После одного случая мы действительно боялись Алисиной мамы.
Через пять минут Алиса села в машину.
– Привет, – сказала она.
Я перелез к ней на заднее сиденье и попытался ее расцеловать. Мы поехали, но Алиса, вместо того чтобы целоваться со мной, пыталась спросить, как дела у Миши и всю это подобную вежливую ерунду.
– Эй, вашу мать, я твой будущий муж, а не он, – сказал я.
– А может быть, он, – сказала она.
– Хер вам на ворот, – сказал я.
Мы приехали на берег, красота, тучи, желтые листья, река внизу; Миша достал из бардачка баночку «Спрайта», с заготовленными необходимыми отверстиями. Он отломил кусочек от башика плана, кусочек на одну хапку, повернулся, передал Алисе баночку, она взяла, как это следует брать, изящно поднесла к лицу, Миша положил кусочек, поджег. Она глубоко втянула и задержала дым в себе. Миша отломил кусочек для меня, чуть побольше.
– Не жмись, не жмись, отцу нужно больше, – сказал я, – в любви и в курении наркотиков мне нет равных.
Алиса закашлялась, выпустила дым, а я сделал хапку. Миша отломил себе кусочек – совсем небольшой.
– Я сегодня уже курил, – сказал он в свое оправдание.
Потом мы с Алисой повторили процедуру еще по два или три раза, Миша сказал, что ему хватит. Его всегда быстро уносило с плана. Я же, как и Тимофей, мог скурить его целую тучу.
Вот я почувствовал легкость и головокружение, было приятно, меня отпустило ощущение, что в мой мозг впивается прищепка, ведь я уже полгода или больше, месяцев восемь, жил с постоянной головной болью. Пьяному или накуренному легче с этим справляться. Алиса вылезла из машины, встала в нескольких метрах впереди капота. Она смотрела на реку, осенний пейзаж, все дела, мы были на краю обрыва, а внизу – река. Алиса смотрела, любовалась, сливалась с природой, потом стала фотографировать на телефон вид на реку.
– Она похудела, – сказал Миша, – хорошо выглядит.
– Ага. Хорошо выглядит, она же чуть не умерла. Хотела с собой покончить.
– Я слышал. А когда это? – спросил Миша.
– Да еще год назад было.
Миша включил музыку. Я сделал еще хапку, и тут же закурил сигарету.
– Скажи лучше мне, – говорю, – ты помнишь, о чем она тебе рассказывала тогда?
– Что еще рассказывала? – спросил он. Хотя мне показалось, что он и так понял, о чем я. Я все же пояснил:
– Еще два года назад или больше, когда мы лазили все вместе, она рассказала тебе, а мне не стала? Я так понял, что ее изнасиловали?
Миша посмотрел на меня и посмотрел на Алису через стекло. Она все еще стояла снаружи, я не знаю, все стояла себе и смотрела в сторону горизонта, может, поняла, что отсюда, из машины, она будет выглядеть очень красивой и печальной и очень интересной и нежной, если будет так стоять над рекой и смотреть вдаль. Миша собирался мне сказать, что-то прикидывал в голове, я вдруг понял, что меня немного повело, даже не то чтобы немного, но Миша не успел сказать. Потому что Алиса вдруг пошла к нам, насмотрелась, натосковалась по мирам, по городам и странам, видимо. Я тут же вылез, раз поцеловал ее и встал, как солдатик-подхалим, придерживая для Алисы дверь.
Мы еще минут двадцать посидели в машине, поболтали, покурили сигареты, Алиса сказала, что теперь пора отвезти ее домой.
Мы еще проехались вдоль реки, проехались вдоль парка, у меня случился внеплановый приступ словесного поноса. Я сказал Алисе, что нам срочно надо подать заявление в ЗАГС, и за тот месяц, пока оно будет лежать в ЗАГСе, я заработаю немного денег, и пусть она тоже подумает, где можно их взять, может, попросить взаймы у кого-нибудь, что-то такое. Ведь деньги пригодятся нам на первое время в Москве, мы ведь распишемся и уедем отсюда, нужно куда-то поближе к миру, поближе к Европам, нужно развиваться, нужна ДВИЖУХА. Только нужно немного денег на первое время. Потом-то, понятное дело, я разбогатею. Мое изобретение – очки для куннилингуса – принесет мне много денег. Я буду ходить по различным компаниям, по молодежным линиям одежды, наверное, не знаю, разберемся, в общем, я буду предлагать эту фишку, сначала, конечно, у всех будет шок. Но потом дело пойдет. «Очки для куннилингуса», мир стал другим, люди больше не стесняются говорить и думать о письках, мужчины не стесняются нырять в пилотку, женщины не стесняются заглатывать колбасу, «Доставляйте друг другу удовольствие», а сам я стану лицом товара, это принесет мне, то есть нашей молодой семье, денег. Обычные черные очки, они ничем не отличаются от любых других очков. Только очень стильные, и, если отогнуть дужку, с обратной стороны написано мелким Comic Sans Ms или каким-то подобным шрифтом:
«Очки для куннилингуса».
И все будут завидовать Алисе, что я – изобретатель очков для куннилингуса, креативный директор проекта, или кто там, какая к черту разница, идеолог-самоучка, мастак в этом деле, титан любовных утех – принадлежу ей как муж и только ей демонстрирую свое мастерство. Все это не будет, тем не менее, отвлекать меня от романа, пять страниц в день, я буду работать упоительно и неистово. Да, я напишу роман, небольшой роман. Может быть, двести пятьдесят тысяч символов или даже немного меньше, пусть даже двести двадцать, но там кое-что будет, в нем будет взрывная начинка: немного для умников, и для нонконформистов, и много для ценителей классики, я напишу его, и это, конечно, будет «Букер», или премия «Национальный бестселлер», дела у нас пойдут в гору. Его переведут на все европейские языки. Потом я попробую снять фильм, у меня есть идея сценария, а мой фильм – это Канны, естественно, я не собираюсь всю жизнь топтаться на месте… да, и, конечно, для моей любимой жены найдется роль в моей картине. Жена-красавица, я ни на секунду не забуду о ней…
Я гладил Алису по руке, она усмехалась иногда, отвечала что-то, но мысли ее были заняты другими вещами, она находилась на другом берегу; я пел ей песню о новой жизни, но она не слушала меня, не верила в эту сказку. Миша сказал, что я пожадничал с планом, это план поет песни, а не я; и мы подъехали к тому месту, где Алиса час с лишним назад села в машину. Она выбралась из «Волги», и я вылез за ней. Я обнял ее и сказал:
– Я правда очень хочу быть с тобой.
Серьезно сказал, поцеловал, и она сказала:
– Да я верю. Верю.
Я еще раз поцеловал в губы, потом поцеловал в щеку, поцеловал в другую щеку. Мне захотелось зарыдать из-за глубины этого момента, но Алиса сказала:
– Ладно. Я пойду, – и пошла.
– Пока, – выдохнул я.
Я сел на переднее сиденье. Миша развернул машину, мы поехали в сторону его дома. И тут он сказал:
– Ты меня спрашивал…
– Ну и? – говорю.
– Не изнасиловали ее. А пустили по кругу в одной компании.
– А, – ответил я, – понятно.
Мне уже было не до разговоров – я слышал пульсацию в голове. Я слишком возбудился. Может, из-за плана, а может, из-за своей речи. Вообще-то, я всегда отличался тем, что могу скурить плана сколько угодно, так что, может быть, больше из-за любви. Мы хотели еще поторчать в машине возле Мишиного дома, придумать, чем заниматься дальше, как скоротать вечер и ночь. Поехали к нему во двор, но на полпути я почувствовал, как поднимается давление. Система накрывалась, из труб вдруг пошел пар, все датчики стали зашкаливать, видимо, я все-таки перекурил, или переборщил с болтовней, или еще чем-то не угодил существующему порядку вещей.
– А-а-а-а, блядь, – сказал я.
– Что с тобой?
– Быстрее, отвези меня домой!
Миша посмотрел на меня, испугался, сказал:
– Ты только не сдохни!
И повернул «Волгу» к моему дому.
– Да не сдохну, мне просто нужны таблетки.
Миша вцепился в руль, и, если я издавал звук, он снова поворачивал голову ко мне и говорил:
– Ты только не сдохни…
– Просто принять таблетки, не сдохну.
Этот его испуг был мне неприятен, честно сказать. Он на меня смотрел как на безнадежного. Я держался за голову и мычал от боли, мне всего-то и нужно было э-э-э только приподнять крышку черепной коробки, чтобы пар вышел наружу. Мои мозги просто кипели, вот и все. Я слишком много мечтал, слишком многого хотел, и теперь этот суп в моей голове закипел, вот что произошло всего-навсего.
Миша резко тормознул возле моей калитки:
– Давай, позвони потом, – сказал он.
И только я вылез, он сорвался прочь отсюда, понятно, он ведь тоже курил, может, ему нужно было скорее скрыться от проблемы, чтобы она перестала существовать.
Вот, калитка, дорожка к дому, давление сто пятьдесят, прикинул я, крыльцо, нажимаю звонок, давление сто шестьдесят. Еще раз дожимаю звонок, открывает мой отец, он, наверное, уже спал возле телевизора, когда мачеха послала его открыть мне дверь. У отца такая манера: вместо того чтобы пойти спать, залипать перед теликом. Так, у меня все в порядке, вытягиваюсь по струнке, «привет» – «привет». Я захожу в свою комнату, нахожу андипал, выхожу на кухню, выпиваю две таблетки, еще кладу под язык две таблетки коринфара, возвращаюсь в комнату, ищу тонометр, ложусь на кровать. Измеряю давление, все верно, я угадал – почти сто шестьдесят. Черт, что такое, я молод, я должен предаваться развлечениям, а не жрать таблетки, мне ведь всего лишь двадцать, меня должны переполнять силы, мой организм должен справляться с любой гадостью.
