– А говорят, наша милиция не работает! – кинулась к нему тетка Клавдия.
– Ограби-и-ли-и! – вдруг в голос заблажила она. – Средь бела-а дня-а!
– А что пропало? – задал резонный вопрос следователь, разглядывая глазницу окна и битое стекло на земле.
– Мужнину-у гармо-о-нь стырили-и! – залилась слезами тетка Клавдия. – Не убере-е-гла-а-а. Что ему скажу-у, когда вернется-а? – подвывала она.
– Так и есть! – в азарте затрясся следователь. – Чеченский след! – упав на колени, с помощью лупы разглядывал отпечатки лап.
– Да не-е-т, это Бобик наследил, – остудила разогнавшееся воображение прокурорского работника Василиса Трофимовна, – кобелишка мой, – спрятала руки под фартук.
– Сейчас разберемся! – строго ответил следователь, поднимаясь с колен. – Младший лейтенант Карабас, уберите со двора посторонних.
– Ба-ра-бас! Товарищ самый младший советник юстиции, – поправил начальника участковый, направляясь к дому. – Гражда-а-не-е, покиньте территорию места престу-у-пле-е-ния-а… и ничего не лапайте-е…
«Слава богу, над Шалопутовкой безоблачное небо!» – прошел в избу следователь прокуратуры. Обследовав с помощью лупы подоконник и сняв кучу отпечатков пальцев, в основном, селедочных, дядьки Кузьмы, он стал вызывать свидетелей. В свидетели, как водится, идти никто не хотел, поэтому народ словно ветром сдуло со двора. Тогда взяв папку с листами чистой бумаги, фотоаппарат и сняв пиджак, чтоб все обратили внимание на кобуру с выглядывающей рукоятью пистолета, вместе с младшим лейтенантом пошел по дворам, вскоре раздобыв множественные свидетельства очевидцев, как что-то длинное в плаще бегало по деревне с гармонью, дико подвывая и натыкаясь на заборы и стенки.
– Да алкаш какой-нибудь самогонки обпоролся и стал нарушать… эта… как ее… – достал Барабас из кармана шпаргалку, – общественное спокойствие и человеческую нравственность…
«Что такое «общественное спокойствие», я еще понимаю… но вот – человеческая нравственность?..» – убрал в карман бумажку.
Постепенно добрались до крепкого дома шалопутовского пастыря. Присоединившийся к опергруппе кинолог с собакой так и не сумел затащить четвероногую подопечную на святое подворье. Овчарке после встречи со священнослужителем часто снились по ночам кошмары.
К тому же испортил настроение этот вислоухий развратник. «То – люблю-люблю… – а как взял свое от честной девушки, так в конуру… Все они, кобели, такие!..»
– Да, чада мои, – обстоятельно отвечал отец Епифан на вопросы следователя, – пробегал тут один одержимый бесами… – пригласил оперработников присесть на лавочке, – но бесов я изгнал, – поднял с груди тяжелый крест, от вида которого стоявшая у калитки овчарка хлопнулась в обморок. – В благодарность исцеленный оставил мне гармонь…
– А нельзя ли на нее глянуть? – сразу насторожился прокурорский работник.
– Отчего же нельзя? Ради Бога, – с кряхтеньем поднявшись, прошел в дом отец Епифан и вынес гармонь.
– По всем приметам и описаниям – это и есть похищенный вещдок, – шепнул участковому следак.
– Отче. Гармонь конхиск-к-фую, – запнулся Барабас на трудном слове.
– Не волнуйтесь. Мы дадим вам расписку и все занесем в протокол, – несколько смягчил ментовскую прямоту работник прокуратуры.
– Вот как не везет мне на гармони, – добродушно развел руками отец Епифан. – Недавно украли мою, а теперь вы подарок забираете, – улыбнулся он. – Да шучу, конечно, граждане миряне… Надо так надо…
«На хрена попу гармонь?» – почесал под беретом Барабас, а дотошный следователь, достав чистый листок, принял от отца-настоятеля заявление по поводу кражи инструмента, тщательно описав все приметы похищенного имущества.
– Эту гармонь я у покойного Митяя купил, – провожая гостей, дополнил показания отец Епифан, – а припадочный вон в том доме живет, месяца три как в нашу деревню с Украины приехал… Нелюдимый был… В храм Божий не ходил, и друзей в селе у него не имелось… Бирюк, одним словом, – за руку попрощался со следователем, Барабасом и кинологом.
Очнувшаяся овчарка свою лапу пастырю не подала.
– Совсем другой человек! – похвалил отца Епифана прокурорский работник.
– Да потому что с похмелья не болеет! – высказал догадку кинолог.
Открыв калитку, прошли к маленькой беленой хате хохлацкого бирюка и увидели, что дверь – нараспашку.
– Эй! Кто-нибудь есть? – прорычал Барабас, хватаясь за оружие. – Я спрашиваю: «Эй! Кто-нибудь есть?» – повторил он, входя в дом.
«Как в каком-то мультфильме…» – шагнул за ним следователь прокуратуры и тут же застыл в ступоре самой что ни на есть четвертой степени. Барабас терялся в догадках, глядя на выпученные глаза, отвисшую челюсть и вывалившийся язык работника чекушкинской прокуратуры.
«Чего он увидал?» – отшвырнул с полосатой дорожки копыта и подошел к измочаленной картинке.
– У! У! У! – мычал, указывая в пол, прокурорский работник.
– Что – у-у-y-y… товарищ микросоветник юстиции? – разозлился Барабас.
– Вы копыта отбросили! – выговорил наконец «микросоветник».
«Ща-а ты их у меня сам отбросишь!» – подумал бывший прапорщик, но тут же попал в ступор практически неизлечимой, пятой степени, в которой находятся египетские мумии.
Трясущимися руками следователь прокуратуры поднял за шнурок копыта и тихонько заскулил от обуревавших его чувств.
– Ба-а-рби! – похлопал по гулкой ментовской груди. – Сфотографируй меня с главной уликой в руках.
Но милицейская мумия молчала.
– А-а-й! – махнул на него рукой великий сыщик, в ученики которому с некоторой натяжкой годились Шерлок Холмс, Мегре, Пуаро и мисс Марпл.
«Бог есть, – вышел он во двор. – А потому есть и правда!» – протянул фотоаппарат кинологу, с беспокойством глядя, как к забору подрулил, пыля и сигналя курам, милицейский уазик.
– Скорее щелкай, – крикнул фотографу, с гордостью выставляя перед собой копыта, – а то из-за пылищи качества не будет, – сделал одухотворенное лицо рыболова, снимающегося с удачным уловом для журнала «Рыбаки и браконьеры».
– А вот еще одна гармонь! – войдя в дом после фотосъемки, обнаружил сипящую пиликалку деда Пашки. – Выносите кровать, шкаф, стол, подушку, посуду и грузите все в машину, – велел шоферу и кинологу. – В криминалистическую лабораторию отправим… С гармонями поаккуратнее, – дополнил приказ.
Матерясь в душе, милиционеры первым делом вынесли своего собрата и поставили у калитки в позе мумии фараона Тутанхамона. Потом стали загружать УАЗ.
Барабас быстро пришел в себя на свежем воздухе, но, пока шла трудовая вахта, решил спокойно постоять в позиции «гаишник на посту», чтобы после не вонять псиной.
Неожиданно из-за машины вынырнула продавщица сельпо – шопа, по-современному – и, накручивая бедрами, подрагивая бюстом, стреляя глазами и улыбаясь, подплыла к замершему милиционеру, который опять попал в ступор, на этот раз облегченной, второй степени.
– Здравствуйте, товарищ участковый, – потрогала за рукав милицейской тужурки застывшего фараона.
– Нине-э-ль Матвеевна-а, какая встре-е-ча-а, – посмотрел на тащивших последнюю улику ментов. – Как поживаете? – галантно приложился к ручке, ощутив запах духов и денег.
Но все испортил мальчуган в пионерском галстуке, подбежавший к Барабасу и тоже дернувший его за рукав.
– Дяденька милиционег, дяденька милиционег, – закартавил он, – у меня для вас важное донесение…
– Ну что ж, до встречи, – произнесла несравненная Нинель, – вы-ы служи-и-те-е, мы ва-а-с подожде-е-м… – с намеком пропела она, помахав на прощание рукой.
– Дяденька милиционег, я газнюхал гнездо самогонщиков…
– Барабас, ты едешь? – окликнул его следователь.
– Да не-е-т… Попозже на автобусе подскочу… дела-а… – указал на бдительного школьника, придерживая в уме встречу с Нинель. – Ну, где твои самогонщики? – не слишком ласково буркнул пионеру.
– Э-э, нет! Вы мне пгежде дайте пистолет подегжать, – выдвинул свое условие юный сексот.
– Ну-у, теперь говори, – удовлетворил его просьбу Барабас.
– Э-э, нет! За губежом инфогмацию оплачивают… Гоните чегвонец, скажу.
– Слуша-а-й, мальчи-и-к, а не пойти ли тебе-е…
– Ну ладно, пятегик, – сбавил ставку Павлик Морозов.
Видя, что «мусор» повернулся и собирается уходить, что есть мочи завопил:
– Гу-у-бль, гу-у-бль!
– На, подавись, вымогатель, – ухватил пацана за руку, чтоб случаем не слинял с заработанным рублем.
– Да не убегу, не убегу-у, – вырвал руку стукачонок. – Я из идейных сообгажений… – повел участкового по улице к мосту. – Вы только, дяденька, сзади меня идите… будто сами по себе гуляете.
«Буду я еще сам по себе гулять… – возмутился в душе младший лейтенант. – Тут на ногу-то наступишь – и то как больно…»
Между тем мухоморный отрок, перейдя мост, приближался к знакомой участковому поляне, где в прошлый раз он выдержал неравный бой с огромной черной тучей.
