные детали, текст исчезает из поля зрения, он не важен, а важно, что думает о тексте критик. Рецензия для критика – окно в мир. Это Нина всегда пыталась сказать всем, кто готов слушать. В рецензии критик наживает себе имя и положение, и чем тверже формулировка, тем тверже и положение. Осторожные за и против? Ну что за скукотища! Иное дело эпатировать публику спорными суждениями, стащить творца произведения с пьедестала и первым заявить, что король-то – голый. Нине не просто трудна мысль, что кто-то выбирает себе поприще критика, нет, такие люди кажутся ей жалкими. Зарабатывать на жизнь, разбирая чужие произведения, на создание которых часто потрачены годы, – задача странная и сложная. Особенно принимая во внимание, что производящий разборы, может, никогда не пытался сам создать что-то из ничего. Испечь пирог из яблок, вообще-то, ерунда, написала когда-то Нина, придумать само яблоко, вот это – да. Снова звонит телефон. Наверно, Като хочет рассказать еще об одной плохой рецензии, думает Нина и не берет трубку. Пусть позвонит. Но звонят еще раз, Нина тянется взглянуть на номер, незнакомый. Она простодушно думает, что наконец вот он, прорыв. Звонят из «Академкниги». Говорящий представляется Бьёрном Хансеном, долго извиняется и говорит, что они, к сожалению, вынуждены отменить сегодняшнюю встречу с читателями, потому что в магазине переучет. Нине должны были позвонить несколько дней назад, но по недосмотру не сделали этого. Ужасно нехорошо получилось, но Бьёрн Хансен надеется, что они не создают Нине никаких трудностей, и, пользуясь случаем, хочет сказать, что новый сборник очень хорош, очень, очень, удачной ему судьбы. Нина настолько ошарашена, что ничего не возражает. Но по завершении беседы еще некоторое время сидит с трубкой в руке.
Что-то тут не стыкуется. Может ли она позволить обращаться с собой подобным образом? Неужели она докатилась до положения человека, выступление которого организатор может отменить по собственному почину? Она задумывается. И решает, что нет. Нет, черт возьми. До этого она не докатилась.
Станция метро в двух минутах, но Нина решает идти пешком. Ей нужно проветриться, время не поджимает. В такие дни, как сегодня, общественный транспорт не актуален. Тело искрит нервозностью, оно порывисто и импульсивно. Нина сосредоточена на самоконтроле. И она не готова перемещаться на таких колесных средствах, где она управляет своими передвижениями через вторые, если не третьи руки. В сумке, помимо «Босфора», лежит губная помада насыщенного бордового цвета, мобильный телефон, наушники и еще около двадцати предметов, ни в коей мере не связанных с нашим повествованием. Выходя, Нина прихватывает три пакета с отсортированным мусором, зеленый, голубой и белый, чтобы выбросить их в пункте сбора отходов при садовом товариществе. Но в последний момент замечает, что блюдечко Юсси пусто, ставит мешки на землю, берет блюдечко, возвращается в дом, споласкивает блюдечко, ставит его рядом с мойкой и тщательно моет руки, она непременно так поступает после контакта с иглокожим, мало ли какую заразу он разносит.
* * *
Возле баков с отходами стоит на коленках педант Грегерсен и с помощью триммера пытается сделать и так идеально гладкий переход от газона к каменной площадке еще более незаметным. Интересным в Грегерсене Нина считает его слепоту. Она повидала в жизни немало педантов, но не слепых. Не видя ни травы, ни камней, Грегерсен одной рукой нащупывает, что надо состричь, а в другой держит триммер. И добивается потрясающих результатов. Коммуна несколько раз награждала их садовое товарищество за содержание сада в идеальном состоянии, грамоты стоят дома у Грегерсена.
