Ознакомительная версия.
— Сенная лихорадка.
Наконец я решилась на то, о чем неоднократно думала, — лучше или, по крайней мере, интереснее, чтобы Макс мне солгал, чем оставаться в полном неведении. Я вытащила и передала ему клочок газеты — бумажка легко скользнула по гладкой столешнице. Он глянул на нее, повертел, потом расправил и пристально посмотрел на меня.
— Итак?
— Каннинг и остров, чье название ты так проницательно угадал.
— Где ты это взяла?
— Если я тебе расскажу, ты будешь со мной откровенен?
Он ничего не ответил, но я все равно ему рассказала — о конспиративном доме в Фулхэме, о кровати и матрасе.
— Кто там был с тобой? — Я ответила, и он тихо вымолвил — «А!». Потом продолжил: — И они ее уволили.
— То есть?
Он беспомощно развел руками. Мне не полагалось это знать.
— Могу я это сохранить?
— Конечно, нет.
Я схватила бумажку со стола прежде, чем он к ней потянулся, и спрятала ее в сумке.
Он осторожно прокашлялся.
— Тогда нам следует перейти к следующему пункту. Рассказы. Что ты ему скажешь?
— Большие ожидания, блистательный молодой талант, необычайно широкий диапазон тем, изысканная, изощренная проза, глубокая чувственность, знание женщин, похоже, он знает и понимает их изнутри, в отличие от большинства мужчин, мечтаю познакомиться с ним поближе и…
— Сирина, довольно!
— Разумеется, у него большое будущее, и фонд очень в нем заинтересован. В особенности если он подумывает о сочинении романа. Готовы платить — кстати, сколько?
— Две тысячи в год.
— Как долго…
— Два года. Подлежит возобновлению.
— Боже мой! Да как же он от такого откажется?
— Откажется, потому что совершенная незнакомка будет сидеть у него на коленях и облизывать его языком. Будь сдержаннее. Пусть он сам сделает первый шаг. Фонд заинтересован, рассматривает его кандидатуру, но есть и много других кандидатов, каковы его творческие планы и так далее.
— Отлично. Буду изображать из себя недотрогу. Потом отдам ему все.
Макс откинулся на стуле, сложил руки на груди и уставился в потолок.
— Сирина, я не хотел тебя обидеть. Честно, я не знаю, за что уволили Шиллинг, и о твоей бумажке мне тоже ничего не известно. Вот и все. Но, справедливости ради, я должен сказать тебе кое-что о себе.
Он собирался сказать мне то, что я и так подозревала, что он — гомосексуалист. Теперь устыдилась я. Я не собиралась выдавливать из него признание.
— Я рассказываю тебе об этом, потому что мы добрые друзья.
— Да.
— Но прошу тебя не выносить это за пределы моего кабинета.
— Нет!
— Я помолвлен и собираюсь жениться.
Мне потребовалась доля секунды, чтобы совладать со своими чувствами, но он, наверное, успел заметить мое смятение.
— Господи, Макс, да это же замечательно! Кто же…
— Она не из «пятерки». Рут — врач в больнице Гая [17]. Наши семьи всегда были очень близки.
— Женитьба по сговору! — не сдержалась я.
Макс только смущенно рассмеялся и, может быть, чуть покраснел, сложно было сказать в желтоватом свете. Так что не исключено, что я оказалась права, и родители, выбравшие ему колледж и не позволившие ему работать руками, выбрали ему и жену. Вспомнив о его уязвимости, я вдруг ощутила горечь. Я проиграла. Немедленно накатила жалость к себе. Люди говорили мне, что я красива, и я им верила. Мне следовало бы плыть по жизни, пользуясь всеми привилегиями, которые женщине дарует красота, безжалостно бросая мужчин на каждом шагу. Вместо этого они меня оставляли. Или умирали. Или женились.
— Я счел своей обязанностью сказать тебе.
— Конечно. Спасибо.
— Мы объявим о помолвке не раньше, чем через пару месяцев.
— Само собой разумеется.
Макс быстро собрал в стопочку лежавшие перед ним бумаги. С гадким делом покончено — можно вернуться к заданию.
— Все-таки, что ты думаешь о его рассказах? Взять хотя бы тот, о братьях-близнецах.
— По-моему, отлично.
— А по-моему, ужасно. Атеист знает Библию назубок — невероятно. И переодевшись викарием, читает проповедь!
— Братская любовь.
— Да он неспособен на любовь. Он — невежа и слабак. Не понимаю, почему читатель должен ему сопереживать или задумываться о его судьбе.
У меня создавалось впечатление, что мы говорим о Хейли, а не об Эдмунде Альфредесе. В интонациях Макса угадывалось напряжение. Мне показалось, что я вызвала в нем ревность.
— Мне он показался очень привлекательным. Умный, блестящий оратор, озорник, готов идти на риск. Не чета этой — как ее? — Джин.
— В нее я вообще не мог поверить. Роковые женщины, склонные к разрушению, — это плод воображения мужчин определенного типа.
— Каков же этот тип?
— А кто его знает? Мазохисты. Люди с комплексом вины. Ненавидящие себя. Может, ты сама мне расскажешь, вернувшись.
Макс встал, давая понять, что встреча окончена. Я не знала, сердится ли он. Уж не думалось ли ему, в силу некоей извращенной логики, что он вынужден жениться из-за меня? Или же он злился на самого себя? Или его обидело мое замечание о браке по сговору?
— Ты правда думаешь, что Хейли нам не подходит?
— Это епархия Наттинга. Странно другое: то, что тебя посылают в Брайтон. Обычно мы не участвуем в этом сами. Логично было бы послать кого-нибудь из фонда, действуя опосредованно. Кроме того, мне кажется, что все это дело, хм, не мое…
Он стоял, опершись о стол кончиками пальцев, и будто указывал мне на дверь легким наклоном головы. Вышвырнуть меня из кабинета с наименьшими усилиями. Но мне не хотелось заканчивать разговор.
— Есть еще кое-что, Макс. Ты единственный, кому я могу об этом сказать. Мне кажется, что за мной следят.
— Правда? Приличное достижение для твоего должностного уровня.
Я проигнорировала насмешку.
— Я говорю не о руке Москвы. Наверное, это служба внутренней безопасности. Кто-то был в моей комнате.
После последней встречи с Шерли я внимательно оглядывалась по пути домой, но не замечала ничего подозрительного. Однако я не знала, кого искать, как обнаружить «хвост». Нас этому не учили. Я имела об этом отдаленное представление из кинофильмов. Несколько раз, резко обернувшись, я шла обратно по улице и вглядывалась в сотни лиц спешащих горожан. Несколько раз входила в поезд метро и немедленно выходила из вагона. Единственным результатом становилось то, что я удлиняла свой путь в Камден.
И все же я добилась цели. Макс снова сел за стол, разговор возобновился. Его лицо стало жестким, он теперь выглядел старше.
— Откуда ты знаешь?
— Ну, понимаешь, какие-то вещи в моей комнате лежат не на местах. Ищейки, должно быть, не слишком аккуратны.
Он пристально глядел на меня. Я чувствовала, что выгляжу дурой.
— Сирина, остерегись. Если ты делаешь вид, что знаешь больше, чем на самом деле, если ты притворяешься, будто тебе доступно знание, несоразмерное с тремя месяцами работы в канцелярии, то ты производишь на всех ложное впечатление. После «кембриджской тройки» и Джорджа Блейка люди все еще нервничают и несколько деморализованы. Они склонны к слишком поспешным выводам. Так что перестань вести себя так, будто ты знаешь больше, чем тебе положено. За тобой начнут следить. По существу, в этом и состоит твоя проблема.
— Это догадка или утверждение?
— Дружеский совет.
— Значит, за мной действительно следят.
— Я здесь относительно мелкая сошка. Я бы узнал об этом в последнюю очередь. Люди видели нас вместе…
— Ну, это больше не повторится, Макс. Может быть, наша дружба вредила твоей карьере.
Это было низко. Я с трудом признавалась себе в том, насколько меня огорчила новость о его помолвке. Его самообладание меня бесило. Мне хотелось вывести его из себя, наказать его. Мне это удалось. Он снова вскочил, заметно дрожа:
— Неужто все женщины не способны разделять профессиональную и частную жизнь? Сирина, я пытаюсь тебе помочь. А ты не слушаешь. Выражусь по-другому. В нашей работе граница между воображаемым и действительным может оказаться размыта. По правде говоря, эта граница — большая серая зона, в которой легко заблудиться. Вообразишь себе что-то, а это и окажется реальностью. Призраки оживают. Я понятно говорю?
Не очень. Я уже и сама стояла, готовясь резко ему возразить, но он не собирался меня слушать. Прежде чем я успела раскрыть рот, он тихо сказал:
— Тебе лучше идти. Просто выполняй свою работу. Смотри на вещи проще.
Я намеревалась уйти шумно. Вместо этого мне пришлось затолкать свой стул под его стол и протиснуться вдоль стены к выходу, а оказавшись в коридоре, я не смогла хлопнуть дверью, как следует, потому что косяк был перекошен.
Бюрократические проволочки, неизбежные в ведомствах, подобных нашему, похоже, были обязательной частью внутреннего распорядка. Черновик моего письма, адресованного Хейли, был представлен Максу, который внес в него поправки; та же участь постигла вторую версию; наконец, третий вариант письма был передан Питеру Наттингу и Бенджамину Трескотту, и я почти три недели ожидала их замечаний. Таковые были внесены в письмо, и я опустила в почтовый ящик его пятую и окончательную версию спустя пять недель после написания первой. Прошел месяц, но ответа мы не получили. Проведенные в наших интересах расспросы позволили установить, что Хейли находится в научной командировке за рубежом. Только в конце сентября мы получили его ответ, написанный на вырванном из блокнота линованном листе бумаги. Почерк выглядел нарочито небрежным. Хейли писал, что ему хотелось бы получить более подробную информацию. Концы с концами он сводил, преподавая в университете, а значит, у него был кабинет в кампусе. Лучше встретиться в колледже, писал он, потому что в квартире у него тесновато.
Ознакомительная версия.
