— Договорились, — гаркнул папинька.
И пытка началась.
То, что дело дрянь, я поняла в первом же магазине, при покупке вазы для сухих букетов. Иду я по отделу, смотрю — такая ваза чудная, и цена такая достойная, и, главное, с последующим бонусом в виде покупки сухого букета, короче говоря, замечательнейшая вещь. Ну, собственно, я не теряюсь — вазу цапаю, и к мужу топаю: посмотри, дескать, голуба, какую я шикарную штуку нашла.
— Отлично, — говорит голуба. — Хочешь — покупай, хочешь — нет. Тебе решать.
И все. И в этот самый момент до меня доходит. Прямо как молнией по башке тюкнуло, ей-богу.
Это же классический трюк с ребенком, которому дарят на день рождения деньги. Вот тебе, Петенька, двадцать пять рублей, и если ты их отложишь, а потом отложишь еще и еще, и еще и еще, и еще и еще, еще и еще, и еще и еще, и еще и еще, еще и еще, и еще и еще, и еще и еще, еще и еще, и еще и еще, и еще и еще, еще и еще, и еще и еще, и еще и еще, еще и еще, и еще и еще, и еще и еще, еще и еще, и еще и еще, и еще и еще, еще и еще, и еще и еще, и еще и еще, то ты будешь хороший мальчик, и сможешь купить себе фотоаппаратик. Но ты, конечно, можешь сейчас побежать и потратить все на жвачку, и в то время как у других мальчиков будут фотоаппаратики, у тебя, Петенька, будут фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен, фантики и хрен. Моржовый.
Пулей я вылетела из магазина и побежала домой, дабы перетереть вопрос с подругами.
Ничего хорошего не натерла.
— Сто пудов хочет подловить, — сказала мне Таня.
— Дождется, когда ничего не останется, а потом скажет, что ты сама виновата, — вздохнула Лена.
— Ты только, Великина, я тебя умоляю, не потрать все в первый день, — посоветовала мне Женя. — Ну просто нельзя доставлять ему такой радости! Борись!
* * *
И я начала бороться.
Ох, господа мои хорошие. Можно бороться с собой. С мужем тоже можно бороться. И с ребенком — не фиг делать. Но показательная битва с деньгами — это даже не гадко. Это тоска.
«Не потрачу, не потрачу ни копеечки, еще даже сама заработаю, — уговаривала себя я на входе в магазин. — К чему тебе этот стаканчик для ручек, Катя? К чему тебе этот замечательный стаканчик для ручечек? К чему тебе этот чудесный стакан с дырочками, в который вместятся все ручки сразу? Зачем тебе эта низменная дрянь с такой славной росписью и в мягком-мягком чехле, так чтобы не скрести по столу?
Или вот эта кастрюлька с вишенками. Ты посмотри, какие поганые вишни — почти рубиновые, с листьями, и эмаль такая крепкая, и распродаааа-ааажжжаааааа… Стоп.
А вот эта заколочка, вот еще какую мерзость придумали — сверху деревяшечка, снизу зажимчик, сверху деревяшечка, снизу зажимчик, сверху деревяшечка, снизу зажимчик. Стоооооооп!»
К концу недели у меня развился нервный тик. Из магазинов мы выезжали «пустыми» и мрачными. Ни одной лишней вещи, все исключительно полезное: туалетная бумага, бородинский и анальгин, чтобы не томиться думами. Бюджет процветал, я чахла.
По логике вещей мне следует написать, что «так продолжалось до одного прекрасного дня, в который…» Но в этот день ничего необыкновенного не случилось.
Встала утречком, как обычно. Кофе нахлебалась и отправилась ванную драить. Захожу, смотрю в зеркало — баба какая-то стоит. Такая скорбная бабнина в драной майке, без чудесного стаканчика для ручек, вовсе даже без кастрюли с вишенкой, и никаких заколок сверху деревяшечка, снизу зажимчик, сверху деревяшечка, снизу зажимчик, сверху деревяшечка, снизу зажимчик — у этой бабы нет и не предвидится. Вышла из ванной. Кошелек достала. Бюджет — есть. Меня — нет. Бюджет… а не слишком ли его? Меня-то нет. А вот если чуть-чуть? Тем более, что всю дорогу экономила. Самую малость только. Для тонуса… А чего, на кой черт тогда деньги? Жизнь ведь одна, послезавтра — трусы с начесом и собес. Тем более, я только заколочку и стаканчик… ну, или кастрюльку…
Последнее, что слышал бюджет, было звонкое «Ии-ииииииииииииии».
Я была гуманна, так что никаких мучений. Он жил три недели и умер за один день.
Весь.
Ну да, три недели ж мучилась:). Так что упрекнуть меня не в чем.
Все-таки планирование — великая вещь. А они не ценят, негодяи.
Знаете, есть у меня такое подлючее свойство — срезаться в самом конце соревнования. Вот вроде бы и финиш уже рядом, и красная ленточка практически перед носом маячит, и еще секунда-другая… и фигушки. Или кроссовка развяжется, или ногу подверну, или еще что-нибудь в этом духе. Ну не бывает у меня по-другому, хоть ты тресни. Вот скажите мне, что может быть страшнее поражения, когда до победы всего два шага?
Далее без литературного вымысла, а потому все как есть — чистейшая правда.
Я к этому Новому году готовилась заранее, причем даже с некоторым ожесточением, учитывая опыт предыдущих лет. Мне есть что учитывать, поверьте. Так, например, в прошлом году выяснилось, что те ежики, которые жрут кактусы и давятся, — моих котов троюродные братья. Блев елкой продолжался пять дней, а на шестой я замаялась, развесила котам плюх и отправила дерево на историческую родину. На улицу то есть. Ладно, черт с ней, с елью… Дом украсить тоже не получилось — конкурсы там всякие и иже с ними. И даже за Фасоличьим подарком в последний день бегала, поджав хвост и выпучив глаза. Короче говоря, все было если и не через левое ухо, то через какой-то другой не менее ответственный орган.
— Это потому у тебя так, что ты фитюлька малолетняя и ничего заранее продумать не можешь, — ласково сказала мне проницательная бабушка Г. — Не переживай, это в крови. Помнится, еще папа твой…
Про папу я не дослушала. Распереживалась. Оно ведь и правда так получается, что нет во мне капитальности, какой-то такой крепкой бабской жилы, которая позволяет предвосхитить всея и все. Как там по науке? «Из ничего — шляпку, салатик и скандал»? За ради Бога, конечно, только с салатами и шляпами — не ко мне. Ну не готовлю я это ваше оливье, да и шляпа у меня одна-единственная… модели «пидорка». Нет… вру. У Фасолия тоже шляпа есть. Он когда в сортир просится, начинает кричать: «Тащи горшок, какашка шляпу надела». А больше никаких шляп, честное слово.
И вот вы знаете что? Надо было нам сидеть в этих своих шляпах и не рыпаться. Красивее бы вышло и дешевле. Но нет же. Уж я, Катечкина, смогу. Уж я-то, Великина, не проштрафлюсь. Уж мне бы только поднажать!
И поднажала.
Фасоличий костюм купила за месяц, наверное. Елку приобрела две недели назад (чистый пластик, гаже только похоронные венки, все претензии к упаковщице Егоровой О.). И даже с украшениями постаралась: на распродаже в «Обях» урвала рождественскую звезду, цветочек такой пиндосский — красно-зеленый. В общем, к концу банкета я была практически Матушка Мидоус, и меня уже даже подташнивать начало от собственной организованности.
Как водится, музыка играла недолго.
Первым сдохло мое пиндосское счастье — Euphorbia pulcherrima, она же пуансетия, она же «Привет, детка, и цветоводство — тоже не твое». И ведь нет бы сразу загнуться… Мерзкая флора учудила издыхать по расписанию — один лист в один день. Наконец на цветке остался последний красный листок. Он был выпуклый и острый, и из-за этих геометрических особенностей отчаянно напоминал сатанинский язык.
«Ну ничего, один лист — это ведь еще не совсем чтобы дохлое, — мрачно уговаривала себя я. — Удобреньица купим, откормим… И вообще, кто его знает, что случится завтра? А вдруг оно оживет? Вдруг?»
Но назавтра никакого «а вдруг» не случилось.
— Надо же, а я думал, эта хрень — искусственная, — было последнее, что услышало Euphorbia pulcherima перед тем, как папинька выдрал язык у Диавола и нежно стряхнул пепел в горшок.
Вторым нумером выступила елка. Та самая пластиковая ель, очень-очень-нужная-потому-что:
а) не осыпается,
б) для блева иглами не годная,
в) с учетом «а» и «б» — наверное, единственная вещь в доме, на которую можно рассчитывать.
— Кыс-кыс, — сказала я, когда елку вносили в квартиру. — Приятного аппетита!
Благонравные коты сморщились и расползлись по углам.
— И пылесосить ничего не нужно, — промурлыкала я мужу в тот момент, когда елку устанавливали на крестовину.
— И больше ничего никогда не свалится, — пела моя душа, в то время как отрок Ф. нанизывал шарики на лапы.
— Нет, все-таки я у вас — гений, — подвела итоги я перед тем, как лечь спать.
Я заснула через семь минут ровно, но эти семь минут были полны искреннего и весьма сладкого человеческого счастья.
