Мы брали лодки, катались на водных лыжах и жарили шашлык.
Необычное ощущение — бывать с Ванечкой на людях. Не бояться, что кто-то нас увидит.
В компании своих приятелей Ванечка был куда интереснее, я даже смотрела на него другими глазами, не как на свою собственность.
Мы приятно провели день и расстались, довольные друг другом.
Меня снова вызвали на допрос.
Я позвонила своему соседу по даче — он был адвокатом — и попросила сопровождать меня. После первого посещения милиции я поняла, что это совсем не то место, где чувствуешь себя в безопасности.
На этот раз меня не подозревали в убийстве Сержа.
Мне показали фоторобот — для опознания.
— Посмотрите внимательней, — просили опера, придвигая мне графическое изображение одного из знакомых моего мужа. — Вы не узнаете его?
— Нет. — Я качала головой, не понимая, почему это делаю.
— Посмотрите еще раз. Может, вы где-то встречались?
В ресторане. Он держал в руках мою сумочку и восхищался тем, какими изысканными бывают женские безделицы. Потому я его и запомнила: не каждый день встретишь мужчину, на которого производят впечатление женские сумочки.
Я попрощалась с адвокатом. Поблагодарила его.
Он слегка приобнял меня за плечи. Интересно, это профессиональный жест?
Я еле ползла по бесконечным московским пробкам и думала о том, что надо взять водителя. И что надо найти этого Фетишиста и убить его. Отомстить за своего мужа. Ведь это правильно. Почему я не сказала в милиции, что знаю его? Но думать об этом не хотелось.
Я повернула к себе зеркало. Разглядывать свои морщины в ожидании эффекта от ботокса уже вошло у меня в привычку.
Может, купить пистолет? Нет, проще нанять кого-нибудь. Или купить?
И заодно, кстати, убить ту блондинку из ресторана. И этого опера. Который спрашивал: «А вы почему интересуетесь?»
Мне очень захотелось стать сильной и не то чтобы даже сделать это, а быть в состоянии сделать.
Я остановила машину около церкви. Процедура, ставшая привычной за последний месяц: одна свечка — за упокой, другая — за здравие.
Я знала, кому звонить.
Лет двадцать назад, когда все в Москве только начиналось, у нас у всех было много таких знакомых. Вернее, почти все наши знакомые были такими. Потом все они стали бизнесменами, депутатами, даже артистами — и только Олежек остался кем был.
Я звонила ему раз в несколько лет. Своего телефона никогда не оставляла. Иногда помогала деньгами. А в последний раз я позвонила ему, когда бывшая домработница украла все мои шубы и пальто с мехом. Расчет ее был прост: стояло лето, и она знала, что до зимы я их не хвачусь. А к зиме она уже полгода как у меня не работала. Мне было жаль моих шуб. А Серж считал, что я сдала их в химчистку и забыла в какую. Поэтому мне пришлось обратиться к Олежеку. Но он придумал какой-то благовидный предлог и за это дело не взялся.
Серж купил мне сразу две новые шубы, и постепенно вся история забылась.
Олежек встретил меня в ресторане, радостно улыбаясь. Подозреваю, что в ресторанах такого уровня он бывал только со мной.
В машине я сняла с себя все украшения. Этим людям никогда нельзя доверять до конца.
— Ну что? Нянька украла у тебя пару бриллиантов? — Олег сидел развалившись в кресле, а официант раскуривал для него сигару.
Я светски улыбнулась и с вежливой гримасой стала ждать, когда официант оставит нас одних.
Я рассказала Олежеку все, что знала про смерть Сержа и про того типа.
Я не верила в успех этой затеи. У меня ведь даже не было его фотографии. Только имя. Ну и что-то там про круг его знакомых.
Я предложила Олегу десять тысяч.
Он попросил пятьдесят.
Мне показалось, что торговаться в таких случаях — значит обидеть память о Серже. Так же как я никогда не спрашивала цену, покупая ему цветы на кладбище.
Половину Олежек потребовал вперед.
Я вспомнила морг. И свою беспомощность тогда. Страшное понимание того, что ты уже ничего не можешь сделать.
А теперь я могла. Я могла что-то сделать для Сержа.
Я сказала, что привезу деньги завтра. Прямо к нему домой.
Так я и сделала. Подъехала к его подъезду и позвонила, чтобы он спустился.
Не люблю старые дома.
Был, наверное, выходной день. Люди сновали вокруг, не обращая на меня внимания.
На детских качелях во дворе сидели очаровательная девушка в голубых джинсах и длинноволосый молодой человек. Они обнимались и без умолку болтали, прерываясь только для поцелуев.
Он не сводил с нее влюбленных глаз. Она кокетливо улыбалась и поддразнивала его.
Люди заглядывались на них и завидовали их молодости.
А они думали, что это будет длиться вечно.
Мне захотелось стать этой девушкой и целоваться на качелях.
Но я не могла.
Стань я этой девушкой на качелях, не было бы у меня Сержа и Маши. И всей моей жизни не было бы. И не надо было бы отдавать деньги Олежеку, чтобы он убил Фетишиста. А если бы я не приехала отдавать Олежеку деньги, то не увидела бы эту девушку и не захотела бы стать ею.
Мы встретились с девушкой глазами. Ее взгляд потух. Она хотела бы сидеть в моей одежде и ехать в мой дом. И смотреть на мир из окна моей машины.
А я бы хотела просто подвезти их куда-нибудь. Прикинуться водителем и послушать их дурацкую болтовню.
Но это все равно что притвориться подъемным краном.
Вышел Олежек. Я отдала деньги. Нажала на газ.
В зеркале заднего вида — лицо девушки. Она раздраженно выговаривала что-то своему парню.
Может, он на меня засмотрелся? Я улыбнулась своему отражению. В ответ мне издевательски улыбнулся ботокс.
Вечером я снова встретилась с Ванечкой. Это был его последний день в Москве. Назавтра он улетал домой.
Как всегда, в последний день он был со мной особенно нежен.
Я чувствовала себя королевой, раздающей милости. Я дарила улыбки и даже кокетничала.
Мы встретились в старинной русской усадьбе Царицыно. Ванечка любит заниматься там верховой ездой. Я лошадей боюсь. Но мне нравится сидеть на солнышке с чашкой кофе и наблюдать за их грациозными движениями.
Ванечка выбрал себе гнедую кобылу по кличке Муха. Он называл ее Москит. Кобыла не отзывалась и брыкала задними ногами. Ванечка хорошо держался в седле. Есть люди, которые все делают хорошо.
Наконец Муха поняла, что ей с ним не справиться, и послушно пошла легкой рысцой в сторону леса.
У моих ног уютно пристроилась рыжая кошка. Почему-то ни одна конюшня не обходится без огромного количества собак, кошек и еще какой-нибудь живности.
Рядом со мной молодая девушка — работница конюшни, чистила жесткой щеткой гриву красивого, в белых яблоках, вороного коня.
Я подумала, как хорошо быть этой девушкой. Каждый день приезжать сюда, открывать вольеры, здороваться с лошадьми, как с лучшими друзьями, угощать их сахаром, а в конце месяца получать зарплату и ехать домой, наверное, на метро. А по дороге по случаю зарплаты купить какой-нибудь галстук в подарок своему молодому человеку или, скорее, рубашку. Приготовить на ужин цыпленка табака и лечь спать, посмотрев кино по Первому каналу. По Первому, потому что коммерческий директор Первого канала — мой приятель, и ему очень важно, чтобы кино смотрели именно по его каналу.
Ванечка вернулся минут через двадцать — возбужденный, с горящими глазами.
Мне захотелось его поцеловать. Но он был потный и пошел в душ. Я зашла в его кабинку минут через пять.
Уверена, что этого он ожидал меньше всего на свете.
Все произошло совсем не так, как я себе представляла. Никто не умер от счастья.
В соседних кабинках мылись мужчины. Не знаю, заметил ли меня кто-нибудь, когда я выходила, наскоро вытираясь.
Я села в машину и поехала домой.
На следующий день Ванечка улетел. О чем я подумала с облегчением. Не представляю, как бы я вела себя, если бы нам пришлось встретиться.
Надеюсь, пока он в Лондоне, вчерашний эпизод забудется и я смогу делать вид, что ничего не произошло.
Я позавтракала в постели. Часам к трем поняла, что Ванечка не позвонил. С тех пор, как проводил меня вчера до машины, ни разу.
Я проверила, работает ли телефон. И позвонила ему сама. Он ответил после шестого гудка.
Я повесила трубку.
С ним ничего не случилось. Он жив, здоров, просто не звонит мне.
Зачем я позвонила? Он поймет, что это была я. Надеюсь, что не поймет. Наверняка еще куча таких же, как я, девиц ему звонят и вешают трубки.
Значит, я стала одной из кучи его девиц.
Я сжала зубы, чтобы не скрипеть ими от злости.
Я зарылась с головой под одеяло, чтобы никогда уже не вылезать.
Зазвонил домашний телефон.
Я помчалась к нему со всех ног, придумывая на бегу, как лучше разговаривать с Ванечкой. Чуть-чуть спросонья, чуть-чуть небрежно; сказать, чтобы перезвонил вечером. Или завтра. Или перезвоню сама, когда будет минутка.
