Ознакомительная версия.
— Это приличная организация, — сказал Макс. — Надеюсь, тебе это понятно. Фонд имеет устойчивую репутацию. Их никто не спутает с мидовскими аппаратчиками. Здесь все гораздо тоньше.
На Максе был темно-синий костюм. Гораздо лучше горчичного пиджака, в котором он ходил обычно. И оттого, что он отращивал волосы, уши торчали у него меньше. Лампочка под металлическим абажуром — единственный источник света в комнате — выхватывала его скулы и контуры рта. По правде говоря, он выглядел изумительно и нелепо, как породистое животное в недостаточной по размерам клетке.
— Почему уволили Шерли Шиллинг? — спросила я.
Он не удивился при смене темы.
— Я надеялся, ты знаешь.
— Это как-то связано со мной?
— Видишь ли, служба в такой конторе, как наша… Возьми наших коллег, все они приятны в общении, даже очаровательны, хорошее воспитание и образование и так далее. Если ты не задействована с ними в одной операции, то ты даже не знаешь, на что они способны, в чем состоят их задачи и справляются ли они с ними. Тебе неизвестно, кто они, дружелюбные гении или улыбчивые идиоты. Иногда кого-то из них повышают по службе или увольняют, а ты и понятия не имеешь, почему. Вот так.
Я не верила, что он ничего не знает. Мы помолчали. С тех пор как у ворот Гайд-парка Макс сказал, что привязался ко мне, мы виделись очень редко. Я чувствовала, что карьера его набирает высоту и он уже вне моей досягаемости. Он нарушил молчание.
— Третьего дня, на собрании, у меня сложилось впечатление, что ты недостаточно знаешь об Отделе информационных исследований. Официально его не существует. Отдел был образован в сорок восьмом как подразделение МИДа, находится на Карлтон-Террас-стрит. Его задача — вбрасывать информацию о Советском Союзе в общественное пространство посредством дружественных журналистов и новостных агентств, публиковать факты и опровержения, поощрять определенные издания. В общем, трудовые лагеря, беззаконие, паршивое качество жизни, подавление инакомыслящих, обычные дела. Помощь левым некоммунистических взглядов; попытки всемерно разрушать фантазии и розовые мифы о жизни на Востоке. Однако ОИИ переживает не лучшие времена. В прошлом году он пытался убедить левых, что нам нужно объединиться с Европой. Смешно. Слава богу, что Северной Ирландией теперь занимаемся мы, а не они. В свое время отдел сделал большое дело. Но теперь разросся и действует топорно. И утерял связь с настоящим. Поговаривают, что скоро его ликвидируют. Нам, однако, важно только то, что отдел превратился в инструмент МИ-6, занялся грубой пропагандой и обманными маневрами, которые никого больше не обманывают. Их отчеты опираются на сомнительные источники. ОИИ и его так называемый оперативный штаб вместе с «шестеркой» воюют в прошедшей войне. Глупые игры бойскаутов, вот чем они занимаются. Поэтому всем в «пятерке» так нравится история с «лицом к стене», которую рассказал Наттинг.
— Она правдива? — спросила я.
— Сомневаюсь. Но «шестерка», с ее помпезностью, бесспорно, выглядит по-дурацки, поэтому у нас и любят такие байки. Так или иначе, замысел «Сластены» в том, чтобы провести собственную операцию независимо от «шестерки» и американцев. Завлечь в это дело прозаика, романиста — недавняя мысль, прихоть Питера. Я лично думаю, что это ошибка, — слишком все непредсказуемо. Но это неважно, мы выполняем задание. Необязательно, чтобы писатель был фанатичным антикоммунистом. Достаточно его скепсиса относительно утопии на Востоке и неминуемой катастрофы на Западе — ну, не тебе объяснять.
— А если писатель узнает, что мы оплачиваем его счета? Он придет в ярость.
Макс отвел глаза. Наверное, я задала глупый вопрос. Но он продолжил:
— Наша связь с «Фридом интернэшнл» опосредована через несколько звеньев. Даже если знать, где искать, концы обрываются. Расчет в том, что автор в любом случае предпочтет избежать огласки. Он будет помалкивать. В противном случае мы объясним ему, будто есть возможность доказать, что он с самого начала знал об источнике денег. А деньги будут по-прежнему капать. Парень привыкнет к определенному образу жизни и вряд ли захочет все круто менять.
— То есть шантаж?
Он пожал плечами.
— Послушай, в свой звездный час ОИИ никогда не диктовал Оруэллу или Кестлеру, что им писать. Но делал все возможное, чтобы идеи этих авторов получили распространение во всем миру. Мы имеем дело с личностями вольнолюбивыми. Мы не говорим, о чем им думать. Мы способствуем их творчеству. Когда-то вольнодумцев за «железным занавесом» колоннами отправляли в ГУЛАГ. Теперь орудие советского государственного террора — психиатрия. Противостоять системе значит быть преступным безумцем. Немало представителей нашей почтенной публики — лейбористы и дядечки из профсоюзов, профессора университетов, студенты и так называемые интеллектуалы — скажут тебе, что США поступают не лучше…
— Бомбардируя Вьетнам.
— Например. Но массы людей в странах «третьего мира» все еще думают, что они могут поучиться свободе у Советского Союза. Битва не закончилась. Мы выступаем за правое дело. Питер считает, что ты, Сирина, любишь литературу, любишь свою страну. Он полагает, что это дело как раз для тебя.
— А ты — нет.
— Я думаю, что нам не следует лезть в художественную литературу.
Я не могла понять Макса. В его манере говорить было сегодня что-то безличное. Ему не нравилась затея со «Сластеной» или моя роль в ней, но он был спокоен, даже вкрадчив. Как скучающий продавец в магазине одежды, убеждающий меня купить платье, которое точно мне не подходит. Мне хотелось выбить его из равновесия, приблизиться к нему. Он растолковывал мне подробности дела. Использовать свое настоящее имя. Отправиться на Аппер-Риджент-стрит и познакомиться с сотрудниками фонда. По их представлениям, я работаю в организации под названием «Освобожденное слово», жертвующей деньги фонду для последующего премирования рекомендованных авторов. Наконец, перед поездкой в Брайтон мне нужно убедиться, что при мне нет ничего, указывающего на мою связь с Леконфилд-хаусом [16].
Интересно, не считает ли он меня дурой? Я его прервала.
— Что, если мне понравится Хейли?
— Отлично. Мы возьмем его в отряд.
— Я хотела сказать, по-настоящему понравится.
Он резко поднял глаза от лежавшего перед ним списка.
— Если тебе кажется, что лучше тебе за это не браться… — Он говорил холодно, и мне это понравилось.
— Макс, я пошутила.
— Поговорим о твоем письме ему. Мне нужно видеть черновик.
Мы обсудили этот и другие оперативные вопросы, и я осознала, что, по крайней мере с его точки зрения, мы больше не близкие друзья. Теперь было бы немыслимо попросить его меня поцеловать. Но я не была готова это принять. Подняв с пола сумку, я порылась в ней в поисках бумажных салфеток. Только год назад я перестала пользоваться батистовыми носовыми платками с ажурной вышивкой и моей монограммой в уголке — рождественским подарком матери. Бумажные салфетки становились вездесущими — совсем как тележки в супермаркетах. Мир надлежало считать одноразовым — всерьез и надолго. Я тронула салфеткой уголок глаза, обдумывая решение. На дне сумки лежал свернутый клочок бумаги с карандашными пометками. Я передумала. Самое время это сделать — показать листок Максу. Или нет, нельзя этого делать. Среднего пути не намечалось.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
— Сенная лихорадка.
Наконец я решилась на то, о чем неоднократно думала, — лучше или, по крайней мере, интереснее, чтобы Макс мне солгал, чем оставаться в полном неведении. Я вытащила и передала ему клочок газеты — бумажка легко скользнула по гладкой столешнице. Он глянул на нее, повертел, потом расправил и пристально посмотрел на меня.
— Итак?
— Каннинг и остров, чье название ты так проницательно угадал.
— Где ты это взяла?
— Если я тебе расскажу, ты будешь со мной откровенен?
Он ничего не ответил, но я все равно ему рассказала — о конспиративном доме в Фулхэме, о кровати и матрасе.
— Кто там был с тобой? — Я ответила, и он тихо вымолвил — «А!». Потом продолжил: — И они ее уволили.
— То есть?
Он беспомощно развел руками. Мне не полагалось это знать.
— Могу я это сохранить?
— Конечно, нет.
Я схватила бумажку со стола прежде, чем он к ней потянулся, и спрятала ее в сумке.
Он осторожно прокашлялся.
— Тогда нам следует перейти к следующему пункту. Рассказы. Что ты ему скажешь?
— Большие ожидания, блистательный молодой талант, необычайно широкий диапазон тем, изысканная, изощренная проза, глубокая чувственность, знание женщин, похоже, он знает и понимает их изнутри, в отличие от большинства мужчин, мечтаю познакомиться с ним поближе и…
— Сирина, довольно!
— Разумеется, у него большое будущее, и фонд очень в нем заинтересован. В особенности если он подумывает о сочинении романа. Готовы платить — кстати, сколько?
Ознакомительная версия.
