Потом я задумался, сказала ли миссис Ширз полиции, что это я убил Веллингтона. И посадят ли ее в тюрьму, когда выяснится, что она солгала. Ведь если кто-то говорит неправду о другом человеке, то это называется клевета.
Я полагаю, что люди очень часто не понимают друг друга. И тому есть две основные причины.
Первая основная причина состоит в том, что люди часто общаются, не используя слов. Шивон говорит, что, если поднять одну бровь, это может означать много разных вещей. Это может значить: «Я хочу заняться с тобой сексом», и также это может значить: «Я думаю, что ты сейчас сказал глупость».
Еще Шивон говорит, что если закрыть рот и громко дышать через нос, то это означает, что ты расслабился, или что ты раздражен, или что ты зол. Все зависит от того, сколько воздуха зараз проходит через твои ноздри, и с какой скоростью, и какую форму принимают в этот момент твои губы, и как ты сидишь, и что ты говорил перед этим, и еще от сотни других вещей. И эти вещи слишком сложны, чтобы все их осмыслить за две секунды.
Вторая основная причина состоит в том, что люди часто говорят, используя метафоры. Вот примеры метафор:
Я сейчас лопну от смеха.
Она носила его образ в своем сердце.
У каждой семьи есть скелет в шкафу.
Ему подложили свинью.
Собака была мертвее мертвого.
Слово «метафора» обозначает перенесение чего-то из одного места в другое, и оно образовалось из греческих слов (что означает «из одного места в другое») и (что означает «нести»). Вы используете слова для обозначения чего-то, что они на самом деле не значат. Тогда это называется метафорой.
А я думаю, это можно назвать ложью, потому что свиней никто никуда не подкладывает и люди не хранят скелеты у себя в шкафах. И когда я пытаюсь соорудить картинку фразы у себя в голове, это меня только запутывает. Потому что я не могу представить, как можно что-то носить в сердце и как это связано с приязнью. И оттого я забываю о человеке – человеке, о котором изначально шла речь.
Мое имя – тоже метафора. Оно означает «перенесение Христа» и тоже сложено из греческих слов о (что значит Иисус Христос) и. Это имя было дано святому Кристоферу, потому что он перенес Иисуса Христа через реку.
Вы можете спросить, как же его звали до того, как он перенес Христа через реку. Но его никак не звали, поскольку это апокриф, а апокриф – тоже ложь.
Мать говорила, что Кристофер – чудесное имя, потому что оно обозначает историю о том, как быть добрым и помогать другим. Но я не хочу, чтобы мое имя обозначало историю о том, как быть добрым и помогать другим. Я хочу, чтобы мое имя обозначало меня.
Было 1.12 ночи, когда отец приехал в полицейский участок. Я не видел его до 1.28, но я знал, что он там, потому что слышал его голос.
Он кричал: «Я желаю видеть своего сына!» И еще: «Какого дьявола вы его заперли?» И еще: «Да, я чертовски зол».
В 1.28 полицейский открыл дверь камеры и сказал, что ко мне пришли.
Я вышел. Отец стоял в коридоре. Он поднял правую руку и развел пальцы в стороны. Я поднял левую руку и тоже растопырил пальцы. И мы соприкоснулись подушечками. Мы так делаем, потому что иногда отец хочет меня обнять, но я не люблю, когда меня трогают, поэтому мы немножко касаемся друг друга, и это обозначает, что отец меня любит.
Потом полицейский велел нам пройти по коридору в другую комнату. Там стоял стол и три стула. Он сказал, чтобы мы сели с дальней стороны, а сам сел напротив. На столе лежал диктофон, и я спросил, значит ли это, что он будет допрашивать меня и записывать показания.
Он ответил:
– Думаю, в этом нет необходимости.
Он был инспектором. Я это понял, потому что он не носил униформы. И у него было очень много волос в носу. Казалось, будто у него в ноздрях прячутся две маленькие мышки [2].
Он сказал:
– Я поговорил с твоим отцом, и он утверждает, что ты не нарочно ударил полицейского.
Я ничего не ответил, потому что это не было вопросом.
Инспектор спросил:
– Ты намеренно ударил полицейского?
Я сказал:
– Да.
Он скривил лицо и сказал:
– Но ты не хотел причинить полицейскому вред?
Я подумал и ответил:
– Нет. Я не хотел причинять ему вред. Я просто хотел, чтобы он перестал меня трогать.
Тогда он сказал:
– Ты знаешь, что нельзя бить полицейских, не так ли?
Я сказал:
– Да.
Он помолчал две секунды, а потом спросил:
– Это ты убил собаку, Кристофер?
Я сказал:
– Я не убивал собаку.
Он спросил:
– Ты знаешь, что нельзя лгать полицейскому, а если ты станешь это делать, то у тебя будут очень серьезные проблемы?
Я сказал:
– Да.
А он спросил:
– Может быть, ты знаешь, кто убил собаку?
Я сказал:
– Нет.
Он сказал:
– Ты говоришь правду?
Я ответил:
– Да. Я всегда говорю правду.
И он сказал:
– Ладно. Я собираюсь вынести тебе предупреждение.
Я спросил:
– Оно будет написано на листке бумаги и я смогу носить его с собой?
Он ответил:
– Нет, предупреждение означает, что мы запишем все, что произошло: что ты ударил полицейского, но это была случайность и ты не собирался причинять ему вред.
Я сказал:
– Но это не было случайностью.
А отец сказал:
– Кристофер, я тебя умоляю.
Инспектор закрыл рот, громко подышал через нос и сказал:
– Если ты опять попадешься, мы извлечем эту запись и увидим, что тебе уже было сделано предупреждение. И тогда у тебя будут гораздо более серьезные неприятности. Ты меня понимаешь?
Я ответил, что все понимаю.
Потом он сказал, что мы можем идти, и открыл дверь.
Мы вышли в коридор и вернулись к первому столу, где я оставил мой армейский нож, кусок веревки, деталь деревянной головоломки, и 3 шарика крысиной еды для Тоби, и мои 1,47 фунта, и ключ от входной двери. И все это было уложено в пластиковый пакет. Потом мы вышли на улицу, сели в машину отца, которая была припаркована снаружи, и поехали домой.
Я никогда не лгу. Мать говорила, это потому, что я хороший человек. Но это вовсе не потому, что я хороший человек. Я просто не могу лгать.
Мать была невысокой, и от нее очень приятно пахло. Она иногда носила шерстяную кофту с молнией впереди. Кофта была розовой, а на левой стороне груди у нее находился маленький лейбл с надписью: «Berghaus».
Ложь – это когда ты говоришь, что было что-то такое, чего на самом деле не было. Но речь идет только об одной вещи, которая происходит конкретном месте в конкретное время. А ведь есть неопределенное число вещей, которые не случились в этом месте и в это время. И если я думаю о чем-то, чего не случилось, я начинаю думать и об остальных вещах, которые тоже не случились.
Например, сегодня утром я съел готовый завтрак и выпил немного малинового молочного коктейля. Но если я скажу, что на завтрак у меня были шоколадные подушечки и чашка чаю [3] то начну думать о кукурузных хлопьях, и о лимонаде, и о картошке, и о «Докторе Пеппере», которых тоже не было. Потом я подумаю о том, что я не завтракал в Египте, и в комнате не было носорогов, и отец не носит водолазный костюм, и так далее. И даже один только факт, что я сейчас это все пишу, пугает меня так, что я начинаю дрожать. Это так, будто я нахожусь на вершине очень высокого здания, а внизу, подо мной, – тысячи домов, и машин, и людей. Я вижу это все разом, и это переполняет мою голову, и оттого я боюсь, что позабуду стоять прямо и держаться за перила. А тогда я упаду вниз и погибну.
И это еще одна причина, почему я не люблю вымышленных романов. Они рассказывают о вещах, которых никогда не происходило, и от этого мне делается страшно, и я начинаю дрожать.
Вот почему все, что я здесь написал, – правда.
Когда мы ехали домой, небо было затянуто облаками, и потому я не видел Млечного Пути.
Я сказал: «Извини меня», – потому что отцу пришлось ехать в полицейский участок и это было очень плохо.
Он ответил:
– Все в порядке.
Я сказал:
– Я не убивал собаку.
А он сказал:
– Я знаю.
Потом он еще сказал:
– Кристофер, ты не должен влипать в неприятности, понимаешь?
Я ответил:
– Я не знал, что попаду в неприятности. Я люблю Веллингтона и пришел с ним поздороваться. Я не знал, что его кто-то убил.
Отец сказал:
– Просто не суйся в чужие дела.
Я подумал об этом немного и сказал:
– Я собираюсь выяснить, кто убил Веллингтона.
А отец сказал:
– Ты слышал, что я тебе велел, Кристофер?
Я ответил: – Да, я слышал, что ты мне велел, но, когда кого-то убивают, надо выяснить, кто это сделал, и наказать его.
А он сказал:
– Это всего лишь собака, Кристофер. Всего лишь собака, черт побери!
Я ответил:
– Собаки тоже важны.
Он сказал:
– Оставь.
А я сказал:
– Я хочу знать, выяснит ли полиция, кто его убил, чтобы наказать этого человека.
