Оказалось, Петя откуда-то выяснил контакты Штеффа, позвонил ему и представился моим спутником. Сказал, что мы приедем в гости независимо, потому что я задерживаюсь на работе. И что я забыл сказать Пете адрес.
Эта хитрость выяснилась на очной ставке. Выставить Петю за дверь было бы актом истеричным и крайним. Тут ещё подошли остальные гости, и установилось благодушное настроение. Накормили, напоили Петю. Я на всякий случай проводил его до электрички. Сказал ему, что не люблю врунов. Петя заверил, что ему стыдно и он больше не будет.
Прошло недели две, я уже решил, что мне повезло. Но однажды поздним вечером мне в дверь позвонили — событие, само по себе по себе равносильное ЧП: немцы и примкнувшие к ним практически никогда не заходят на огонек без предварительной договоренности. После девяти вечера — просто никогда. Русский голос сказал в домофон: «Ну, это я, прости пожалуйста, мне некуда пойти…»
«Петя… — сказал я на пороге. — Что, опять электричка ушла?»
После горячего травяного чая — Петю, казалось, чуть-чуть знобило, — и выключения света в кровати рядом со мной началось предсказуемое копошение. Деваться было некуда, я опять трахнул Петю. Он громко стонал и кончил даже два раза.
«Мне было очень хорошо», — прошептал он и всплакнул. «Так, это мы уже проходили», — сухо отметил я и закрыл глаза. «Подожди, мне в туалет очень надо… где у тебя включается свет?» Петя шарил руками в темноте. Это почему-то казалось странным.
Я всегда быстро засыпаю. После секса и вовсе за считаные секунды. «Андрей!.. Андрей, мне нужно тебе что-то сказать», — раздалось в ухе сквозь дрёму. Я проворчал что-то нечленораздельное и отвернулся к стене…
— А ведь я не Петя, а Вася.
Информация с трудом поступала в мой мозг, нейроны и аксоны коры уже спали, но мозжечок отреагировал оперативно. Сначала я подпрыгнул до потолка, потом зачем-то включил компьютер (и лишь потом свет во всем доме).
Вроде бы на кровати сидел Петя. Но стоило к нему лучше присмотреться, становилось заметно, что кожа у него была несколько чище, но зато один глаз немного косил.
«Мне Петя так много о тебе рассказывал…» — «У вас, судя по всему, чудесная семья», — выдавил я из себя. «Да, мы всё делаем вместе», — покраснел Вася.
Я поинтересовался, почему бы им и не спать вместе — вместо того чтобы домогаться других мужчин. «Мы с двенадцати лет сосём друг другу, но анала ещё не было, ты первый». Вася то ли от смущения, то ли от кокетства грыз ногти. «А чего ждали?» — «Ну не инцестом же заниматься, — резонно заметил он, — и потом, мы оба, наверно, пассивы».
Что-то у братьев не сложилось, и они вскоре уехали. Пишут раз в год благодарно и с извинениями за то, что произошло. Ну и я извиняюсь за бестактность. Вообще, иногда это даже утешительно — если я не встречу свою старость в глубоком кресле в окружении внуков и внучек, то у меня, по крайней мере, будут мои васи, пети, юли, роберты, эдуардо, михаэли. В каком-то смысле я страдал, но принес миру благую весть. Конечно, далеко не каждому человеку. Но время у меня ещё есть. Презервативы тоже.
Ключевая роль в нашем с Олегом сближении за пять лет до событий вокруг европрайда принадлежала Кате Гольдиной. Именно у неё в гостях состоялась Великая Битва Варениками, после которой Олег присвоил и тайком нюхал мои трусы. Потом Катя была свидетельницей на нашей свадьбе. Её, блудную дочь советской научной интеллигенции, уравновешивала Сандра, плоть от плоти немецкого бюргерства, уверенная, что русские пишут иероглифами, а Маугли придумал Дисней. Сандра была строгой и чёрно-белой, а Катя — в платье с котами и разных босоножках. Я люблю обеих девушек и рассказываю об этом лишь потому, что однажды нужно будет вернуться к теме моей свадьбы. «Комсомольская правда» почему-то выпустила в своем репортаже из внимания самые важные подробности (вроде гардеробов свидетельниц), хотя не преминула развить в «комментарии психолога» теорию, что голубыми становятся от недостатка каких-то минералов в организме беременной матери.
Катя пару раз появлялась у нас в безоблачную пору семейной жизни. Пределом её желаний было записать в Германии музыкальный альбом. Ведь Катя играет на дудке и поёт песни. После того как я обзвонил несколько студий, стало, правда, ясно, что в полном объеме нам это не по карману. Даже учитывая то, что Катя зарабатывала игрой в центре города по пятьдесят евро в день, а после того, как я подарил ей свою старую лыжную шапочку и вручил для сбора денег коробку из-под стирального порошка, все сто. Мы для начала решились на пару часов записей в подвале где-то на задворках города. Владельцем оказался брутальный немецкий пролль, то есть пролетарий, гопник: лысина, татуировки, небрежная речь. Впрочем, довольно любезный и терпеливый человек. Мы назначили встречу через неделю. И конечно, только после этого выяснили, что у Кати истекает виза.
Туристические визы вообще-то не подлежат продлению, но Катя подалась в самое центральное ведомство, простояла целый день в очереди среди прибывших в корабельных трюмах искателей счастья из Африки и Индонезии и призналась офигевшему чиновнику, что хочет остаться в Германии, потому что Андрей Дитцель умеет брать на гитаре аккорд фа, а без этого нельзя записывать музыку.
Так бы Катя и осталась в Гамбурге, но её в ту пору связывала большая любовь с рыжим программистом из сибирской глубинки, который неделями не менял носки и питался недоваренными макаронами, но зато делал расчёты для руки Шрека в известном мультфильме. В конце концов его пригласили программировать и анимировать в Лондон. Поэтому через час после записи Катя уже стояла на подножке готового вот-вот тронуться поезда. Не хватало лишь Олега, забиравшего чемодан в камере хранения. Вот мы бросаем в тамбур Катины вещи — и тут же двери закрываются, Катя уезжает от нас на два года.
Запись, как выяснилось потом, получилась хреновая, шумная. А программист почувствовал себя в Лондоне звездой и объявил Катю, сделавшую, надо признать, из него своими слабыми женскими руками какое-то подобие человека, провинциальной дурочкой. Даром что обладал маленьким хуем в рыжих колечках волос (мы однажды обсуждали это достоинство в переполненном вагоне новосибирского метро — Катя кричала, что я, верно, положил на её лягушоночка блядский глаз; народ внимательно слушал). Так или иначе, Катя пожила в Лондоне сама по себе, в качестве уличного музыканта и нянечки, — однажды мимо неё даже прошёл по Миллениум-Бридж рыжий программист и задумчиво бросил пятьдесят пенсов, — а потом решила продолжить свою миссию где-нибудь в другом месте. И тут очень кстати оказалось, что её прежние писательские заслуги не забыты. Голландские деятели выбрали Катю в качестве представительницы России, пригласили к себе и дали денег под фантастическую повесть.
Повесть, конечно, писалась в последние дни. А маленький, но очень прогрессивный городок Дордрехт, в котором поселилась Катя, испытал нашествие русских. Благо, у Кати было пять или шесть комнат в доме с окнами на главную улицу города. На случай избытка гостей по соседству пустовало ещё несколько квартир — в них можно было забираться через окна. Там должен был начаться ремонт, но с ним что-то не торопились.
Мы были приглашены к Кате вдвоём. У Олега перед этим не сложилась совместная жизнь с его новым котиком, но он решил быть принципиальным и предупредил меня: «Спим в разных комнатах».
Старинный город пропах шоколадом и марихуаной. Мы с Катей заходили в очередной кофешоп, и она, как более опытная, произносила своим октябрятским голосом (следует себе представить: когда Катя снимает трубку телефона, её просят пригласить взрослых) буквально «Хеллоу! Ай вуд лайк ван джойнт. Ноу хашиш плиз!»
Большой компанией мы забрались ночью в пустую квартиру соседей — у Кати тоже было достаточно места, но акустика страдала из-за обилия кукол, слонов, картинок, афиш, фотографий, подарочков и коробочек — и устроили вечер африканских бубнов. Потом он плавно перетёк в песенный, причём, поцеловав после некоторого перерыва своего мужа, я написал на клочке бумаге песню про ниточку слюны. Всё было как когда-то давно — друзья, бестолковое бренчанье гитары, академический гон. Как в новосибирском Академгородке. С той разницей, что мы не только выпивали, но и немного покуривали — в Голландии иначе было бы просто неправильно.
Излишне говорить, что в эту же ночь я снова овладел Олегом. Даже когда через неделю мы возвращались домой, на евролайновском автобусе через Роттердам, эротическое напряжение было таким сильным, что мы не могли дождаться, пока заснут соседние пассажиры — так хотелось хотя бы подрочить. Напряжение держалось ещё какое-то время.
В Гамбурге мы снова ночевали то у Олега, то у меня, пока (очень важное слово «пока») не подошёл к концу и этот виток. Собственно, он был последним. Я хотел бы написать об агонии подробнее, но чувствую, что не хватит терпения. Дело было примерно так. В моём, как это уже случалось, кружке знакомых Олег выхватил на очередной вечеринке командированного в Германию специалиста из Бразилии. С ним ещё пару месяцев он трахался в Берлине, а со мной — в Гамбурге.
