– Я думал, мы отменили, – говорит он.
– Ну и где переучет? – спрашивает Нина. – Я никакого учета не вижу.
– Я понимаю, это выглядит странно, – отвечает Бьёрн Хансен, – но тому имеется разумное объяснение.
– Рада буду услышать, – откликается Нина.
– Кофе не хотите?
– Нет, спасибо, – отвечает Нина. – Я хочу только узнать, почему вы не желаете провести мои чтения, не имея к тому никаких объективных препятствий.
Бьёрн Хансен смотрит на свое кресло, но Нина не встает. Постоит, думает она, не развалится. К тому же она самая старшая в этом кабинете.
– К несчастью, все так неудачно сложилось, череда досадных недоразумений, – начинает он. – На сегодня у нас был назначен переучет товаров, это было решено еще в апреле, но потом его отменили, а вчера руководство снова передумало.
– Вот оно что.
– А сегодня переучет все-таки отменили.
– То есть руководство передумало еще раз?
– Да.
– Странно.
– Я понимаю. И приношу свои извинения, как я уже говорил.
– И все это произошло сегодня утром?
– Практически да.
– Вы меня извините, но я в это не верю.
– Какой нам интерес морочить вам голову? Зачем бы мы стали это делать?
– Вот этого я не знаю. Я давно не пытаюсь разгадать, что движет другими людьми. Мотивы могут оказаться какие угодно. Я могу только констатировать, что вы просили меня выступить у вас и что в тот день, когда книга стала объектом нескольких нелестных отзывов, вы мое выступление отменили.
– Разумеется, к рецензиям это никакого отношения не имеет. Тем более что я их и не читал, одну только в «Афтенпостен», но этой авторше я не доверяю.
– В «Афтенпостен»? – переспрашивает Нина.
Об этом Като ничего не говорил. Не видел или промолчал нарочно?
– В сегодняшнем номере, – продолжает Бьёрн Хансен, – вынос на обложке и весь компот. Но люди такие разные. Одному глянулась мать, второму дочурка, так говорят, да?
На этих словах Бьёрн Хансен улыбнулся и по пытался прикрыть нервозность жовиальным смехом, который Нине претит. С людьми, которые так смеются, у нее всегда бывают проблемы. Эти бодряки уверены, что их смех сгладит все шероховатости, точно как смазливые барышни не сомневаются, что внешность откроет им любые двери.
– Но «Босфор» вам понравился?
– Дело не в том, понравилась лично мне ваша книга или нет.
– Но вы сказали мне так по телефону.
– Что я сказал?
– Что я написала очень хороший сборник, очень-очень, сказали вы даже.
– Должен честно признаться, я его не читал.
– То есть вы сказали для красного словца?
– Зачем ставить вопрос так? Я не имел в виду ничего плохого.
– То есть вы ляпнули от балды, потому что хотели меня утешить?
– Я хотел быть деликатным.
– Другими словами, вы соврали.
– Я не назвал бы это ложью. Так принято говорить. К тому же я книжку полистал. Не в моих правилах говорить автору, что его книга хороша, тем более – очень хороша, пока я книгу действительно не прочту. Я хотел как лучше, сами понимаете.
– Нет, Бьёрн Хансен, этого я не понимаю. Вы сами поэт?
– Нет.
– А кто вы?
– Я специалист по закупке научной литературы по нескольким гуманитарным специальностям.
– У вас есть опыт написания текстов, мнение о которых кто-то высказывал бы вслух?
– Еще бы! Я пишу тексты в каталоги, их утверждает начальство и вообще.
– Тексты для каталогов?
– Да.
Нина наклоняет голову набок и переспрашивает каким-то дурашливым голосом:
– Тексты для каталогов?
Бьёрн Хансен оскорблен, это видно.
– Я полагаю, – говорит он, – наша встреча перестала быть продуктивной, если вообще таковой была.
– А я заметила, что меня мало волнует, что вы там полагаете.
– Нина, простите, так мы ни до чего не договоримся. Случилось недоразумение. Мы плохо скоординировали свои действия, мы извиняемся. Мы ничего не имеем против вас, у нас нет своего мнения о книге, и мы не отменяем выступлений только потому, что пяток изданий неблагоприятно высказались о книге.
– Пяток изданий?
– В «Университете» очень неприятная, я уже упоминал.
– Нет.
– Не важно. Я думаю, мне стоит сказать прямо, статья гадкая. Будь я вами, меня бы не хватило прочесть ее до конца. Но отменили мы встречу не из-за нее, я вот что хотел сказать.
Нина закрывает глаза. В голове сходит лавина. Вся масса свежего снега с окрестных гор обрушивается на ненадежные предгорья. Засыпает несколько деревень в долине, выживших почти нет.
– Вот что, Нина, давайте я принесу стакан воды, мы попьем водички, хорошо? Как вам кажется?
Нина не отвечает.
Бьёрн Хансен уходит. Ситуация предельно разрушительная для Нины. Ей не стоило сюда приходить. Возможно, Бьёрн Хансен говорит правду, все это результат глупых недоразумений, хотя Нина не уверена. Теперь этот противный жиртрест с табакозависимостью будет смаковать подробности ее визита до конца своих дней. История, как Нина Фабер вломилась к нему в кабинет, потому что в день выхода в свет своего последнего сборника была в неадеквате, станет дежурным номером во всех компаниях этого Бьёрна Хансена, коих у него наверняка немало, судя по его манере смеяться. Что знает этот Бьёрн Хансен о самых простых вещах? Он сидит на своей уже неприлично толстой попе, жирует на зарплату и растит своей пенсионный коэффициент. Он подстрахован на все случаи жизни, хотя с его работой шутя справится любой человек. Покурит, закажет пару книг – день прошел. А другие пишут не на жизнь, а на смерть и с трудом наскребают на коммунальные платежи за домик в садовом товариществе. Это мерзко, от этого Бьёрна Хансена вкупе с тем, что он олицетворяет, у нее с души воротит, ей отвратительна его толстокожесть и особенно – что он не читал «Босфор», а рядится под читателя-почитателя и лицемерно подлизывается к ней. Появляется Бьёрн Хансен с пластиковым стаканчиком холодной воды из кулера. Нина всегда мечтала о кулере. Он бы усовершенствовал ее рабочее место, она могла бы в любой момент, не вставая из-за стола, напиться холодной воды, как это было бы прекрасно, она бы писала больше и лучше, будь у нее кулер, но когда она выяснила, что установка в домике такой штуки обойдется в несколько тысяч в месяц, а водовозы в синих комбинезонах то и дело будут затаскивать в дом полные баклажки и выносить пустые, она отказалась от этой затеи, для поэта вода из кулера остается несбыточной мечтой, легко, однако, достижимой для работничков типа Бьёрна Хансена, который как раз протягивает ей пластмассовый стаканчик, неумело нарисовав на лице сочувствие. Нина берет стакан, делает глоток. Вода вкусная и холодная, эталон воды из кулера.
– Теперь вы, наверно, уже пойдете? – спрашивает Бьёрн.
– Нет, – отвечает Нина. – Я не встану с этого стула, пока не услышу правду.
– Сказать больше нечего, и мне кажется, вам лучше уйти, вы ставите себя в неловкое положение.
– Я многие годы живу в крайне неловком положении и уходить не планирую.
Бьёрн Хансен подходит к Нине и пытается вытащить ее из кресла. Он берется за нее и приподнимает, но Нина отбивается и отталкивает его. Это страшно Бьёрна Хансена удивляет, чтобы не сказать – шокирует.
– О-о, – говорит он, – вы еще и пихаетесь.
Нина смотрит на него упрямо:
– Я не люблю пихаться, но приходится. И я буду вынуждена продолжить, если вы не расскажете мне честно, из-за чего отменили выступление.
– Сил моих нет на это мучение, – говорит Бьёрн Хансен. – Пойду позову помощь.
Нина не хочет, чтобы к Бьёрну Хансену пришло подкрепление, дело кончится неприятностями. Она встает и хватает его, удерживая.
– Так, – говорит Бьёрн Хансен. – Отпустите меня.
Бьёрн Хансен пытается вырвать руку, но Нина только сильнее сжимает пальцы и наступает на него. Он толкает ее, Нина, пошатнувшись, отступает на шаг, но удерживается на ногах и руку не отпускает. Бьёрн Хансен толкает ее снова, сильнее.
– Отпустите меня, лиричка дурацкая, – шипит Бьёрн Хансен, и почему-то от этих слов у Нины темнеет в глазах.
Борцовские объятия делаются все сильнее. Пыхтят, каждый старается взять другого в захват. Они топчутся по комнате, и Бьёрн Хансен того гляди раздавит ее своей тушей. Он дышит никотином прямо Нине в нос, и ярость удесятеряет ее силы. Она вцепляется в Бьёрна Хансена и пихает его, он теряет равновесие и валится всеми своими килограммами на картотечный шкаф. Раздается удивительно пронзительный звук, Бьёрн Хансен падает и остается лежать. Нина садится в его кресло. Она запыхалась. Много секунд она отсиживается, пока пульс и дыхание не приходят в норму, а потом переводит взгляд на Бьёрна. Он не шевелится. Конечно, наверняка он человек злопамятный и будет теперь час валяться, лишь бы все с ума сходили от страха за него, ну один в один капризная избалованная малютка.
– Довольно, – говорит Нина. – Хватит тут валяться и кукситься. Я ухожу.
Ничего хорошего из этой истории не выйдет. Даже стишка. Прежде Нина привычно думала, что для стихов годится все подряд. Даже по ходу какого-нибудь чудовищного скандала с одним из своих бывших она вдруг могла подумать: это надо запомнить. Или: это можно будет использовать. Но текущее происшествие не годно ни на что. Потасовка с работником книжного магазина. Низко она пала.
