– Зачем вы его арестовали? Надо было дать ему сделать свое дело. Верните ему свободу.
Чтобы понять стоическую фразу хозяина замка, следует знать, что уже несколько часов ходили сообщения о появившемся в округе странном воре, если вообще так можно его назвать. Чтобы стало понятно, речь шла о таинственном человеке, который останавливал прохожих и под угрозой пистолета заставлял их отдать кошелек, который тут же и возвращал, предварительно туго набив деньгами. После того, как распространился слух об этом приятном виде преступления, все обычно пустынные улицы заполнились народом. По ним ходили взад-вперед чаще всего щуплые, бедно одетые фигуры. Наиболее неспокойные места на побережье – а таковые тоже имелись даже в этом райском уголке земли – вот уже несколько часов стали любимым местом прогулок людей, обремененных многочисленными семействами. Главная улица превратилась в место сбора отцов, желающих составить приданое для своих дочерей. Рощи стали штабом скромных буржуа, погрязших в долгах. Так что когда таинственный вор, вооруженный до зубов, проходил по ним, из-за деревьев со всех сторон раздавались призывные звуки, а нередко кто-нибудь из наиболее нуждающихся отваживался протягивать ему свой бумажник.
В одной из этих рощиц в ожидании смерти или, по крайней мере, времени завтрака, обосновался и Джанни Джанни: просить милостыню в надежде на то, что жертвы разбойника-(так сказать) – благодетеля, подвергшись нападению, не преминут бросить и ему несколько монеток. Втайне он надеялся, что преступник-филантроп его прикончит. Но тот, видя, что старик одинок и беззащитен, лишь сопровождал его до окраины городка.
Кроме этого, таинственный бандит вот уже в течение нескольких часов проникал в квартиры, опустошал комоды и сундучки, оставляя взамен деньги и драгоценности, которые потом его жертвы – скажем так – там и обнаруживали с великой радостью. Не счесть взломанных им сейфов, dans l’espace d’un matin,[10] которые он наполнил банкнотами и ценными бумагами. Но не довольствуясь этими широкомасштабными операциями, он занимался и простым воровством из карманов, с той лишь разницей, однако, по сравнению с простыми карманниками, что когда оказывался в трамвае или кинотеатре и запускал руки в карманы ближнего, он оставлял там несколько тысячных купюр.
Осталось в памяти и надолго заняло полосы газет ограбление Морского банка. С беспримерной дерзостью таинственный бандит средь бела дня ворвался в помещение этого могущественного учреждения и, угрожая пистолетом, заставил кассира принять солидную пачку крупных купюр, государственных казначейских билетов и ценных бумаг на предъявителя.
Теперь, как мы уже слышали, бандит был арестован как раз в тот момент, когда намеревался совершить нападение на владельца замка Фиоренцина. Жандарм сказал:
– Он там.
– Пусть войдет, – распорядился Павони, с радостью готовясь принять удар.
* * *
Все взгляды устремились на входную калитку. Повисла такая тишина, что можно было бы услышать полет мухи.
И вот в калитке, сопровождаемый жандармами, показался молодой человек с нежным лицом подростка и с пистолетом в руке.
– Мистерьё! – вскрикнула Катерина.
– Мистерьё! – отозвался молодой человек, опуская голову под всеобщими взглядами. Но тут же снова гордо вскинул ее и прибавил: – Мистерьё, который реабилитировал себя благодаря любви к прекрасной девушке, присутствующей здесь.
И он указал на Катерину.
– Браво! – закричали все, разразившись аплодисментами такой силы, каких никогда ни слыхивали до того дня и никогда не услышат больше.
Всеобщий восторг было трудно описать; восторг матросов превосходил всякое человеческое воображение; эти бравые ребята прыгали и плясали, они хотели качать «исправившегося», как кто-то уже тихо предложил впредь именовать Мистерьё. В гадком настроении пребывал только один человек – Джанни Джанни, который видел, как неумолимо остывает пирог.
Катерина рыдала. Все были искренне растроганы. Исправление Мистерьё объясняло многое.
– Так вот почему, – воскликнул Андреа, – сегодня ночью я обнаружил в тумбочке…
Пинок со стороны отца заставил его прикусить язык. Дело в том, что прошлой ночью в гостиницу наведался обычный гостиничный вор, который не стал совершать привычную кражу, а положил на место странную добычу, унесенную во время предыдущего визита.
– А при чем тут я? – спросил Павони. – Зачем ему нужно было нападать на меня? И, самое главное, почему он этого больше не делает? Ну же, смелее, нападайте!
Мистерьё объяснил:
– У меня оставался последний похищенный предмет, который мне следовало вернуть.
Под аплодисменты он вытащил старый пистолет, хитростью похищенный в замке Фиоренцина.
– О! – воскликнул Павони, принимая оружие и целуя его снова и снова. – Как я счастлив держать его в руках – он мне был дороже всего на свете.
Он повернулся к служанке, которая – редчайший пример преданности – последовала за дочерью хозяина даже на званый обед, и сказал ей:
– Потом отправишь его на чердак.
* * *
– А сейчас, – спросил у Мистерьё старик Суарес, у которого в глазах стояли слезы, – ты вернул все?
Исправившийся опустил голову.
– Я похитил, – сказал он, – одну вещь, которую уже не могу вернуть. – Он показал на Катерину и добавил: – Сердце этой девушки.
– Ах, разбойник! – закричал Павони. – А у него губа не дура при выборе добычи: сердце девушки, мой пистолет… Соображает!
Мистерьё продолжал, обращаясь к Катерине:
– И это сердце я оставлю себе, но взамен предлагаю мое.
Суарес молчал, поникнув головой.
– Ну же, синьор Суарес, – сказали все, – не вредничайте! Он же совершенно исправился!
Старик бросил вопросительный взгляд на жену. И, увидев, что она издалека глазами показывает ему, чтобы соглашался, он ответил:
– Ладно!
– Спасибо! – воскликнул Мистерьё, опускаясь перед ним на колени под всеобщие аплодисменты.
– Добавьте еще один прибор! – приказал Павони Арокле. – Мистерьё пусть садится рядом со мной.
Исправившийся встал с колен.
– Сейчас я вернусь, – сказал он. – Только скажу папе.
И исчез.
Его слова были для Суареса как холодный душ. До него дошло, что бывший разбойник собирается сделать, и он сказал:
– Я никогда не позволю, чтобы моя дочь вышла замуж за этого.
– Почему? – спросили сотрапезники.
Суарес грохнул кулаком по столу.
– Разве вы не понимаете, – вскричал он, – что это сын Фантомаса?
Тут вперед выступил Арокле и, испросив разрешения говорить, сказал:
– Так значит, вы ничего не знаете?
Все смотрели на него непонимающими глазами.
– Обнародовали завещание Жюва, – продолжал Арокле, – знаменитого полицейского.
– Ну и? – спросили окружающие.
– Так вот, – продолжал официант, понизив голос, – получается, что Мистерьё – не сын Фантомаса.
– А чей же он сын?
Арокле оглянулся и сказал, усмехаясь:
– Жюва!
– Знаменитого полицейского?
– Именно!
Это был как удар грома. Все в ужасе переглянулись. Там и сям раздались плохо скрываемые смешки.
– Этого не может быть! – сказал Джедеоне. – Они же заклятые враги!
– Ну и что из этого? – откликнулся силач-гренадер.
Арокле согласился.
– Вроде бы, – сказал он шепотом, – есть доказательства. Фантомас об этом еще ничего не знает, но дело это верное: имеются письменные признания, написанные самим полицейским.
– Ну тогда, – сказал Суарес, успокаиваясь, – это совсем другое дело.
Новость о семейной драме Фантомаса страшно развеселила силача-гренадера, который все повторял:
– Ай да полицейский! Все-таки обставил его, а? – Потом, обратившись к Суаресу, он доверительно сказал: – Если уж носишь рога, значит по заслугам.
– А как же! – тихо отозвался седовласый от возраста старик. – Смотрите на меня: те немногие разы, когда они у меня вырастали, так случалось только по моему желанию.
– А у меня никогда! – воскликнул силач. – И никогда не будет. О, в этом можете быть абсолютно уверены.
– Скажет мне кто-нибудь, наконец, – закричал Джанни Джанни, – жрать будем?
– Подождем Мистерьё, – ответил Павони.
* * *
Мистерьё помчался с хорошей новостью домой. Но отец выслушал его, не подавая признаков радости, которые можно было ожидать от такого жизнерадостного человека, как он. А дело было в том, что кончина Жюва была для Фантомаса слишком сильным ударом и повергла его в сильнейшую депрессию.
С момента катастрофы бандит изменился до неузнаваемости. Казалось, он постарел на десять лет. Куда девался прежний задорный Фантомас?
– Смерть этого человека, – все повторял он, – меня совершенно убила. Я не думал, что буду так переживать.
Жене, которая старалась развлечь его, хоть как-то развеселить, он говорил с грустью:
– Для меня все кончено.
