— А папа этой девочки — ты, — сказал Млей.
— Что?! — Данила подавился, и ему пришлось долго откашливаться, как в плохом кино. — Да ты просто сумасшедшая!
Он бросил салфетку на стол.
— Она купила свитер в магазине, и ты сказал ей: хороший выбор. А потом оставил свой телефон. Его записал твой охранник на клочке бумаги. Вы встретились вечером в Shatush, а потом пошли тусоваться. И ты её изнасиловал. — Млей говорил так, словно читал сводку погоды.
— Что ты от меня хочешь?! — возмутился Данила.
— Я могу рассказать сцену на кладбище. Твой папа наставил на тебя пистолет и заставил извиниться.
— Хватит! — Данила развалился на стуле, давая понять, что шантажировать его — пустое занятие.
— Ты извинился. А потом спросил её: «Ты довольна?» И она ответила: «Не знаю».
Данила молчал.
Млей достал ребёнка из коляски и держал на руках. Девочка с розовой соской во рту мирно спала.
Данила закурил, пуская дым чуть ли не в личико ребёнка.
— Не подсчитывай, — догадался Млей. — Ребёнок родился преждевременно — семимесячным. Но без патологий, абсолютно здоровая девочка. И, кстати, на тебя похожа.
— Что ты от меня хочешь?! — снова спросил Данила.
— Забери её. Ты отец и ты сможешь много ей дать. Она будет любить тебя…
Данила встал.
— Я пошёл. С меня довольно.
— Ещё одну минуту, — попросил Млей. И что-то в его взгляде заставило Данилу опуститься на стул.
— Она знала, что умрёт, — сказал Млей. — А может быть, она умерла, потому что не хотела жить. Но она оставила тебе письмо.
Млей положил на стол сложенный пополам лист бумаги.
Данила, замерев, не мог отвести от него взгляда.
— Не бойся. Возьми! — попросил Млей. Данила медленно протянул руку и взял листок двумя пальцами.
— Прочитай, — подбодрил Млей. Девочка проснулась и захныкала. Млей достал из коляски бутылочку с водой, и она жадно принялась пить.
Данила медленно развернул письмо.
«Я прощаю тебя», — прочел он первую строчку и посмотрел на девочку.
Млей ему улыбнулся.
«Если ты читаешь это письмо, значит я уже умерла. И если ты читаешь его, это значит еще одно — самое важное — моя дочь жива.
И я так завидую тебе, потому что вот прямо сейчас ты можешь посмотреть на неё. И взять её за ручку. Наверное, у неё такая крохотная ручка, что тебе даже смешно. Как хотела бы я тоже посмеяться над этим!
Так странно — когда ты будешь читать это письмо, я уже умру. Наверное, так будет лучше для меня.
Страшно только за дочь. Как она будет одна, такая маленькая и беспомощная. Обещай мне заботиться о ней. Я имею право тебя об этом просить.
Обещай мне.
Я верю тебе».
Данила встал. Бросил листок на стол.
Млей смотрел на него, укачивая ребёнка. Данила постоял секунду, хотел что-то сказать, но решил, что лучше просто уйти. Уйти и забыть.
Млей долго смотрел ему вслед. Девочка заснула.
Я очнулся на полу тёти Зоиной кухни через три дня.
Она набрала полный рот воды и брызгала мне в лицо.
— Я таких слабеньких никогда не видела, — сказала тётя Зоя.
От неё всё ещё пахло огурцом.
— Поехали, — сказал я и понял ЭТО не прошло; ЭТО всё ещё происходит со мной.
— Куда? — поинтересовалась тётя Зоя.
— Продадим машину и вставим вам зубы, — решил я.
Я посмотрел в окно и увидел, что со щитом «Ура! Дублёнки!» прыгает какой-то карлик.
Видимо, меня уволили.
Я продам машину и отвезу тётю Зою к ортодонту. Не то, чтобы мне хотелось, чтобы тётя Зоя вспоминала меня добрым словом, когда я улечу, — мне, честно говоря, было всё равно. Но видеть именно сейчас её счастливую улыбку было для меня почему-то важно.
И ещё я куплю цветы Млею.
Машину продать оказалось нетрудно. Её забрали у нас в первом же салоне, в который мы заехали. Тётя Зоя пыталась торговаться, но я сразу согласился на ту сумму, что предложил менеджер.
Менеджер явно обрадовался, и мне было приятно.
— Нечего деньги тратить, на метро доедем! — решила тётя Зоя, когда я стал ловить такси.
Я согласился.
В метро я пытался начать раздавать людям по двадцать евро, но тётя Зоя остановила меня мощным ударом в глаз.
Мы приехали в самую лучшую клинику, которую присоветовала справочная Билайн.
Самая лучшая клиника — это та, где нет очереди и тебе предлагают чай.
Это займёт не один день, объяснили нам, с удивлением рассматривая беззубый рот тёти Зои, и, возможно, даже не одну неделю.
Но оплатить надо было всё сразу.
Что я с радостью сделал.
И оставил там тётю Зою, которая истошно требовала наркоз.
У меня осталось денег на одну белую розу. Это при условии, что я поеду на метро.
Надеюсь, зубы тёти Зои будут производить на людей такое же впечатление, какое производил наш шикарный автомобиль.
«Может, она ещё замуж выйдет…» — размечтался я.
Может, и я женюсь?
Я очень долго и тщательно выбирал розу. Я хотел, чтобы она понравилась Млею.
Это была белая роза с зелёными листочками. Я отдал за неё 120 рублей. У меня ещё оставалось 40.
Я спросил, что можно купить на эти деньги?
Продавщица удивлённо улыбнулась.
— Может быть, ещё какой-нибудь цветок? — настаивал я.
Я бы мог подарить Млею белую розу и, например, белую хризантему.
— Хризантемы по 60, - сообщила продавщица.
Не хватит.
— Но я могу вам предложить сердечко. За 25. Оно украсит ваш цветок.
Я долго рассматривал сердечко и наконец согласился.
Гордый, я вышел из цветочного киоска.
Мне надо было закончить одно дело, а потом я пойду к Млею.
Сегодня за нами прилетал корабль, чтобы отвезти нас на Тету. С невыполненным заданием. Но меня это почему-то не беспокоило.
Ха привели в наручниках, все такого же худого и синего от татуировки.
Только на ногах у него были теперь новенькие белые кроссовки.
— Деньги принёс? — спросил сириусянин, не здороваясь.
— Нет, — вздохнул я. — Тёте Зое на зубы отдал всё, что было.
— Ох, теперь старушка кусаться будет! — засмеялся Ха, положив ноги на стол прямо передо мной.
— Мы улетаем, — сказал я.
— Да ладно! — Ха вскочил, и охранник прикрикнул на него. — Когда?
— Сегодня, — тихо сказал я.
— А как же я? Вы же обещали?! — Ха так разнервничался, что стал похож на прежнего Ха, мёрзнущего, без зарядного устройства и с межгалактической картой.
— Я устрою тебе побег, — прошептал я, косясь на охранника.
Ха часто-часто закивал своей продолговатой головой.
— У тебя есть какой-нибудь план? — спросил я.
— Есть. Если я проглочу ложку, меня переведут на больничку. Ты сможешь зайти туда, прикинувшись хирургом, главное, принеси две волыны, в общем, отобьёмся, но нужна машина, — не шевеля губами, протараторил Млей.
— Ложку? — не понял я. В прошлый раз он от биг-маков отказался.
— Да. Мы так всегда делаем, когда в медпункте сходняк намечается. Я же в авторитете, — добавил он, снова выкинув ноги на стол.
— Боюсь, волыны непросто будет пронести… — засомневался я.
— Ну и ладно, я заточку возьму, — не расстроился Ха. — В крайнем случае, двум волкам позорным точно глотку перегрызу!
Сириусянин с ненавистью посмотрел на конвойного.
— А как мы выйдем? — Я уже понял, что всю операцию по освобождению Ха мне придётся взять на себя.
— Замочим всех и выйдем, — улыбнулся Ха.
Я вздохнул.
— Ладно, я что-нибудь придумаю, — сказал я.
— И вот ещё что. — Ха сплюнул прямо на пол. — Кореша моего зацепим с собой.
— Кореша?! — воскликнул я. — Это невозможно!
— Возможно! — подбодрил меня Ха, подмигнув своим огромным овальным глазом.
— Невозможно, — твёрдо повторил я.
— Без кореша не уйду! — заявил Ха.
— Ну и оставайся! — сгоряча сказал я.
— Конвойный! — позвал Ха. — Уходим!
— Подожди! — Я вскочил и попросил ещё раз: — Подожди!
Сириусянин недовольно уселся на стул, дав отмашку конвойному.
— Ты же не собираешься брать с собой кореша на Сириус? — спросил я, взывая к его рассудку.
— Нет… — ответил он, подумав. — Его там на опыты заберут, он всех этих докторишек просто ненавидит!
— Вот видишь, — обрадовался я. — Так зачем же вам вместе бежать? Мы ведь сегодня улетаем!
Ха надолго задумался. Я терпеливо ждал.
— Жизнь — дерьмо, — сказал наконец Ха. — Но ты прав.
— Вот видишь! — обрадовался я.
— Я остаюсь, — решил он.
— Как?! — Я думал мне послышалось.
— Вот так. И всё, разговор окончен. — Он встал.
— Ха, подожди, ты пожалеешь! Тебе дадут лет десять-пятнадцать строгого режима! — Я не мог поверить собственным ушам. Ха решил остаться в тюрьме, вместо того, чтобы лететь домой!
